Девятые врата
Шрифт:
— Стой! — закричал лесник.
Иаго задыхался от желания удовлетворить свое оскорбленное самолюбие. И чем больше выходил из себя старик, тем упрямее Иаго внушал себе, что не должен обращать на него внимания.
Он достал из кармана карандаш и записную книжку: то на церковь взглянет, то в книжку уткнется, будто бы записывает что-то. Прошел вдоль одной стены и завернул за угол.
— Стой! Стрелять буду! — В голосе старика слышалась угроза.
Иаго стал напевать, хотя
И тут раздался оглушительный залп, как будто небо обрушилось, тугая волна воздуха едва не сбила Иаго с ног. И лесу понадобилось немало времени, чтобы поглотить, растворить в себе гулкое эхо.
Иаго, побелев, прислонился к стене. Лесник вцепился ему в плечо и не отпускал, в левой руке он держал ружье.
— Ты что?!
Иаго удивленно смотрел на старика, вернее не смотрел, а рассматривал, словно какую-нибудь диковинку.
— Куда ты бежал?!
— Я церковь зарисовывал… — пробормотал Иаго.
— Нашел время. Я за ним с ружьем, а он…
— Ну и напрасно… Вы взрослый человек и должны понимать, что…
— Ступай, ступай! Это все мы в Цхинвали выясним… Такие ответы всякий заучить может, если нужно… А я свое дело знаю…
Шли они бесшумно. Палая листва скрадывала шаги. Постепенно зеленый шатер над ними густел, свет становился мягче, смутнее.
…Ноги быстро несли его под гору, но Иаго нарочно замедлил шаг, чтобы старик не подумал, что он собирается бежать.
…Они брели по пескам с пересохшими глотками, оборванные… На юге остался грозный царь, коварные жрецы, великая Халдея. Они изгнали их — звездочета и его сыновей. Возмутились жрецы, как посмел этот безумный звездочет изменить божественному числу. Тринадцать… Отступник…
Никогда больше не суждено ему взойти на башню, чтобы первым увидеть узенький серп молодой луны и объявить всем, что начинается новый месяц…
Сыновья несли его на руках, на плечах, на спинах… Однажды вечером они заметили на севере высокие горы. Никогда прежде не видели они таких неприступных и грозных вершин. Человек, взошедший на такую гору, несомненно первым увидит новый месяц…
Улыбка играла на лице умирающего звездочета, и последние слова его походили скорее на приказ, чем на просьбу, — он велел сыновьям возвести на этих вершинах высокие башни, дабы подняться еще выше, и ценою собственной крови защищать эту землю, откуда раньше всего виден молодой месяц…
«Что нужно этому старику, — думал Иаго, — выслужиться хочет, что ли? Небось всю жизнь отдал этому лесу, горам — прозябал в безвестности, никто не оценил его верной службы, и вот
он хочет притащить в Цхинвали «нарушителя», чтобы преданность свою доказать. Ну и что же, если выяснится, что поймал он не врага, ведь долг свой он все-таки выполнил! Похлопают по плечу, похвалят за бдительность… Нет, я наверняка клевещу сейчас на него… Не может быть такого…»Иаго остановился. Внезапный прилив гнева растопил заледеневшую в груди досаду, и она выплеснулась наружу.
— О чем вы все-таки думали, когда стреляли, а вдруг бы попали?!
— Если б хотел попасть, не бойся, не промахнулся бы… — Лесник как будто ждал этого вопроса.
«Вырвать сейчас у него ружье, приставить к груди, пусть докажет, что не враг», — подумал Иаго, а вслух спросил:
— Интересно, как бы вы оправдались на моем месте?
— Оправдался бы.
— Как же?
— Это уж моя забота.
«Ничего бы ты не сказал», — подумал Иаго и пошел дальше.
«Я бы нашел, что ответить», — подумал лесник.
«Разве можно выразить это одним словом. Одной фразой…»
«Значит, можно, раз я говорю…»
«Доказать это можно лишь всей своей жизнью!» — мелькнуло у Иаго, и он решил, что наконец набрел на истину, нашел правильный ответ.
«Доказать это можно в один день, в одно мгновенье… И нечего тут мудрить!..»
«Всей своей жизнью!»
— Ты о чем? — спросил старик.
— Ни о чем, — ответил Иаго.
Лесник казался теперь ему совсем другим: брови расправились, глаза наполнились живой мыслью. Иаго даже показалось, что старик задается теми же мучительными вопросами. И к выводу, может быть, приходит такому же.
Лес безмолвствовал, словно в своих ветвях сторожил пленницу — тишину. Чутко вслушивался в малейший шорох, спеша тотчас приглушить его, восстановить вековечное молчание.
Поперек тропинки лежало срубленное дерево, беспомощно белели вокруг щепки, словно крик о помощи.
Иаго остановился.
— Кто же это так? — он указал на дерево. — Унес бы к себе, раз срубил.
— А он и унес.
— Тогда что это?.. — Иаго повернулся к леснику.
— Да ребенок у него заболел. Он испугался и притащил назад…
— Испугался? Чего?..
— Места эти священные, народ их чтит издавна… Иначе здесь ни одного бы дерева не осталось!
Они пошли дальше, и всю дорогу Иаго напряженно вглядывался в лес, чтобы не пропустить замеченных деревьев и тропинку, ведущую в село.
Он не оборачивался, но спиной чувствовал, что лесник плетется за ним нехотя.
1965