Девушка в поезде

Она качает головой, но не очень убедительно.

– Любишь. И сама знаешь… что этого просто не может быть!

Я встаю с Эви в руках и подхожу к ней ближе.

– Он не мог, Рейчел. Ты знаешь, что он не мог этого сделать. Ты же не смогла бы любить человека, способного на такое!

– Но любила! – возражает она. – Мы обе любили.

По ее щекам текут слезы. Рейчел вытирает их, и вдруг выражение ее лица меняется, и она смертельно бледнеет. Она смотрит не на меня, а куда-то мне за плечо. Я поворачиваюсь, желая проследить за ее взглядом, и вижу, что из окна на нас смотрит Том.

Меган

Пятница, 12 июля 2013 года

Утро

Она вынуждает меня. А может быть, он. Но я почему-то уверена, что это она. Может, сердце подсказывает, не знаю. Я чувствую ее совсем как раньше, когда сворачивалась калачиком: семя внутри стручка, только это семя улыбается. Ждет своего часа. Я не могу ее ненавидеть. И не могу от нее избавиться. Просто не могу. Раньше мне казалось, что смогу, что с легкостью позволю ее вычистить из своего чрева. Но когда я думаю о ней, я вижу личико Либби, ее темные глазки. Я чувствую запах ее кожи. Чувствую, какой холодной она была в конце. Я не могу избавиться от нее. Не хочу. Я хочу любить ее.

Я не могу ее ненавидеть, но она пугает меня. Я боюсь того, что она может сделать со мной или я могу сделать с ней. Этот страх разбудил меня сегодня в пять утра, и я проснулась вся в поту, хотя окна открыты и я лежу в кровати одна. Скотт уехал на конференцию в Хартфордшир, или в Эссекс, или еще куда-то. Он возвращается сегодня вечером.

Что со мной происходит? Почему мне так хочется остаться одной, когда он здесь, а когда его нет, мне еще хуже? Я не выношу тишины. Мне приходится разговаривать самой с собой, лишь бы прогнать ее. Утром в постели я думала: а что, если все повторится сначала? Что случится, если я снова останусь с ней одна? Что произойдет, если Скотт от меня откажется? Откажется от нас? Что будет, если он догадается, что ребенок не от него?

Конечно, ребенок может быть и от него, но я чувствую, что это не так. Чувствую так же, как и то, что это девочка. Но даже если она и не его, как он узнает? Он не узнает. Не сможет узнать. Я глупая. Он будет вне себя от счастья. Он с ума сойдет от радости, когда я ему скажу. Мысль, что ребенок может быть не его, ему и в голову не придет. А если ему сказать, то это разобьет ему сердце, а я не хочу делать ему больно. Я никогда не хотела причинять Скотту боль.

Я не могу себя изменить.

– Но ты можешь изменить свои поступки, – говорит Камаль.

Я позвонила Камалю вчера вечером сразу после шести. Я не могла больше выносить тишину и начала паниковать. Я хотела позвонить Таре – она бы точно сразу примчалась, – но, представив, какой навязчиво заботливой и назойливой она будет, сразу передумала. Обратиться я могла только к Камалю. Я позвонила ему домой. Сказала, что у меня неприятности, я не знаю, что делать, и что схожу с ума. Он приехал быстро. Не без колебаний, но все же приехал. Наверное, я нарисовала более страшную картину, чем на самом деле, и он испугался, что я могу сделать с собой что-то нехорошее.

Мы сидим на кухне. Еще рано – чуть больше половины восьмого. Скоро ему надо уезжать, чтобы успеть на первый сеанс. Я смотрю, как он сидит напротив меня за нашим кухонным столом: руки аккуратно сложены, взгляд темных печальных глаз устремлен на меня. Я чувствую, что испытываю к нему любовь. Правда. Он был так добр ко мне, несмотря на мое мерзкое поведение.

Он мне простил все, что было раньше, как я и надеялась. Он очистил меня от всех моих грехов. Сказал, что я должна сама себя простить, если хочу положить всему этому конец и больше никуда не бегать. А я и не могу больше никуда бегать. Потому что теперь есть она.

– Мне страшно, – говорю я ему. – А что, если я опять все испорчу? Что, если во мне есть какая-то червоточина? Что, если со Скоттом не сложится? И я опять останусь одна? Я не знаю, смогу ли справиться, я так боюсь снова оказаться одна… В смысле, одна с ребенком…

Он наклоняется вперед и накрывает мою руку своей.

– Ты ничего не испортишь. Ничего. Ты уже не та потерянная и убитая горем девочка. Ты сейчас совсем другая. Ты стала сильнее. Ты уже взрослая. Ты не должна бояться остаться одна. Это не самое страшное, верно?

Я ничего не отвечаю, но думаю об этом, потому что стоит мне закрыть глаза, как я с легкостью ощущаю то чувство, которое заставляет меня вскакивать при погружении в дремоту. Это чувство одиночества в большом темном доме, когда я вслушиваюсь в тишину, надеясь услышать ее плач и шаги Мака по деревянному полу внизу, и знаю, что никогда их больше не услышу.

– Я не могу тебе ничего посоветовать относительно Скотта. Ваши отношения… Я высказал тебе свои сомнения, но решать тебе. Ты сама должна решить, можешь ли ему доверять, хочешь ли, чтобы он позаботился о тебе и твоем ребенке. Это решение должно быть твоим. Ты можешь доверять себе, Меган. Можешь доверять себе в том, что решение, которое ты примешь, будет правильным.

Он приносит мне кофе в сад. Я ставлю кружку, обнимаю его и прижимаю к себе. Сзади нас со скрежетом останавливается на семафоре электричка. Этот шум будто стеной отгораживает нас от всего остального мира, и мне кажется, что в нем, кроме нас, никого больше нет. Он обнимает меня и целует.

– Спасибо, – говорю я. – Спасибо, что приехал, что побыл со мной.

Он улыбается и, отстраняясь, проводит большим пальцем по моей щеке.

– У тебя все будет хорошо, Меган.

– А я не могу сбежать с тобой? Мы с тобой… мы не можем сбежать вместе?

Он смеется:

– Я тебе не нужен. И тебе не нужно никуда бежать. С тобой все будет в порядке. С тобой и твоим ребенком все будет хорошо.

Суббота, 13 июля 2013 года

Утро

Я знаю, что мне нужно сделать. Я думала над этим весь вчерашний день и сегодня ночью. Мне кажется, я вообще не спала. Скотт вернулся домой в жутком настроении: он хотел лишь поесть, трахнуться и тут же завалиться спать. Явно не лучший момент для такого разговора.

Я почти всю ночь пролежала с открытыми глазами возле его горячего и неспокойного тела и приняла решение. Я поступлю правильно. Я все сделаю правильно. Если я все сделаю правильно, то все будет хорошо. А если не будет, то не по моей вине. Я буду любить этого ребенка и выращу его, зная, что с самого начала поступила правильно. Ладно, пусть не с самого начала, но с момента, когда узнала, что это случится. Это мой долг перед малюткой и перед Либби. Это мой долг перед ней – на этот раз сделать все по-другому.