Девятнадцать лет спустя...

Люциус вдруг почувствовал себя так, словно вновь был двенадцатилетним подростком, впервые разглядывающим номер эротического журнала для волшебников. Тогда, помнится, его влажными снами стала мисс Сентябрь. Ее пышные изгибы и таинственная темная трещинка. Он еще много лет тайно мастурбировал на ее колдографию, даже после своей женитьбы на Нарциссе, держа ее в одном из сундуков.

Люциус внезапно понял, что Гермиона чем-то напоминает ему ту мисс Сентябрь. Она и стала его теперешней мисс Сентябрь. Его влажными мечтами… только гораздо бОльшими.

Для него вообще это был безумно долгий месяц, и ему ничего не хотелось, как погрузиться в это сочное женское тело и не выходить на воздух неделю… или месяц, или никогда. Люциус покачал головой, чтобы прояснить мысли, и снова посмотрел на нее… это стало большой ошибкой. Очень большой, огромной…

"Святая Цирцея, она что, совсем голая? Это вообще законно?"

Он молился Мерлину и всем другим волшебным божествам, когда она встала, чтобы закутаться в полотенце. По его мнению, у Гермионы была самая сладкая, сочная и восхитительная задница, которую он когда-нибудь видел. И ему очень хотелось вонзиться в это плоть зубами. А потом поглотить каждый ее дюйм.

А потом она накрылась… Черт, он знал, что так будет лучше, потому как им многое нужно обсудить, а сейчас он напрочь потерял способность к связному мышлению. И знал, что вся кровь отхлынула от мозга, прихлынув к совсем другому месту.

— Люциус? — Гермиона смотрела на него, как будто не была уверена, что он настоящий.

"Я в порядке, — сладострастно подумал он. — Хорошо, что ты не сможешь читать мои мысли. Потому что тогда я бы, наверняка, заставил бы тебя с криком бежать в другую сторону".

Люциус мысленно дал себе пощечину, поняв, что позволил мыслям отвлечься на опасную территорию, и улыбнулся, надеясь, что выглядит сейчас раскаивающимся, а не хищным.

— Кажется ты звала меня? — спросил сексуальным голосом Люциус и добавил: — Прости, кажется, я кое-что прервал… — он замолчал, осознав, что имменно сказал.

"Ну, конечно, ты кое-что прервал! Ты прекрасно видел, ЧТО она делала… Ох… сосредоточься же!"

Гермиона смотрела на него так, будто он только что свалился ей на голову. И ее лицо, побледневшее несколько мгновений назад, теперь стало красным как свекла. Люциус видел, как несколько раз открывается и закрывается ее рот, словно собираясь что-то сказать, но слов не было, и Малфой понял, что должен попытаться хоть как-то спасти разговор.

— Гермиона, я имел в виду… — нерешительно начал он. — Я имел в виду только…

"Что? Что ты имел в виду? Что ты слышал, как она выкрикивает твое имя, когда доводит себя до оргазма? Хотел предложить свои услуги?"

— Гермиона, я знаю, что испортил все, но надеялся, что мы сможем поговорить, — сказал он, пытаясь показать свою искренность, и в то же время, стараясь скрыть настойчивую эрекцию.

Гермиона собрала свои вещи и быстро направилась к вилле, прежде чем Люциус понял, что она делает и срочно последовал за ней.

— Гермиона, подожди! Пожалуйста… — крикнул он, когда она отступила назад.

И почувствовал, как ноги проваливаются в песок при каждом шаге.

"Проклятые сапоги…" — раздраженно подумал он, пытаясь догнать Гермиону.

— Гермиона, пожалуйста, — он почти умолял, когда она начала входить на виллу. Его тон, должно быть, привлек ее внимание, и она повернусь к нему лицом. Но прежде чем заговорить, как-то странно посмотрела на Люциуса.

— Почему ты здесь? Как нашел? Пытаешься меня помучить? — с мукОй в голосе спросила она. И, не дожидаясь ответа, снова начала уходить. Ее голос продолжал раздаваться, уносимый полуденным ветерком. — Впрочем, это уже неважно… — она судорожно вздохнула и провела по глазам рукой, словно пытаясь успокоиться. А когда снова заговорила, ее голос уже стал холодным и спокойным.

— Я не хочу тебя знать, Люциус. Пойду в душ, ожидая, что ты уйдешь, когда я закончу. Где выход, ты знаешь, — и она ушла, а когда он попытался войти на виллу позди нее, его отбросило на десять футов защитными заклинаниями. Он неуклюже растянулся на земле и мысли его заметались.

"Она применила охранные заклинания… Должно быть, действительно злится на меня. И что же мне теперь делать? Нужно найти способ как-нибудь поговорить с ней и убедить в своей искренности и в чистоте своих намерений".

Люциус знал, что совершал в этой жизни множество дурацких ошибок и много чего напортачил, но, видит Мерлин, это было единственным, что он хотел… нет, собирался исправить. Хоть как-то…

Глава 26

Гермиона захлопнула входную дверь, сразу же устанавливая защитные заклинания, чтобы Люциус не смог войти. Она и впрямь не поверила, что он проделал весь этот путь, чтобы развернуться и отправиться обратно, так и не сообщив ей то, что собирался сообщить.

"А что же такого важного он пришел сюда сказать?" — мысли путались, но теперь ощущение злости помогало ей хотя бы создать видимость контроля.

Гермиона вздрогнула, вспомнив свою обиду, когда она поняла, что он действительно здесь, и самолично видел, как она… занимается… Угрх! Сейчас от ощущения неловкости ей хотелось просто залезть под одело и не вылезать из-под него неделю… а лучше месяц… а совсем лучше вообще никогда! Он наверняка слышал, как она выкрикивает его имя, и теперь уверен, что в ее неравнодушии. А она совсем не желала, чтоб Люциус знал об этом.

"Кстати, а какого черта он здесь делает? Когда встречается с какой-то другой женщиной? Почему же он не с ней? Он приехал сюда, чтоб помучить меня, или теперь, когда мы оба не в браке, надеется на быстрый секс?" — Гермиона мучилась вопросами, ощущая, что мозг готов взорваться, если она не расслабится, перестав себя ими мучить.

Чуть позже она решила, что успокаивающе на нее подействовать может ванна и призвала Поппи принести ей охлажденную бутылку любимого местного вина. Горячая вода и несколько бокалов наконец успокоили Гермиону настолько, что она смогла думать о произошедшем более рационально.

"Итак, он увидел, как я публично мастурбирую, думая при этом конкретно о нем, это факт" — Гермиона попыталась представить себе произошедшее… в перспективе, так сказать. Оно казалось, конечно, не каким-нибудь стихийным бедствием… или геноцидом, или даже пытками этой психопатки Беллатрикс; но все же это стало одной из самых неприятных и неудобных вещей, когда-либо случавшихся с ней.

"О чем вообще, черт возьми, я думала, занявшись этим на пляже?" — она понимала, что настоящая проблема в другом: ее так возбудили мысли о Люциусе, что она и забыла о своем нахождении в почти публичном месте. Было понятно, что ясность мыслей у нее напрочь потерялась с тех пор, как этот мужчина появился в ее жизни.