Девятое зеркало

Она была в тончайшей кружевной сорочке, которая открывала ее хрупкие, смуглые щиколотки. Красивая шея и ключицы, ложбинка между грудей, мягкая линия губ – да, она была прекраснее, чем на тех старых фресках.

– Угощайся чаем. Я заварила с ромашкой. Дерион всегда любил мой ромашковый чай. Ты не находишь, что его рога очень занимательны, Тея?

– Не знаю. Вы говорили, что кто-то придет «оживить ее»?

Я взяла чашку из полупрозрачного хрупкого фарфора и вдохнула аромат чая. Откуда он взялся здесь?

– Н-да, - улыбнулась богиня. – Оживить девчонку. Ее, - и она вынула из чашки ложечку и указала куда-то мне за спину.

Я обернулась, с ужасом обнаруживая в спальне Эморы каменный гроб с человеком внутри.

– Сирин!

– О, вы знакомы? – притворно удивилась Эмора.

– Да. Десять лет.

– Солидно. И она, позволь спросить, ни разу тебя не предала?

– Ни разу.

– Что ж, повезло.

Богиня приникла к краю чашки, лукаво и безотрывно наблюдая за мной.

– Вы знаете, кто я? – спросила я тихо, тоже пытаясь глотнуть, но горячий чай не лез в горло.

– Ты старшая горничная и королева Черного леса, – с улыбкой отчеканила богиня, снова отпивая чай. – И ты та, кто нашел ключ от дверей в эту комнату.

– Разве?

– Ага. А еще ты хочешь снять проклятие и отыскать девятое зеркало, чтобы вернуться домой.

– Да.

– А ты знаешь, кто я? – ее темные глаза опасно сверкнули.

– Богиня.

Она покачала пальцем и поставили чашку на стол. Ее лицо стало серьезным, глаза сузились.

– Я та, кого предали, моя милая, – сказала она. – Я та, которая две тысячи лет ждала возмездия. Каждые десять лет здесь появлялись души, и я искала ту самую. И вот, - она всплеснула руками и широко улыбнулась, – Сирин здесь.

– Ее у меня нет.

– Конечно, нет, – согласилась Эмора. – Она у Акара, верно?

– Да.

– О, он будет рад принести мне ее. Я думаю, он простит мне все, едва только увидит. С другими он, быть может, жесток, – она плавно поднялась и подошла ко мне, склонилась, касаясь моего подбородка, – но со мной он очень нежен и ласков. Он простит мне даже свое наказание, ведь они все провинились.

Распрямившись, она задумчиво склонила вбок голову.

– Бороган открыл двери именно тебе, а я уж думала это будет твой дружок, бесстрашный дагор Брогхарна. Кстати, ты знаешь, что в детстве его называли Широ? Это мило, правда? – она прошла к одному из манекенов, огибая каменный гроб. – Что бы мне надеть на встречу с моими дорогими созданиями?

– Вы все это время были здесь? В этой комнате?

– Что за глупости, моя дорогая, – она бросила на меня недоумевающий взгляд из-за плеча. – Разумеется, нет. Я похожа на дуру? – а затем принялась бродить мимо манекенов, разряженных в платья. – Я повелела Борогану открыть двери тому, кто скажет про Сирин. Как только он сделал это, я появилась здесь. Прошла сквозь Морлос.

– Но Бороган мог впустить меня раньше. В обмен на Светоч.

– Не мог, – пробормотала Эмора, остановившись у манекена в белом воздушном платье, сделав выбор в его пользу. – Наглый врунишка. Дерион пробовал обмануть меня, и я заставила его всегда говорить правду. Акар никогда и не пытался лгать, он слишком горд для этого, ну а Бороган, оказывается, тот еще плут.

– Значит, все это время вы хотели получить душу Сирин? Чтобы наказать?

Эмора в нетерпении сорвала платье с манекена, а затем скинула сорочку и развернулась ко мне.

– О чем ты говоришь, разве я такая жестокая? Это вовсе не наказание. Это возмездие. Сирин должна страдать также, как страдала я.

– По-моему, она уже вдоволь натерпелась.

– Вы люди зачем-то все время лжете, – Эмора быстро надела платье, но я успела заметить, как совершенно ее тело. – Ты поступила также, когда Калеб чуть не захлебнулся в болоте. И спасла его зачем-то. Я удивлена.

– Вы все обо мне знаете?

– Не так хорошо, к сожалению, как знал бы Тангор, – поморщилась она. – Печально, что даже сейчас я скучаю по нему.

– Как снять проклятие? – я поднялась из кресла и подошла к гробу.

Эмора преспокойно выбирала украшения к платью.

– Милая, это очень глупый вопрос, – сказала она, – проклятие не снять. Оно незыблемо.

– То есть мы с Ха-шииром умрем?

– Ну, конечно, глупышка.

– А девятое зеркало?

– Забудь о нем, – Эмора вдруг развернулась и уставилась на меня: – Иди-ка сюда!

Я еще раз взглянула на Сирин, которая лежала неподвижно, будто уснув. Темноволосая, юная и красивая она казалась младшей сестрой самой богини. Редко можно встретить такую красоту среди простых смертных.

Когда я подошла к Эморе, она взяла в ладонь мой кулон и повертела его в пальцах.

– Занимательная вещица, – произнесла, растягивая слова и пытливо вглядываясь в сердцевину камня. – Кальбен способен вбирать в себя душу. Отдай мне его.

Я молча сняла подвеску – разве можно спорить с богиней?

– Он прекрасно подойдет к моему наряду, не находишь? – и она надела подвеску и вскинула брови: – Ну, как я тебе?

– Хорошо.

– Жадина. Тебе жалко маленького комплимента? – она укоризненно поцокала языком. – Неужели презираешь меня?

– Нет.

– Ты стала женой Дериона и получила каплю его магии. Ты должна быть счастлива, но ты желаешь большего верно? Как и всякая алчная человеческая душонка.

– Нет.

Она усмехнулась.

– Разве ты не хочешь стать мною, к примеру?

– Мне и собой быть неплохо.

– Ты и правда лгунья, - улыбнулась она. – Но ты хочешь жить.

– Да.

– А для чего тебе эта жизнь? Что ценного в жизни простой горничной из Молберна?

Когда я подавленно смолчала, Эмора рассмеялась.

– Вот видишь, милая, – она потрепала меня по щеке, а затем брезгливо взмахнула пальцами: – Ну и грязная же ты. Сегодня особенный день, а ты вся в крови и ссадинах. Пойди и умойся, а я выберу для тебя платье.

– Зачем?

Эмора закатила глаза.

– Ну не глупая ли дурочка? – вздохнула она так, будто я смертельно ее утомила. – Я же сказала, особенный день. День возмездия. И день краха моих врагов.

Я безропотно поплелась в сторону, куда она указала взмахом пальцев.

Разве так я представляла Эмору? И представляла ли, вообще, что встречусь с ней?

Проклятье действительно незыблемо, или она солгала?

Когда я умылась и взглянула на себя в зеркало, поморщилась от сожаления. Бровь рассечена и опухла, под глазами залегли тени. Я выглядела неважно. Пожалуй, много хуже, чем могла выглядеть полумертвая Сирин, пролежав в гробу две тысячи лет.