Девушка с синими гортензиями

– Не может быть! – прошептал Эттингер. – Нет, нет, не может быть!

Графиня де Сертан сидела очень бледная, обеими руками стиснув сумочку.

– Жюли, – прошептала Ева, потрясенная до глубины души, – неужели правда? Но зачем?

– Украшения, – пояснила Амалия. – Женевьева Лантельм считала Жюли своей подругой и доверяла ей, а та воспользовалась этим, чтобы подменить несколько камней в ее драгоценностях. Настоящие камни, само собой, она продала. Жюли рассчитывала, что никто ни о чем не узнает, однако незадолго до поездки на Рейн открылось, что в одном из украшений находится фальшивая жемчужина. Женевьева была глубоко оскорблена, что ее обманули. Ей не было жаль денег, но она не терпела обмана. Актриса отнесла ювелиру несколько украшений, в их числе кольцо с изумрудом, которое ей подарил любовник, и попросила их проверить. 23-го числа, когда «Любимая» стояла в Генте, на яхту прибыла свежая почта. Полагаю, именно в Генте Жинетта получила письмо, извещавшее ее, что изумруд тоже поддельный. Если раньше мадемуазель Лантельм подозревала в обмане мужа, то теперь была вынуждена признать, что тот ни при чем – ведь не он подарил ей кольцо. И тогда ей пришлось вспомнить еще об одном человеке, который имел доступ к ее украшениям, – о верной подруге Жюли, с которой они вместе учились в консерватории и которая… оказалась обыкновенной воровкой. – Амалия повернулась к Жюли. – Произошла ссора, и Жинетта надавала вам пощечин. Вы сказали всем, что Лантельм рассердилась на вас из-за того, что вы назвали ее именем, которое она не любила, но это было неправдой. Причем больше всего ее вывело из себя то, что вы покусились на кольцо с изумрудом, подарок человека, которого она любила. А вечером 24-го, когда все сидели в салоне, Жинетта вслух сказала, что там находится предательница. Все подумали, что Лантельм имеет в виду Еву, но на самом деле актриса говорила о Жюли. Вы ведь поняли, что рано или поздно она разоблачит вас?

Жюли не отвечала. И баронесса продолжила:

– Вы не могли рассчитывать на ее молчание. Но для вас слишком многое стояло на кону. Вами был увлечен человек из богатого и знатного рода, который высоко ставил понятие чести. Узнай его семья, что вы воровка, вам пришлось бы расстаться с мечтой устроить свою жизнь так, чтобы больше никогда ни в чем не нуждаться. И тогда вы решили убить Жинетту. Взяли тайком у дворецкого Фонтане второй ключ от каюты Жинетты и пришли к ней, когда та уже переоделась, чтобы ложиться в постель. Вы говорили с ней, а сами думали, как бы ее убить и уйти от наказания.

Амалия стала медленно листать страницы блокнота.

– Мне продолжать со слов свидетеля, или вы расскажете сами?

Жюли облизнула губы.

– Ей показалось, что за окном кто-то есть, – пробормотала она. – И я сказала ей, что видела там Рейнольдса. Тот ведь угрожал забраться к ней в окно, когда она его выгнала. Жинетта рассердилась, схватила шпильку, крикнула, что выцарапает ему глаза, и залезла на стол. Но сразу же увидела, что за окном никого нет. И я… я сказала, что Рейнольдс там, просто нагнулся, чтобы его не было видно. Она свесилась в окно…

– Вы дернули ее за ноги, Лантельм потеряла равновесие и выпала наружу, – закончила за нее Амалия, – вы прекрасно знали, Жюли, что она не умеет плавать.

– Боже мой… – прошептал Дюперрон, смертельно бледный. – Так вот как все было…

– Вы забрали письмо ювелира, оставили ключ в скважине внутри, заперли дверь снаружи запасным ключом и побежали к себе. Никто ничего не слышал и не заметил, тем более что матрос, который должен был находиться на палубе, ушел оттуда. И тут вам в голову пришла дерзкая мысль. Стоя на палубе, вы испустили жалобный крик и быстро скрылись в своей каюте. Этот крик обеспечивал вам алиби, но он же и выдал вас. Потому что Эттингер, Буайе и матрос Гренье услышали его, но никто из них не услышал логического продолжения – звука падения тела в воду. И я сразу же поняла, что крик был лишь для отвода глаз. То, что было дальше, известно всем присутствующим, и я не вижу смысла на этом задерживаться. Вы вышли замуж и были счастливы… насколько могли. Но именно тут на вашем горизонте возник шантажист. Вы пытались вычислить его, но он был хитер и ловко прятался. Вы подозревали всех, кто находился на яхте. Вы были так испуганы, что наняли двух молодых глупцов, чтобы те забрали из могилы несчастной письмо, в котором будто бы упоминалось ваше имя, едва шантажист намекнул, что оно может служить доказательством против вас. А затем вам пришлось отравить их, чтобы не оставлять следов. – Амалия повернулась к графу. – Возможно, господин граф вспомнит их. Они жили в Аржантее, недалеко от его замка.

– Прошу вас… – пробормотал де Сертан умоляющим тоном.

– Итак, вы уже убили трех человек, Жюли. Но это еще не все. Потому что, узнав о новом расследовании, вы запаниковали. И решили избавиться от шантажиста, чтобы никто никогда не узнал правду о вас. Тогда вы стали убивать подряд всех, кто в предыдущие годы неожиданно получил большие деньги. Вы задавили Тенара, убили Буайе и едва не зарезали капитана Обри, здесь присутствующего. Следующим должен был стать Эттингер, но тут как раз появилась я в сопровождении Видаля. Более того, именно в тот день вы узнали от меня о «номере восемнадцатом» и решили, что именно он и есть шантажист. Но вы уже вошли во вкус убийства, и вам было трудно остановиться. Как вы поняли, что последнее письмо Женевьевы хранится у доктора Морнана?

– Его жена была у нас и заговорила об этом деле, – ответил за жену граф. – Ей казалось, что Жюли будет интересно узнать…

– Она что-нибудь сказала о письме? – спросила Амалия.

– Ее муж не читал его, ведь он был другом семьи Рейнольдса. Он где-то хранил его… если я правильно понял.

– Вот как? Доктор Морнан сказал мне перед смертью, что письмо было безнадежно испорчено и он его уничтожил. Так что вы, Жюли, зря убили еще двух человек – врача и его жену, – которые не сделали вам ничего плохого.

– О да! – крикнула Жюли, зло кривя рот. – Ни один из них не сделал мне ничего плохого… но и ничего хорошего! О ком вы жалеете? О никчемном Буайе? О Жинетте, которая вертела всеми, как хотела, носила лучшие платья, лучшие украшения? У нее все было, а у меня – ничего! Что, она была великой актрисой? Большая потеря, да? – Женщина обернулась к Дюперрону. – Будьте вы прокляты! Вы… вы разрушили мою жизнь! Вы и эта проныра! – Жюли злобно посмотрела на Амалию. – Я хотела раздавить вашего помощничка – журналиста, который всюду совал свой нос… Но там было полно людей, они бы увидели меня! И вообще начинать надо было с вас!

– Семь трупов и одно покушение на убийство… – хмыкнул Бриссон. – Госпожа графиня, вы меня простите, но при таком раскладе вам лучше не сожалеть о том, что вы кого-то не успели прикончить. Советую нанять лучшего адвоката, потому что то, что вы сделали, тянет на смертную казнь, не меньше.

– Нет, – медленно сказала Жюли, – в тюрьму я не пойду. И на гильотину тоже.

В следующее мгновение она быстрее молнии выхватила револьвер и приставила его к голове Видаля, который оказался ближе всех от нее.

– Выпустите меня, или я убью его! У меня заложник!

– Жюли! – отчаянно выкрикнул ее муж.

– С дороги, Никола! Не вздумай меня удерживать! Я же сказала: я не пойду в тюрьму!

– Это какое-то безумие… – пробормотал Обри. – Какое-то безумие…

Ева попыталась преградить путь обезумевшей убийце, но Амалия схватила монахиню за руку и оттащила назад.

– Довольно жертв… Довольно! Пусть уходит!

Жюли отступила к дверям, таща за собой Видаля.

– Если вы выйдете из комнаты до того, как я сяду в машину, – пригрозила она напоследок, – я выстрелю! Убью его, а потом себя!

По лицу Дюперрона было видно, что вторая часть предложения его вполне устраивала в отличие от первой.

– Желаю вам сломать себе шею на повороте, – не удержавшись, сквозь зубы пробормотал он.

– И не надейтесь! – задорно выкрикнула Жюли.

Она скрылась за дверью вместе со своим пленником.

– Вы… – напустился Дюперрон на Амалию. – Если бы вы сразу сказали мне о ней, мы бы ее обыскали! Мы бы не дали ей уйти!

– Для меня важнее было, чтобы она в присутствии свидетелей призналась в совершенных убийствах, – сказала Амалия. – Потому что на самом деле у меня ничего не было против нее, кроме догадок.

– Но шантажист… Вы ведь говорили…

– Я не знаю, кто он такой. Все, что я сейчас рассказывала здесь, только мои предположения, которые мне удалось выдать за непреложные факты.

– То есть «номер восемнадцать»… – вырвалось у потрясенного Эттингера. – Неужели вы не узнали, кем он был?