Девушка в башне

Она вздохнула.

– Нет, – она почти уснула, была в тепле и безопасности. – Ты послал снежную бурю?

Тень улыбки мелькнула на его лице, хотя она не видела.

– Возможно. Засыпай.

Ее веки опустились, и она не слышала, как он добавил, словно уже себе:

– И забудь, – бормотал он. – Забудь. Так лучше.

* * *

Вася проснулась ясным утром – пахло холодной елью, теплым костром и солнцем в

тени ветвей. Она была в своем кафтане и на своем спальном мешке. Огонь плясал рядом с

ней. Вася долго лежала и наслаждалась непривычной защищенностью. Ей было тепло –

впервые за недели – и боль из горла и суставов пропала.

Она вспомнила предыдущую ночь и села.

Морозко сидел, скрестив ноги, с другой стороны костра. Он вырезал ножом птицу из

дерева.

Она с трудом села, пустая и слабая. Сколько она спала? Огонь согревал лицо.

– Зачем вырезать из дерева? – спросила она, – если ты руками делаешь чудеса изо

льда?

Он поднял взгляд.

– Бог с тобой, Василиса Петровна, – сказал он с иронией. – Разве так начинают утро?

Я вырезаю из дерева, потому что вещи, на которые ушли силы, реальнее тех, что созданы

одним желанием.

Она замерла, обдумывая это.

– Ты спас мою жизнь? – спросила она потом. – Снова?

Короткая пауза.

– Да, – он не отрывал взгляд от работы.

– Почему?

Он наклонял вырезанную птицу в стороны.

– А почему нет?

Вася смутно помнила нежность, свет, огонь и боль. Их взгляды пересеклись над

огнем.

– Ты знал? – осведомилась она. – Знал. Снежная буря. Это точно был ты. Ты все

время знал? Что на меня охотились, что мне было плохо в пути, но пришел лишь на

третий день, когда я уже не могла передвигать ноги…

Он дождался, пока она утихнет.

– Ты хотела свободы, – ответил он. – Хотела посмотреть мир. Теперь ты это ощутила.

Теперь ты знаешь, как умирать. Тебе нужно было знать.

Она недовольно молчала.

– Но, – закончил он, – теперь ты знаешь, и ты не мертва. Лучше вернись в Лесную

землю. Эта дорога – не место для тебя.

– Нет, – сказала она. – Я не вернусь.

Он отложил дерево и нож и встал, его глаза сверкнули гневом.

– Ты думаешь, я хочу тратить дни, чтобы следить за твоими глупостями?

– Я не просила тебя о помощи!

– Нет, – парировал он. – Ты была занята. Ты умирала!

Умиротворение в ней пропало. У Васи ныло все тело, и она была живой. Морозко

смотрел на нее сияющими глазами, злой, не менее живой, чем она.

Вася встала на ноги.

– Откуда мне было знать, что меня найдут в том городе? Что будет охота? Это была

не моя вина. Я еду дальше, – она скрестила руки.

Волосы Морозко были спутанными, сжала и опилки были на пальцах. Он казался

сердитым.

– Люди жестоки и необъяснимы, – сказал он. – Я научился на своем опыте, а теперь

и ты. Ты повеселилась. Чуть не погибла от этого. Иди домой, Вася.

Они стояли, и она видела его лицо без мерцания жара между ними. В его виде снова

было небольшое отличие. Он менялся, и она не могла…

– Знаешь, – сказала она под нос. – Ты похож на человека, когда злишься. Я не

замечала.

Она не ожидала его реакции. Он замкнулся, похолодел, снова стал отдаленным

королем зимы. Он изящно поклонился.

– Я вернусь к ночи, – сказал он. – Огонь продержится день, если останешься здесь.

Ей казалось, что она ранила его, и она не понимала, что такого сказала.

– Я…

Но он уже уехал на кобылице. Вася моргала у огня, злая и ошеломленная.

– Колокольчик, – сказала она Соловью. – Как на санях. Так мы будем знать, что он

идет.

Конь фыркнул и сказал:

«Я рад, что ты не мертва, Вася».

Она снова подумала о демоне холода.

– Как и я.

«Сможешь сделать кашу?» – с надеждой добавил конь.

* * *

Недалеко – или очень далеко, смотря как измерять – белая кобылица отказалась

бежать дальше.

«Я не хочу бежать по миру, чтобы тебе стало легче, – сообщила она. – Слезай, или я

тебя сброшу».

Морозко спешился, настроение его было жутким. Белая кобылица склонила голову и

искала траву под снегом.

Он не мог ехать, так что расхаживал по земле, тучи прибыли с севера и сыпали на

них снегом.

– Она должна была уехать домой, – рычал он в пустоту. – Она должна была устать от

глупостей, уехать домой с кулоном и дрожать иногда, вспоминая демона холода и свою

юность. Она должна была родить девочку, чтобы та носила кулон дальше. Она не должна

была…

«Очаровать тебя, – закончила лошадь, не поднимая голову. Ее хвост хлестал по

бокам. – Не притворяйся. Или она притянула тебя к человечности настолько, что ты стал

лицемером?».

Морозко застыл и посмотрел на лошадь, щурясь.

«Я не слепа, – говорила она. – Я вижу и двуногих. Ты сделал тот камень, чтобы не

пропасть. Но это зашло слишком далеко. Это делает тебя живым. Заставляет хотеть того,

что ты не получишь, чувствовать то, что ты не понимаешь, и ты раздражен и испуган.

Лучше оставить ее судьбе, но ты не можешь».

Морозко сжал губы. Деревья вздохнули над головой. Его гнев вдруг покинул его.

– Я не хочу угасать, – выпалил он. – Но и не хочу жить. Как может бог смерти быть

живым? – он замолчал, его голос переменился. – Я мог позволить ей умереть, забрать

сапфир и попробовать снова, чтобы помнить другую. Есть другие в этом роду.

Уши кобылицы дернулись.

– Нет, – резко сказал он. – Я не могу. Но каждый раз рядом с ней связь укрепляется.

Разве бессмертные знают, как это – считать свои дни? Но я ощущаю, как пролетают часы,

когда она рядом.