Девушки без имени

Сестра Гертруда со стуком опустила баночку румян на круглый столик, стоящий между двумя каминными креслами. Эта комната казалась вполне обжитой: книжные полки, безделушки, статуэтка Девы Марии на каминной полке, ручка и бумага на письменном столе.

— Смой это. Все! — Она указала на умывальник в углу комнаты.

Я совсем забыла о румянах на лице.

Закрыв глаза, чтобы стереть краску, я представила себя дома: пахнет фиалковым мылом, потрескивает огонь, и Неала велит мне умыться. Это длилось меньше минуты, но когда я закончила и передо мной предстали чужие строгие лица монахинь, я почувствовала себя растерянной.

Взяв меня за подбородок, сестра Гертруда с силой провела пальцем по моим губам. Я вспомнила, как мама смотрела мне в лицо, спрашивая о Луэлле, и как я вырвалась. Нужно было все ей рассказать.

Убедившись, что ни следа порока не осталось на пальце, сестра Гертруда сложила руки на пышной груди и сказала:

— Я не разглядела в тебе смутьянку, когда ты появилась здесь утром, но, кажется, я ошиблась. — Каждый слог она словно катала на языке. — Я не терплю подобного поведения! Которая из девиц прельстила тебя этим?

Я мало разбиралась в правилах здешнего общества, но сразу поняла, что признание станет самоубийством. Любое наказание, придуманное сестрой Гертрудой, не сравнится с местью девочек.

— Румяна лежали в кармане юбки с самого утра. — Этой поспешной лжи могла бы позавидовать даже Луэлла.

— Что заставило тебя достать их перед сном? Ты хотела покрасоваться перед девицами?

Я прикусила губу и ничего не ответила.

Сестра Гертруда неодобрительно покачала головой.

— Сестра Мария! — рявкнула она.

Та ожила, скользнула к окну и достала что-то из ящика.

— Повернись, — велела сестра Гертруда.

Я повернулась к окну. Решеток здесь не было, и по маленьким квадратикам стекла стекали капли дождя. У меня сжался желудок. Меня хотят высечь? Со мной этого не случалось никогда в жизни. Некоторые девочки в школе рассказывали о порке, но мой отец никогда подобного не сделал бы.

Не успев понять, что происходит, я почувствовала, как мне пригибают голову, и услышала резкий скрежет. Я обернулась. Моя коса повисла в руке сестры Гертруды, как мертвый зверек. Я схватилась за затылок, будто осталась без куска черепа, а монахиня выбросила мои волосы в мусорную корзинку и вернула ножницы в ящик.

Она благодушно посмотрела на меня: справедливое наказание полностью ее удовлетворило.

— «Вразумлю тебя, наставлю тебя на путь, по которому тебе идти; буду руководить тебя, око Мое над тобою». — Она улыбнулась. — Наказание может показаться суровым, милая, но я уверяю тебя, избавление от тщеславия — первый шаг к спасению. Проси прощения за свой грех, и Господь будет милостив к тебе. Волосы отрастут снова. Я верю, что к тому времени ты укрепишься в добродетели и более не поддашься искушению. — Она посмотрела на меня так, словно воспитание всего женского племени было отдано нам на откуп, будто мы совместно придумали этот благочестивый план.

Я снова вспомнила Луэллу.

— Мне не за что просить прощения. Я не должна здесь быть. Мой отец — Эмори Тилдон. Телефонируйте ему. Я хочу с ним поговорить. Если он узнает, где я, то сразу приедет за мной. — Я заговорила голосом сестры, вытянулась во весь рост, подняла подбородок. Я никогда никому так не возражала.

Негодование прорезало морщинами лоб сестры Гертруды, губы плотно сжались, круглое лицо окаменело. Монахиня ошиблась: я оказалась не такой внушаемой, как она решила.

— Мы не терпим лжецов. Ты хочешь провести свою первую ночь здесь, в подвале?

Она схватила меня за плечо и вывела из комнаты. Кончики пальцев впивались в мою кожу. Задержавшись у дверей дортуара, сестра Гертруда дернула меня за обкромсанную прядь.

— Оставить тебя с этим — милосердие, — тихо произнесла она. — Еще одна ложь — и я обрею тебе голову наголо и посажу в подвал на неделю. Ясно?

Она втолкнула меня в открытую дверь. Я споткнулась и упала у ножек кровати. Металл был холодный, и я поползла к своей пустой кровати, теряя всякую уверенность. Я посмела вообразить, что сестра Гертруда сделает так, как я сказала. Как я поговорю с родителями, если она не верит мне? Как я смогу найти сестру?

Сестра Гертруда сделала шаг назад и громко хлопнула дверью. В комнате стало абсолютно темно, я больше не видела потолка. Я потрогала свои изуродованные ногти, пытаясь вспомнить успокаивающее прикосновение к маминым шрамам или лицо Луэллы в ту ночь, когда она разбудила меня, чтобы причесать. Почему Луэлла не прислала мне ни единой весточки? Хотя бы одну фразу, слово! Она должна была хоть что-то объяснить!

Но не было ничего. Я слышала только дыхание сотни спящих девушек. Боже мой, что я натворила?!

Книга вторая

12

Мэйбл

Глядя, как Эффи в первый раз идет по прачечной, я не представляла, насколько переплетутся и свяжутся наши жизни. Честно говоря, я вообще о ней не думала. Еще одна девчонка — вот и все. Но я сразу поняла, что она не такая слабая, какой хочет показаться. Поэтому я ее и ударила. Ничего личного. Она оплошала и должна была за это заплатить, такова жизнь. Я знала, что она выдержит. Да, сначала мне показалось, что я убила ее из-за этих румян, но она очнулась.

Как мало я тогда знала о ее истинной силе!

Но я забегаю вперед. Не умею рассказывать всякие истории. Это Эффи у нас умеет. Мне-то кажется, что жизнь — это куча событий, о которых иногда лучше промолчать. Но сейчас не тот случай.

Есть вещи, от которых просто нельзя откреститься. Нельзя, если натворил такое, как это случилось со мной. Я совершила худший грех, какой человек вообще может совершить. Долго я копалась в своей душе, пыталась понять зачем, но не нашла ответа. Я точно попаду за это в ад, ну да ладно. Я пыталась стать чистенькой, но не смогла. Так что буду прятаться, пока за мной не явится дьявол.

Вообще мне на людей плевать. Стало наплевать, когда похоронила пятого маминого ребенка. Когда все время видишь крошечные синие личики и сжатые кулачки, чувствуешь уже только досаду от того, что опять придется копать яму.

Я похоронила младенца ранним июльским утром. Шел дождь. Вода сбегала по грязным окнам домишки и барабанила по крыше. От дождя становилось еще хуже, как будто плакало небо.

Я стояла в дверях родительской спальни и смотрела на жирный зад доктора, склонившегося над мамиными раскинутыми ногами.