Девятый день

В итоге через четыре месяца отца не стало, и Александр, придавленный скорбью, оплакивая его, все же думал, что папе стало легче. Он верил, что они с мамой соединились снова, теперь им хорошо (чего не сказать о нем самом).

У Александра было странное чувство, что остался один на темной сцене, огни рамп погасли, а зрительный зал, для которого он старался, опустел. Зрители разошлись, больше некому рукоплескать его успехам. Горькое, неуютное ощущение, но все же Александру было двадцать восемь, он был самостоятельным, самодостаточным молодым мужчиной, который делал карьеру и добивался своего.

То, что он лишился родителей, не должно было остановить его рост – и не остановило. Просто, как и миллионы людей до него, потерявшие родителей, Александр осознал, что никто не будет любить его и гордиться им столь же чистосердечно, бескорыстно, от души, как мать и отец. Осознал – и смирился с этим, благо, он не был одинок: у Александра была любимая женщина.

Романы случались (не так уж часто, сказывалась постоянная занятость), но не оставляли следа в сердце, однако Мария – пардон за банальность – стала его ангелом. Александр со дня знакомства потерял голову, готов был горы свернуть ради нее, не говоря уже о том, чтобы жениться, как она того хотела.

Брак продлился пять лет. А потом светлый ангел заявил, что жизнь с Александром невыносима: он невнимателен, эгоистичен, зациклен на себе, повернут на работе, глух к ее просьбам и так далее.

Это был удар – удар тем более сильный, что Александр и понятия не имел, что Мария так несчастна. Ему казалось, он окружил ее заботой, выполнял ее просьбы и капризы, был нежен и терпелив. Черт возьми, он не ставил это себе в заслугу, он всего лишь любил жену!

Развод ударил по Александру в финансовом плане. Хорошо еще, что им не пришлось делать несчастными детей: их у супругов попросту не было.

Новый удар последовал через неделю после развода, когда Александр случайно узнал, что у Марии были любовники. Именно так, во множественном числе. От одного из них она пару лет назад сделала аборт, а с последним встречалась во время бракоразводного процесса, на публику рыдая и обвиняя мужа в жестокосердии и эгоцентризме.

Проболталась подруга Марии. Девушки поссорились, и приятельница решила отомстить, открыв глаза бывшему мужу.

– Не знаю, чего этой паршивке не хватало! Умница, красавец, деньги зарабатываешь, не жадный, – закатывала глаза подруга бывшей жены и красноречиво улыбалась, давая понять, что она бы оценила такое сокровище.

Первой реакцией было отторжение: Александр не поверил. Однако девица предоставила железобетонные доказательства, на которые невозможно было закрыть глаза. Вдобавок выяснилось, что некоторые из общих друзей были в курсе, но, по их словам, не хотели расстраивать обманутого мужа.

Высокопарно выражаясь, вера Александра в человечество пошатнулась. «Иль женщин уважать возможно, когда мне ангел изменил», – написал один поэт, Александр забыл его имя. Кажется, русский. У русских надрыв в крови, никто лучше них не умеет проклинать свою судьбину.

Итак, Александра предали. Жена обманывала его годами, а он был слеп и глух. Мысль, что подлая женщина смеялась над ним, врала, глядя в глаза, а в итоге еще и обвинила во всех смертных грехах, не давала покоя. Знать, что часть друзей и знакомых была в курсе, оказалось и вовсе мучительно.

Александр отгородился ото всех, замкнулся, сосредоточился на работе, которая всегда была опорой в его жизни. Но снежный ком, покатившийся с горы, только набирал обороты.

Вслед за родителями, женой и самоуважением Александр потерял работу.

Он был фотографом – востребованным, модным, одним из тех, кого рвут на части. Сотрудничал с ведущими европейскими изданиями, его снимки красовались на первых полосах газет и обложках журналов. Его выставки проходили с грандиозным успехом, а несколько фотографий были проданы в частные коллекции за сумму, которая многократно превышала годовой доход родителей, а они были люди небедные.

Уволить его не могли по той простой причине, что Александр был свободным художником. Но имелись контракты, которые постепенно, один за другим, расторгались.

Причины были разные, и каждая последовательно ставила крест на его карьере. Ему было лишь тридцать с небольшим, пора расцвета, но в тесном издательском мирке уже знали, что с Александром не стоит связываться: он мог сорвать съемку, вступить в конфликт, напиться, не прийти. Но это еще могли простить. А вот то, что фотографа начало подводить чутье, что взгляд его стал неточен, простить не могли.

Раньше каждый снимок производил грандиозный эффект – столько стиля, шарма, вкуса было в кадре! Тронутая поцелуем осени листва, старинный мост через реку, закат над морем, ржавый состав у заброшенного перрона, птица на ветке, полосатый кот у обочины – во всем Александр умел разглядеть нечто чудесное, в малой капле видел океан.

Видел сам – и показывал другим. Даже некрасивые, серые, обычные люди выглядели на его фотографиях великолепно, значительно. Александр умел рассмотреть в них то, что можно и нужно показывать, вытаскивал на свет божий нюансы и черты, позже притягивавшие взоры.

Однако все переменилось, Александр словно ослеп. Его камера запечатлевала унылую реальность – и ничего более. Это были посредственные снимки, «без изюма», как сказал главный редактор, который дольше всех остальных верил в то, что прежний гениальный творец вернется.

Все случилось не в одночасье, агония длилась около двух лет. На него сыпались отказы, Александр читал о себе разгромные статьи, отбивался от усиливающегося хейта в Интернете. Начинал проекты, которые раз за разом оказывались провальными, брался за работу, которую был не в состоянии довести до конца. Ссорился, конфликтовал, давал себе обещания, загорался новыми идеями, которые оказывались бесплодными, сухими, пустыми.

Суета изматывала, истощала, раз за разом приводила к мысли, что все лучшее позади, что ему ничего не добиться, а следующая потеря будет унизительнее предыдущей.

А затем ему пришла в голову мысль начать все с начала.

Почти всю жизнь Александр прожил в Германии, но решил переехать, оставить страну, где рухнуло все, к чему он стремился, на что уповал. Обрести себя в другом месте, там, где никто его не знает, – вот на что он надеялся.

«Тебе стоит пересобрать заново себя и свою карьеру», – говорил один из немногих оставшихся друзей, с кем Александр продолжал общаться.

Мысль, поначалу казавшаяся глупой, постепенно захватила Александра.