Деяние XII

– Девушка… В Андижане… Айгуль.

Очки пира торжествующе сверкали, когда он медленно произнёс:

– Мы думали, они в Душанбе…

– Её отец из Душанбе.

Исмаилит кивнул.

– Он должен быть потомком Хуршаха, двадцать седьмого имама хашишийун. Мы знали, что отпрыски побочной линии от его сына Шамс ад-дина живут в таджикских горах. Но много лет назад последний его потомок ушёл в город, и мы его потеряли.

Руслан вдруг перепугался.

– Она сирота, ничего не знала… Вы не причините ей зла?

Алифбек удивленно воззрился на него.

– Зла?.. Что ты городишь! Да мы на колени перед ней встанем! Она из рода владыки нашего Ага-хана. И она сохранила великую святыню.

Нож был смертельно красив – кружевом золотой оправы, хищной формой клинка и искрящейся опасной заточкой кромкой: в Ташкенте артельный реставратор бережно привел в порядок изрядно запущенное в женских руках оружие.

– Такими ножами хашишийун убивали своих врагов… – тихо произнес Алифбек. – Этим клинком можно проткнуть кольчугу.

– Истины нет, все разрешено… – пробормотал Руслан, не отводя взгляда от оружия.

Исмаилит пожал плечами.

– Шейх аль-Джабаль сражался против арабов за возрождение Персии. Он вынужден был убивать…

– И посылать на смерть…

Снова короткое пожатие плечами.

– Он был имам, у него был илм.

– Что?

– Высшая… духовная мудрость, – осторожно подобрал слова Алифбек. – Любое приказание имама направлено ко спасению повинующегося ему.

– Почему?

– Потому что он ма'сум, непогрешимый.

– Почему?

– Потому что илм дарован имаму Самим Аллахом.

– А разве Аллах есть?..

Алифбек Хафталь, пир исмаилитов, остро посмотрел на Руслана Загоровского, Отрока, и, ничего не сказав, отвернулся. Больше они в тот день подобных вопросов не касались.

Руслан осторожно пошевелил стопой в воде. Боль была умеренной. Процедуру рекомендовал Алифбек, как хорошо разрабатывающую сустав. Он умело составил обломки костей и бережно сшил ткани, но предупредил, что левая нога станет короче, и Руслан до конца дней будет прихрамывать, правда, не очень сильно. Тот выслушал равнодушно: его жизнь и так разлетелась в осколки на том проклятом перевале, стоило ли расстраиваться из-за такой ерунды, как нога.

Предательство Лейлы казалось ничем по сравнению с предательством Артели.

Для него всё было ясно: отрядом пожертвовали ради высших интересов, которые каким-то образом олицетворяла эта девчонка. То, что он, Руслан, попал под замес случайно и по своей воле, никакой роли не играло – погибли ребята…

Иногда, когда чувствовал в себе силы, ковылял к отдаленной скале, где люди Алифбека, совершив джаназу – похоронный обряд, положили ребят, по местному обычаю, прямо на открытом воздухе. Подойти ближе ни разу не решился. Когда ветер дул со стороны скалы, его накрывал ужасающий запах разложения. Но раз от раза он становился слабее. Юноша стоял неподвижно, перебирая в памяти имена и лица. Не хотелось молиться. Не хотелось говорить. Не хотелось ничего. Постояв, уходил.

Дальнейшая жизнь его не интересовала. Ему было даже всё равно, в каком качестве он находится в кишлаке – гостя или пленника. Интуиция разведчика подсказывала, что весть об убийстве пира Ферганы не могла миновать Алифбека. И тот вполне способен сложить два и два. Или это сделают другие пиры. Но всё это было неважно. Едва начавшись, его игра завершилась. Он даже равнодушно, нисколько не заботясь о последствиях, назвал хозяевам своё настоящее имя. Алифбек тут же переиначил его на близкое по значению Алишер – лев.

Поднявшись из источника, юноша натянул одежду прямо на мокрое тело и, опираясь на костыли, стал спускаться к дому. Из-за скалы, словно выросшая на каменистой почве гора, показался дом. С тех самых пор, как Руслан стал адекватно реагировать на окружающее, его восхищал традиционный горский дом-чид. Часами мог лежать на суфе, вперившись в чарханэ – отверстие в потолке, образованное наложенными друг на друга в виде свастики деревянными квадратами. Туда была протянута труба от очага, но главное его предназначение было благословлять солнечным светом стол, за которым ела вся большая семья Алифбека.

Иногда ему казалось, что он возлежит в каком-то маленьком изящном храме. Это впечатление, возможно, было вызвано пятью подпирающими крышу колоннами. Впрочем, он был недалек от истины – и само число их было священно, и каждый столб обозначал ту или иную сакральную личность ислама. Но и религия Заратуштры стойко сопротивлялась пришлым учениям – в деревянном орнаменте было зашифровано имя Ахурамазды.

Под каждым столбом положено было творить свое действо мистерии жизни: где-то спали, где-то занимались домашним трудом, где-то нянчили ребенка, играли в нев-арташир, читали, беседовали о священных вещах, любили друг друга, непринужденно полагая, что невидимые завесы древней символики надежно скрывают интимности быта. Так оно и было: «Мы не видим, что происходит в соседнем углу. Его для нас нет», – со всей серьезностью пояснил Алифбек, когда Руслан заговорил на эту тему. А вскоре и сам он перестал замечать, что совершается у других столбов.

Неловко откинув в сторону больную ногу, он тяжело сел в мужском углу напротив невозмутимо поблёскивающего очками Алифбека и принял из его рук пиалу с шурчаем. Юноша уже привык ко вкусу этого странного напитка с солью, перцем и топлёным жиром яка.

Алифбек взял лист бумаги и дешёвой китайской авторучкой написал на нем арабские буквы «каф» и «нун».

– Вместе – «кун», «будь». Когда Аллах создал мир, Он сказал: «Будь!» – заговорил пир, медленно выговаривая фразы.

Между ними уже стоял старый медный чилим, источающий дурманный дух смолистой горной конопли. Они по очереди брали мундштук в рот и глубоко затягивались. Из женского угла на них во все глаза глядела лежащая тихо, как мышь, пятнадцатилетняя дочь Хафталя Махия. Они не замечали её.

– «Каф» – мужское, «нун» – женское, – продолжал исмаилит. – Их выделяет из себя Абсолютная Истина. «Каф» – это Мировой Разум, «нун» – Мировая Душа. Мужчина и женщина, небо и земля, свет и тьма. Задача посвящённого – соединить в себе «каф» и «нун». Такой человек будет совершенен.

– Похожему учат многие.

Гашиш уже плавил мозг Руслана, претворяя действительность в причудливое варево фантазий. Речи его становились медленны и тягучи.

– Все учения помещаются в наше, как следы всех животных могут поместиться в следе слона.

После этих слов Алифбек долго сосал мундштук, затуманенными глазами глядя на юношу.

– Ты – иной, – он произнес это так, что Руслан вздрогнул. – Когда я нашёл тебя на перевале, почти мёртвого, вокруг тебя роились мерзкие дэвы. Потом я увидел светлого фириштя, который разогнал демонов. Я увидел тебя, сжимающего кинжал Шейха аль-Джабаля, и понял, что ты послан.

– Куда послан?

Руслан спросил это почти равнодушно, захваченный яркими эйфористическими ощущениями. Ему столько раз говорили подобное, что разговор о его избранности казался неприятной рутиной.