Девятнадцать писем

— Звучит отлично, — я кладу меню на стол. — Я возьму его.

Я понятия не имею, что такое клубный сэндвич, но рискну.

— Брэкстон на выходных возил меня на ферму, — говорю я, как только мы делаем заказ. — Спасибо, что поддерживаешь там порядок, это очень мило с твоей стороны.

— Нет ничего, что я не сделал бы ради твоей матери, — просто говорит он. — Или ради тебя.

Я опускаю взгляд на белую льняную скатерть, пока обдумываю свои следующие слова. Это кажется идеальной возможностью спросить о том, что я до смерти хотела узнать.

— Ты можешь сказать мне не лезть не в своё дело, но что между вами произошло?

Мой отец прочищает горло, пока его взгляд опускается на стол. Я внезапно становлюсь не уверенной, готова ли я к его ответу, но отчасти мне нужно знать. Я не понимаю, как вся эта горечь могла прийти на место когда-то замечательного брака.

— Полагаю, это сказать нелегко, — он делает паузу, затем вздыхает. — Я изменил твоей маме.

Я не могу контролировать вздох, который срывается с моих губ.

— Что ты сделал? — я чувствую, как мои глаза расширяются.

— Прости, что тебе приходится проходить через это снова. Было достаточно плохо, что я разбил сердце твоей матери, но я разбил и твоё. После этого ты не разговаривала со мной больше месяца. Последние несколько лет нам всем было тяжело.

— Что произошло?

— Нет оправдания тому, что я сделал, но чтобы ты полностью поняла, лучше я начну сначала.

У меня кружится голова, пока я жду от него продолжения. «Бедная Кристин».

Он тянет за галстук вокруг своей шеи, слегка ослабляя его.

— Твоя мама была опустошена после смерти её отца, и это правильно, но потерять обоих родителей за такой короткий промежуток времени было невообразимо, — я убираю руки со стола и кладу их на колени. — Когда мы приехали на ферму после смерти её матери, она была безутешна. До той степени, что её забрали в больницу и накачали успокоительными.

Я наблюдаю за ним, неуверенная, что могу сказать.

— Видеть такой любимую женщину было тяжело, — продолжает он. — Очень тяжело.

— Если ты так сильно её любил, как ты мог ей изменить?

Он опускает голову, прежде чем ответить.

— Последующие недели, месяцы — и год были тяжёлыми. Смерть твоих бабушки и дедушки изменили твою маму. Она погрузилась в глубокую депрессию. Она больше не улыбалась, едва ела или спала, раз на то пошло, и через время она полностью закрылась от меня. Она закрылась ото всех нас, — он делает паузу и проводит рукой по лицу. — Она отказывалась принять помощь. Я никогда не переставал любить её, но тебе нужно понимать, что мне тоже было тяжело. Ты уже жила с Брэкстоном. Я чувствовал себя невероятно одиноко.

— Значит, ты нашёл кого-то другого, кто даст тебе то, чего ты не получал дома? — мои слова звучат более агрессивно, чем я хотела, но кажется, что он бросил мою маму, когда она больше всего в нём нуждалась.

— Нет. Всё было не так. Карен была моим секретарём. Она работала на меня больше пятнадцати лет. Она заметила перемену во мне… Думаю, все заметили, я был ничтожен. После долгих убеждений, она, наконец, уговорила меня открыться. Правда в том, что мне нужно было с кем-то поговорить… Я определённо не мог поговорить с твоей мамой. В итоге между нами завязалась близкая дружба. И на этом всё. Пока однажды вечером мы не пошли выпить после работы, — он выдыхает, и мне не нравится, к чему это идёт. — Мы вместе поехали на такси домой. Водитель высадил её первой, так что я проводил её до двери… В итоге я поцеловал её на прощание. И это был не просто поцелуй в щёку.

— Понятно, — я не могу скрыть своего разочарования. — И?

— И на этом всё. Она пригласила меня зайти, и я отказался. Тот поцелуй был ошибкой. Я любил твою маму и по-прежнему люблю. Я сразу же уехал, и всю дорогу домой меня съедало чувство вины. Твоя мама перебралась из нашей спальни за несколько месяцев до этого. Она спала в твоей старой комнате. Той ночью я крутился и ворочался, а утром во всём признался. Твоя мама была расстроена, и не без причины. Она дала мне пощёчину, а затем сказала уходить.

Несколько мгновений я позволяю его словам впитаться.

— Значит, ты просто поцеловал её? И дальше этого не зашло?

— Нет. Но это было достаточно плохо, — когда его голос затихает, у меня болит сердце. Я не прощаю того, что он сделал, но в какой-то степени понимаю его. — Я допустил самую большую ошибку в своей жизни и потерял лучшее, что у меня когда-либо было.

— Ох, папа, — потянувшись через стол, я накрываю его руку своей.

— Я так сильно по ней скучаю, — признаётся он, опуская голову и вытирая глаза тыльной стороной ладони.

Ему так же больно, как и ей. Я могу мало что знать о них обоих, но любой дурак увидит, что они несчастны друг без друга.

После нашего долгого ланча отец предлагает отвезти меня домой, но я решаю сесть на автобус. Во-первых, потому что не хочу расстраивать Кристин тем, что папа будет рядом с домом, а во-вторых, потому что мне нужно время обдумать всё, что он мне рассказал. Я не знаю как, но я найду способ, чтобы мои родители хотя бы поговорили. Стефан сказал, что она отказывалась говорить с ним с тех пор, как выгнала его. Я не занимаю ничью сторону — я сочувствую им обоим — но думаю, им пора простить друг друга и двинуться дальше. Жизнь слишком коротка.

К тому времени, как я выхожу из автобуса, я решаю ничего пока не говорить. Мне нужно время обдумать это и придумать план.

— Ты припозднилась, — говорит Кристин, когда я прохожу через входную дверь.

— Я решила ненадолго остаться в городе.

— Это хорошо. Хочешь сэндвич?

— Нет, я уже поела, — отвечаю я, проходя за ней на кухню.

— Это недавно пришло тебе, — с улыбкой говорит она, поднимая конверт и передавая его мне.

Наклонившись, я целую её в щёку. Её глаза освещает удивление. После сегодняшнего ланча со Стефаном мне ещё больше жаль её. Она прошла через тяжёлые времена. Сначала потеря родителей, затем её муж… в каком-то смысле, возможно, она считает, что потеряла ещё и единственного ребёнка.

— Спасибо, — говорю я, поднимая вверх письмо, но моя благодарность ей лежит намного глубже этого.

ПИСЬМО ШЕСТОЕ…

Дорогая Джемма,

Четвёртое июля 2004 года. Это были школьные каникулы, и это означало наш последний долгий визит домой к твоим бабушке и дедушке. К тому времени, как наступят следующие каникулы, ты будешь работать на своей первой работе. Но тогда мы этого не знали.

Июль означал, что была зима, и первые несколько дней наших каникул на ферме принесли дождь. Большую часть времени мы играли в настольные игры и помогали бабушке печь сладости. Она сделала нас своими официальными дегустаторами, и от меня она не получала никаких жалоб. Можно сказать, что я всегда был сладкоежкой.