Девятая директива

Я спустился по ступенькам и весь сжался: откуда раздастся выстрел?

Меня никто не поджидал. Они не рассчитывали, что я так быстро выйду из госпиталя. Они даже могли не знать, что я остался в живых. Надо, чтобы узнали. Приманка должна быть свежей.

До английского посольства идти пешком — минут пять. Но в этот раз мне показалось, что я шел дольше: один осколок попал в пятку — я хромал; и мне приходилось постоянно оглядываться по сторонам — надо быть настороже.

Почему же Куо неожиданно отдал приказ убить меня? Первое. Он мог считать, что я выбил из китайца важные сведения, а уже потом убил его. Второе. Куо и его люди уверены, что им удастся вырваться из Бангкока и вывезти Представителя. Я перестал быть запасным кандидатом на обмен и представляю опасность. Третье. Месть: Куо ценил убитого китайца.

Вопрос: неужели они так хотят разделаться со мной, что, когда покинут город, оставят специально для этого одного из своих?

Я дошел до английского посольства, поднялся по ступенькам ко входу. Не люблю я такие лестницы: спрятаться некуда, стоишь на ступеньках, как мишень.

Ломэна в посольстве не было, но ключи от машины он мне оставил. Я вышел на улицу и увидел немного дальше, у поворота, черный “ягуар” — автомобиль с мощным мотором, неброского цвета, с откидывающимся верхом (стрелять удобнее из открытой машины). О таких деталях Ломэн всегда хорошо помнит.

Предположим, Куо знает, что я не убит, а ранен. Ближайшая больница — полицейский госпиталь. Значит, меня будут искать в полицейском госпитале, в английском посольстве и в отеле “Пакчонг”. Ни у госпиталя, ни у посольства ничего не произошло.

Я поехал в “Пакчонг”.

Там они снова попытались убить меня.

23. “Роллс-ройс”

То, что я увидел в “Пакчонге”, походило на фантастические незабываемые сцены в фильмах Феллини: из темноты появляются люди со свечами. В их колеблющемся пламени лица то пропадают, то появляются снова. Обвитые золотыми листьями колонны поддерживают невидимые небеса. Из темноты доносятся приглушенные голоса.

Швейцар долго и цветисто извинялся передо мной: произошло короткое замыкание, электрики уже исправляют повреждение. Лифт не работает, но коридорный проводит меня. Я сказал, что дойду сам, взял свечу и пошел наверх. Вдоль коридоров расставили в чашках и блюдцах горящие свечи — на меня бросались и пропадали в темноте мои собственные тени.

На верхней площадке лестницы в нише лежал ковер. Я свернул его в рулон, закрылся им, как щитом, ударом ноги открыл дверь моего номера.

Последовало пять выстрелов из пистолета с глушителем.

С каждым выстрелом я приседал ниже и ниже, чувствуя себя неуютно, даже за таким щитом.

Когда я оказался на полу, неясный силуэт у окна исчез, но я подождал еще несколько секунд, уткнувшись лицом в пол. Меня прошиб пот. Свеча погасла при падении.

Целый час я осматривал балконы, соседние номера, пожарную лестницу, даже прошелся по улице, на которой стоял отель… никого. Затем пошел в бар и выпил греческого коньяка “Метакса”. Мне было стыдно: надо же так оплошать. Я решил войти в номер под пули, потому что не верю в случайные короткие замыкания в отелях, где останавливаюсь. Но я был весь изранен, мое бренное тело боялось новой боли — поэтому ему удалось уйти.

Когда организм хочет спать, бодрствовать его не заставишь никаким коньяком. Я позволил Ломэну — он оказался на месте, все ему рассказал, поднялся в номер, взял одеяло, заперся в ванной и мгновенно уснул.

На следующий день, когда я пришел на перевязку, меня решили оставить в госпитале, и дело кончилось скандалом. Врачам и медсестрам мое состояние было до лампочки: свободная койка всегда найдется, а если я хочу бегать по городу, чтобы швы разошлись, — так это мое дело.

Все пять пуль застряли в плотном ковре: глушитель сказался на убойной силе пистолета. Если в медсестра увидела новую, да еще огнестрельную рану, она сразу бы доложила кому следует, на меня бы надели смирительную рубашку и повели на допрос к самому полковнику Рамину.

Пришлось снова звонить Ломэну, — он приехал и вытащил меня из госпиталя. Мы сели в машину, он посмотрел на меня и сказал:

— Вы долго еще будете лезть на рожон?

— Пока не обнаружу их убежище.

— Или пока вас не убьют.

— Я и не начинал искать.

— Думаю, что в самое ближайшее время отстраню вас от участия в операции.

— Вы что, Ломэн, рехнулись? У нас нет другого выхода.

Он продолжал разглядывать меня, и я в очередной рае понял, что терпеть не могу Ломэна.

— Я отвечаю за вас, Квиллер. Скоро вы не сможете участвовать в операции, у вас не будет ни моральных, ни физических сил.

Черт бы его побрал: нельзя, что ли, говорить нормально? Я взорвался:

— Понятное дело, я сейчас похож на кусок высохшего дерьма, иначе и быть не может. Но попробуйте отстранить меня, и операции каюк.

Я разошелся, потому что он имел право отстранить меня. Ломэн не любит, когда его оперативники постоянно рискуют жизнью. Тут он хуже няньки.

— Смысл операции в том, что они охотятся за мной. Я — приманка. Не надо ничего менять — наш план начинает удаваться.

Еще некоторое время мы переругивались, потом я сказал, что иду в отель спать, и избавился от него. Ломэн знает, что люди из “МИ—6” наблюдают за “Пакчонгом”, правда, Винии я не видел. Если встречу ее, то посоветую исчезнуть. Дело принимает опасный поворот.

Ломэн отправился обратно в посольство, а я поехал в отель и поставил “ягуар” у черного хода. Люди Куо знают, что это моя машина, не надо лишний раз “м напоминать. Я вышел на улицу, прошелся до посольства и обратно, предоставляя им возможность прикончить меня — ничего не случилось; правда, я все проверил и перепроверил; если они промахнутся, я смогу их проследить.

После неудачи с гранатой они быстро поняли, что я жив. Когда я вышел из госпиталя, их человек ждал меня в “Пакчонге”. Мне было не по себе: почему они медлят? Похоже, готовятся вырваться из города и не хотят тратить на меня время.

Ломэн оказал, что в нашем распоряжении сорок восемь часов, — они уже истекали. Пока я мотаюсь по Бангкоку, где-то над Ближним Востоком к китайской границе летит самолет. В нем между двух охранников сидит Хуа Сюли. По кабелям передаются шифрованные телеграммы, в которых обговариваются последние приготовления к обмену.

Ближе к вечеру я решил рискнуть по-настоящему. Куо и его люди сейчас заняты и могут послать только одного человека, чтобы убить меня. Вряд ли это специалист высокого класса: скорее всего, первоклассный снайпер, но в наружном наблюдении не силен, и, наверно, пару раз упустил меня, пока собирался стрелять и выбирал позицию, откуда после покушения мог уйти незаметно для полицейских патрулей.

Знакомый автомобиль узнают скорее, чем пешехода. Я влез в “ягуар”, подъехал к посольству, машину бросил прямо перед входом, в зоне, запрещенной для стоянки других машин, рядом с “хамбером импириал” посла, зашел в посольство, через десять минут вышел и быстро сбежал по ступенькам, оглядывая подъезды, окна и стоящие у тротуара машины.