Девушка сбитого летчика

– А как мы дрались? – настаивал он. – Тоже не помнишь? Ты называла меня Змей-Бармалей, а я тебя – Анька-Шапокляк. У тебя была синяя вязаная шапка с помпонами, в конце концов я их оторвал, а тебе устроили выволочку. Ты была отчаянная! Тетя Амалия рассказывала…

– Амалия рассказывала? – закричала я. Ее имя подействовало на меня, как красная тряпка на быка. – Я была маленькая, глупая и неуверенная в себе, я как огня боялась твою Амалию! Она меня ненавидела, она вбивала в меня свое воспитание, и никогда, слышишь, никогда она не нашла для меня ни одного теплого слова, ни одного теплого жеста! Я до сих пор помню твою… Белую крысу! Она мне до сих пор снится! Если бы мы жили в Спарте, она сбросила бы меня с Тарпейской скалы!

– Тарпейская скала – в Древнем Риме. В Спарте – пропасть Кеадос [11] .

– Откуда ты знаешь?

– Читал когда-то. Вообще люблю историю.

– Какая разница! Даже наш пес Ральф боялся ее как огня! И мне не нужен ваш чертов медальон! Вы, Биллеры, мне тоже не нужны! Уходи!

Я принялась расстегивать цепочку. Руки у меня дрожали. Мне хотелось плакать, я чувствовала, что вернулись мои детские страхи и постоянное чувство вины. И этот Биллер… достойный наследничек Амалии! Замочек не расстегивался, я дергала все сильнее. И вдруг расплакалась.

11

Тарпейская скала, в Древнем Риме, на западе от Капитолийского холма, откуда сбрасывали осужденных на смерть. Кеадос, Спарта – пропасть, куда сбрасывали осужденных преступников.

Он молчал, лицо у него было каменным, и я подумала, что он сейчас поднимется и уйдет. Ну и пусть!

Вдруг он сказал ни с того ни с сего:

– Оставь, не возись. Домоешь завтра.

– Ненавижу оставлять немытую посуду! – взвилась я, тут же забыв о медальоне. – Мог бы помочь!

– Кухня – женское дело. Что, Амалия выдрессировала?

– Женское? А мужское какое? Гонять на агрегате и дуть виски? – завопила я. – Мотаться по свету и валять дурака?

– В том числе, – ухмыльнулся он. – Мужик должен перебеситься. Ну и характерец у тебя, Анька! Орать-то зачем? Амалии нет уже, отпусти ее с миром. Она меня тоже доставала будь здоров, но и я ей не спускал. Правда, я был постарше тебя и мужик. Между прочим, тетка работала директором городского лицея, и у них не брали взяток. Диплом лицея – со знаком качества, все в городе знали. У нее была сильная команда. Думаешь, она не понимала про себя? Все понимала. И с людьми не умела, и с детей спрос, как со взрослых, никаких поблажек, да и себе тоже. Наверное, так воспитывали в Спарте. Получались или бойцы, или ломались, и тогда их сбрасывали… – Он снова ухмыльнулся. – Знаешь, Анька, не похоже, что ты сломалась. Просто зануда. Все теперь в прошлом, считай, что ты выстояла и победила. И я выстоял и победил, поняла? И я не Биллер, я – Кот.

– Я – зануда?! – задохнулась я от возмущения. – А ты кто?

– Я же сказал. Я – Кот. Можно бродячий. Я необидчивый. – Он помолчал немного, потом добавил: – Кстати, о твоей собаке, Ральфе. Ты помнишь, как ты напялила на него шляпу Амалии?

– Какую шляпу? Мужскую, с полями?

– Ну! Даже я не позволил бы себе ничего подобного! Шляпа Амалии – это святое.

– А зачем ты обсуждал меня с фальшивым Биллером? Откуда он все про нас знал?

– Ага, как канадские лесорубы – о работе и о бабах. Я видел тебя в последний раз, когда тебе было четыре года, чего тут обсуждать? Ты была зловредная и непослушная девчонка, ты надела на Ральфа шляпу Амалии. Я просто упомянул этому, как ты говоришь, фальшивому Биллеру – мы жили в одном доме, – что выполнил теткину последнюю волю и отдал тебе семейную реликвию.

– Очень надо! И не помню я никакой шляпы. Как ты не понимаешь, твоя Амалия мне до сих пор, снится! Я стою навытяжку перед ней, руки за спиной, а она меня… – Я запнулась.

– Не моя Амалия, а наша. А вообще, в твоем возрасте должны сниться другие сны, – ухмыльнулся он. – Ты почему не замужем?

– Не твое дело! – Я швырнула в него тарелку. Промахнулась, и тарелка грохнулась оземь.

Он не шелохнулся. Смотрел молча, скалил зубы. Потом встал, и я попятилась. Он открыл дверцу буфета, достал коробку с кофе, засыпал в кофеварку, налил воды. Щелкнул кнопкой. Сказал:

– Хорошо сидим. Кофе будешь?

– Иди ты!

– Дура ты, Анька! А подружка у тебя классная. Рассказала о новом сценарии… что-то про Золушку и алгоритм. Непонятно, каким боком одно к другому, но красиво.

– Какого черта ты вернулся?

– А как по-твоему?

Он смотрел на меня в упор, улыбаясь своей волчьей улыбкой. Я, к своему неудовольствию, почувствовала, что краснею, и не нашлась что сказать. Пауза затягивалась. Он налил себе кофе, взглянул вопросительно. Я неожиданно для себя кивнула. Он налил, протянул мне чашку. Похоже, он везде был как дома.

Мы молча пили кофе. Часы показывали без пятнадцати три. Теперь точно не уснуть.

– Отбой, – сказал он, допив кофе. – Постели мне на диване. Завтрак в восемь.

– Чего?!

– А то уйду к Басе.

– Ты! – Я задохнулась и бросилась на него с кулаками. – Ты! Чертов змей!

Он перехватил мои руки, притянул к себе.

– Наконец-то! Я уже думал, что не нравлюсь тебе!

…Мы целовались… не знаю, как это получилось! Не помню! Помню, что я пила кофе, потом обозвала его «чертовым змеем»… а дальше – провал.

Мы стояли посреди кухни и целовались. Его губы… это было как ожог – пронзительно в коленках и звонкая пустота в голове! И никогда ни с кем еще… как в первый раз! Я рванулась навстречу, хотя еще минуту назад готова была убить его! Или укусить… Это была уже не я… Все отодвинулось и ушло: Белая крыса Амалия, наши с ней счеты, события последних дней, Волик и Николенька Биллер… тот, первый, Баська с дурацким алгоритмом…

Хорошо, что он не Биллер! Ненавижу Биллеров!

Глава 35 Триумвират в «Тутси»

В честь досрочного выхода из больницы капитана Коли Астахова бар «Тутси» подготовил праздничную программу. Бармен и владелец заведения Митрич самолично повесил через зал гирлянды фонариков, а шеф-повар Ян Засуха испек торт гигантских размеров. Присутствовали завсегдатаи, некоторые из них знали капитана лично.

Капитан попросту сбежал из больницы, когда почувствовал, что способен стоять на ногах не падая, поклявшись посещать физпроцедуры, осмотры, сдавать анализы, не курить, не пить, не открывать рот на морозе и не заниматься спортом при температуре ниже нуля, чтобы, упаси бог, не довести ослабленный организм до воспаления легких.

Он сидел за праздничным столом, бледный, похудевший, обросший рыже-черной бородой, похожий на физика-интеллектуала, принимал поздравления и пожелания. Митрич надолго приник к его груди и прослезился. Савелий Зотов сиял, Федор Алексеев водил видеокамерой с видом заправского кинооператора. Ян Засуха вынес торт, в центре его возвышалась витая зеленая свеча с золотой ленточкой – символ жизни и удачи. Свеча горела, потрескивая, распространяя сладковатый удушливый запах горелых перьев и ванили. Верхние разноцветные розочки на торте заметно подтаяли.

– От меня лично! – сказал Митрич, ставя на стол пузатую бутылку «Hennessy». – Рад за вас, ребята! Жизнь – все-таки стоящая штука! – Он промокнул глаза салфеткой, заткнутой за пояс. С возрастом Митрич делался все более сентиментальным.

– За капитана! – сказал Федор. – Ну и напугал ты нас, капитан! Савелий поклялся никогда больше не переступать порога «Тутси»… в случае чего. А кутюрье Рощик требовал призвать к ответу доктора Мищенко, взять его за жабры или даже арестовать. Но все хорошо, что хорошо кончается, господа. Капитан жив-здоров, доктор Мищенко на свободе. За нашего друга-капитана!