Девяностые приближаются

– Ну, – опять лезет под руку Кузнецов. – А как надо?

– А надо – набравших наиболее высокий процент голосов! – победно говорю я.

Даю всем время осмыслить и продолжаю.

– И реально же, нас меньше чем других, и, даже набрав двадцать один голос, наш комсомолец может не получить одобрения форума, ведь в других секциях больше народу. Тридцать восемь, тридцать два и двадцать девять человек в других командах. А нас двадцать два! Мы заранее в проигрыше!

Пауза. И взрыв голосов с комментариями, полностью поддерживающих мою точку зрения.

– Процент надо, процент! – басит под ухом кузнец.

На меня снова стали смотреть с симпатией.

– А ты прав, – почитав листок, сказала Светлана. – Молодец какой! Я сегодня вечером после докладов доложу в штаб форума про эту несправедливость.

– Светлана, надо сейчас решать вопрос, вечером уже может быть поздно, где у вас штаб? – возражаю я.

– Но у нас сейчас доклады, потом обед, потом доклады опять и посиделки, – растерянно говорит командирша.

– Доклады отложим! Смысл нам сейчас выпрыгивать из штанов, если у нас изначально шансов нет. Зачем эти доклады? – не принимаю её аргументов.

Секция на моей стороне, а Инара, видя, как я опять посмотрел на неё, еле заметно с улыбкой мне кивнула. Это она меня клеит сейчас? Килька прибалтийская! Ещё и без титек.

«Двадцать лет, а титек нет, это-ж некрасиво», – вылезла из памяти гнусавая строчка из какой-то песни будущего.

– Штыба! Пойдём вместе! – правильно построила фразу решительная Света.

Опять любуюсь попой Светы, на что она, не оборачиваясь ко мне, сказала:

– Ты мне на юбке дырку сейчас прожжёшь! Я почти замужем.

– Почти – не считается, – на автомате ответил я.

– Считай, я уже замужем, – Света соизволила повернуться ко мне с улыбкой.

– Левак укрепляет брак! – продолжал подкаты я как опытный ловелас по привычке, ведь не хочу её так сильно.

– Ну-ну, – не оборачиваясь, отреагировала девушка.

– И потом, я неплохо рисую, и сейчас любуюсь вами как человек искусства! Я один живу в номере, могу вас нарисовать сегодня вечером, если придёте, – уговариваю уже из спортивного интереса.

– Рисовать? А что ещё делать будем? – с усмешкой говорит командирша, не забывая идти по курсу.

– Рыбок покормим! – на голубом глазу вру я.

– Рыбок? Почему рыбок? Каких рыбок? – Света этот прикол явно не слышала, сбилась с толку и опять оглянулась на меня.

То-то же! А то будет тут попой вертеть передо мной! Фифа столичная. А кильку в томате я куплю на всякий случай, вдруг придёт, тогда открою, и будем кормить их.

А вот и приёмная, как я понимаю, Московской зональной комсомольской школы. Секретарша докладывает о нашем визите, и через пару минут запускает нас. В кабинете дружная компания из наших сегодняшних санаторных выступающих, две их молчаливые спутницы, и грузный дядя, наверняка, хозяин кабинета. Выслушав сбивчивую речь Светы, с трудом удержавшись от того, чтобы взять разговор в свои руки, оглядываю кабинет. Бухают. Бутылок и стопок нет, а вот колбаска и лимон порезанны, и стоят в блюдцах на боковом столике, видно, что только что убрали их туда. И пробка. На полу. От бутылки коньячной.

Компания задумалась, а потом хозяин кабинета спрашивает меня с некоторым наездом:

– Значит, это твоя идея, комсомолец Штыба? Так сильно боишься, что за твою инициативу не проголосуют, что решил соломки подстелить?

Глава 20

Глава 20

– За него уже единогласно проголосовали, – сразу вступилась за меня горой Света. – Его и так уже рекомендуют!

– Да? – удивилась женщина из президиума, блондинка. – А мы уверены были, что никого не будет, чтоб единогласно поддержали!

А я просто посмотрел на пробку на полу, но выразительно. Хозяин кабинета заметил это, но даже мускул не дрогнул на его лице. И спина не шевельнулась, сидит прямо, взгляд уверенный. Кремень мужик! Матёрый партократ! Эти могут! Вспомнилось, как в прошлой жизни я был как-то на совещании в республике Горный Алтай, главой республики был некто Лапшин, лидер аграрной партии в то время. Совещание проходило в Онгудае, туда ехать надо было долго из Горно-Алтайска, устали все, ещё и выпили накануне. Посадили нас в первый ряд, звали меня и в президиум, но я не пошёл. Я должен был отчитаться по своей работе, что я легко и сделал, отстрелявшись докладом, а потом меня стало рубить в сон, хоть спички вставляй. Да и остальные, я заметил, подустали. А Лапшин сидел ровно, слушал внимательно, но ничего не записывал, запоминал, даже в перерыве в туалет не пошёл. И после шестичасового совещания, которое он провел с прямой спиной и четким взором, ещё и задавал вопросы по теме так, что было ясно – слушал он внимательно и всё запоминал с первого раза. А было ему за семьдесят уже.

– А почему вы сказали, что у вас объёмы производства выросли на девять процентов, а налогов уплатили меньше чем в прошлом году? – задал он кому-то вопрос в конце совещания.

« Сейчас таких людей уже не делают! – меланхолично подумал я и тут же поправился. – А пока полно таких».

– А ведь вы правы – несправедливо составили регламент! – поднял глаза первый наш утрешний выступающий, прочитав регламент, который мы захватили с собой.

– Да, Саныч, я тоже так считаю, недоработка наша, – согласился второй выступающий, читавший с ним вместе из-за плеча.

– У ребят скоро обед, там и объявим об изменениях, а я пока позвоню кое-кому, поговорю, как надо к работе относиться, – решительно встал Саныч, и стала заметна его военная выправка.

«И на кой мне надо было вписываться, мир вообще не справедлив», – с облегчением подумал я, пожимая руку вставшему функционеру.

Обратно идём как победители. В кабинете нас ждут с нетерпением, и мы, не затягивая, сообщаем, что предложение комсомольца Штыбы принято!

Кузнецов начинает доклад, не по культуре, разумеется, а по спорту. Его, не сказать, что принимают на ура, но шестеренки в голове начинают двигаться у людей. Вот ты проголосуешь против, а тебя потом обиженный завалит. Получил пятнадцать «за» и семь «против». «Против» – азиаты, Иванова, Гадинова и армянин с грузином. И, неожиданно, Света. Но Кузнецов слабовато выступил, хотя и доволен результатом.

«Надо было предложить тайное голосование», – приходит в голову гениальная идея. И тут же ругаю себя, мне-то зачем в это лезть? Моя инициатива уже поддержана, а начнут менять ещё раз регламент, могу и пролететь. Скажут – давайте тайно повторно проголосуем!

Идём на обед, хотя времени ещё и есть немного, но мы вымотались. Обед в местной столовой, там уже накрыты столы, причём, командирский отдельно, и там, я смотрю, фрукты стоят, а у нас их нет. Но сам стол и у нас был вполне ресторанский: суп харчо, шашлык, винегрет, заварное пирожное и бутылка «Боржоми»! Каждому! Ну и чай с хлебом, соль там и прочее. Вижу место рядом с азиатами, присаживаюсь к ним, интересно узнать, чего они во фронде, неужели непонятно, что против них потом тоже проголосуют? Знакомлюсь. Тимур из Казахстана, а Уткир – узбек.

– Плохой человек он, сказал узкоглазые про нас, – пояснил Уткир, откладывая шашлык в сторону, и проверяя, что там в супе.

– Баранина это, – невозмутимо говорю я, уже попробовав первое. – А ты свинину не ешь?

– Диета у меня такая, суп хороший, шашлык не хочу, будешь? – явно соврал Уткир.

– Буду, – довольно пожимаю плечами я.

Мусульманский комсомолец! Мне-то что? Человек хороший, шашлык вон отдал свой. Мы общаемся, и я задаю вопрос казаху, не знает ли он моего соседа, Бейбута Казаха?