Верните прошлое, где столько было целей:Догнать Америку и выстоять за книгой,Где всё пронизывал подробно, как мицелий,Восторг всеобщности с казарменной интригой;Где сокровенная стезя казалась торной:Следы, отметины, и непонятно – где? Чьи?Где многогрешный ваш, но, в принципе, покорныйБыл постоянно изощрён в простосердечье.Верните прошлое в любом доступном виде,Там слаще верилось, чем думалось и мнилось,Там шизофреники, рекущие «Изыди!»,Одни и ждали, чтобы власть переменилась,Там трудолюбию учились мы у белок,А коллективной безмятежности – у пчёлок,Там всюду лопалось, но лишь из пары щелокВсеразъедающий высачивался щёлок.Верните прошлое, в котором был я молод,И жив товарищ мой, и лето было чаще,Где вечен день и на секунды не размолот,И где Пегас ещё не блеял так мычаще,Где Коломбины упоительные статиИ юный Каин сторож собственному брату…Верните прошлое, и будущее, кстати,По крайней мере, скомпенсируйте утрату.Январь 1996
Трое в лодке
(нищета и собаки)
Посвящается ведущим популярной рекламной радиопередачи «Трое в лодке» (1993–1994 годы)
Некоторым нравится,Когда им плюют в физиономию.«Это освежает», – говорят они,Сияя повлажневшими глазами.Некоторые любят,Когда у них просят
закуритьИ, не дожидаясь ответа, бьют.«Жизнь не проходит мимо», —Замечают они,Пытаясь подняться.Некоторых интересует,Когда наконец закончитсяПроцесс первоначального накопления капиталаМордастыми молодыми людьми,Похожими друг на друга, как надгробья.«Надежда умирает последней», —Восклицают они и смотрят вдаль,Где, заламывая руки,Протягивает ноги надежда.А трое в радиолодкеС утра надрывают глотки:Отличное настроение,В груди и мыслях роениеФлюида новой формации,Носителя информации.Обои от «Искрософта»,От «Крафта» штаны и кофта.Колёса от «Логоваза»,От «Плаза» ночная ваза,Для любящих бабьи лонаПредметы от «Бабилона»,От «Хопёр-Инвеста» невеста,Короста от «Люмпентреста»,Клипсы от «Каталепси»,Чипсы от «Раболепси»,Джинсы от «Менатепси»И все выбирают «Пепси»…Некоторым нравитсяДумать, что всё поправится,Обустроится, образуется,Герой ненароком разуется,И все увидят копытаУ нашего неофита.«Нет в мире печальнее повести,Чем повесть о проданной совести», —Говорят они окружающим,Абсолютно не возражающим.И только трое в радиолодке,Ещё не чуя, что дело нечисто,Вовсю рекламируют сковородкиТоварищества «Мефисто».9.11.94
Октябрь-1993
Ни сил, ни сна, ни радости в зобу,А только волчья сыть телеэкрана:То депутат ударится в божбу,То прогрессист мордует ветерана.На драной липе местный марабуКлюв расщепляет, как ядро урана.Сипящий север, ноющий суставТрадиционно требуют октав.И вовремя: октябрь уж наступил,А следом суета вокруг кормушки.Ужасный век недаром нас тупил —Опять зараздавались погремушки;Угрюмый билдинг вместо Фермопил —Танцует мир на бесноватой мушке,Неверен, крив и, видимо, не зряТаврён кровавым крапом Октября.А виршеблуд, впорхнувши в мезонин,Выводит неверморы чёрной пастой,В то время как поэт и гражданинТоропится извлечь свой молоткастыйИз вышеименованных штанинИ принят на ура клыкастой кастой,Которой предлагает от затейИскать цивилизованных путей.Увы, цивилизацию покаОпределяют шлюха и громила.Полишинель по факту сын полка,Его секрет от неприятья мыла.Стигматы не с небес, а с потолкаДоступнее, но верится уныло.И поневоле хочется туда,Где светлый праздник Страшного Суда…Какой текущий выдался момент,Какое бесконечное мгновенье.Грядёт очередной экспериментПод знаком подневольного говенья.Болящий дух стал вовсе рудимент,Сердечный жест – фигура сокровенья.Зато предмет, которым нас гребут,Теперь национальный атрибут.И всё-таки октябрь. Шуршит, летит,Бормочет, плещет, блещет, умирая,Клонит ко сну, вгоняет в аппетит.И мать Земля воистину сырая.В озябших небесах сквозной петитПоследней стаи. С чувством самурая,Закрасившего кровью свой позор,Смотрю вослед. И стекленеет взор.20.10.93
«Новое поколение вымирает…»
Новое поколение вымирает,Демонстрируя полное оголениеНервов, нравов, телес, и даже, вроде бы, выпираетСтранный какой-то орган на месте совести,Имеющий видимой целью преодолениеСил, понуждающих ногу ступать, колесо везти.По-другому не скажешь – именно вымирает,Не поголовно, как скот или войско на поле боя,А подушно, полично, и, значит, не вымеряетСокровенными сроками время существованья,А, допустим, перестаёт различать зелёное и голубое,Но зато совершенствует способы усвоенья и доставанья…Ни состраданья, ни зависти, как о себе самом.Апокалипсис затянулся. Агасфер, страдая за давнее,Потянул за собою всех. При этом те, кто с умом,Уверяют прочих, что, дескать, приспело время метаморфоз.Прочие верят и от этого выглядят еще забавнее.В воздухе медленно распускается хлорофос.5.05.96
Тяжёлая вода
Конец августатысяча девятьсот девяносто пятого года.Просыпаюсь за полночьв ярости от ликующе-страстного гудаИ тут же давлю источник вокала —недососавшего жизнь мою гада.В окне, шурша и причмокивая,разволакивается вчерашней газетой обещанная погода.Морфей мгновенно слинял,и можно подвигать извилинами, покудаЕщё не мотает жилы твои на скребки и на метлыдворничих разухабистая бригада.От первой же мысли о том,что жизни осталось так безнадёжно мало,Во лбу мгновенно мелеет,во рту – как будто в похмельных потьмахпо ошибке наелся мела;Тем более волны житейского моря уже рассекаешь,не как фрегат, а в качестве мола.Вообразишь, смутишься, одно и подумаешь:«Эк тебя заломало»,Порождённая наспех химера, стряхнувши небытие,тебя же и поимела.Всё надеялся: как-нибудь перемелется,да никак не вымолить время для перемола.За окном между тем занялось:заиграло, запело, ударило светом,на стене взбликовало фотоСочинителя Л. с бородой нараспашку,с ущербной улыбкой провинциального фата;Из-за шкафа смущённо вылез призрак счастьяс традиционным приветом от господина Фета.Оставалось начать: забегать, врубить, сполоснуть;оставалось жить – была бы охотаЗа тобой максимально неощутима,и потому никаких сверхпрограммот романа с суперзвездой до поедания суперфосфата —Вот одно из главных условийуспешного наведенья психотроп и мостов,а проще сказать – душевного марафета…Конец августа и бесчисленных репетицийещё в июне обещанного действа,называемого «Прощание с летом».От судьбы не уйти – так известный праведник,спасшись из города грешников,погибшего в пламени лютом,Всю свою благодать профукал в момент,затеяв инцест с дочерьми,и звали этого старого греховодника Лотом.Вот и я таков – не в смысле инцеста, а раб судьбы —вот и дергаюсь, что твой юнкер Шмидт с пистолетом,Глядя с горечью, как осина, и клён, и лиственница,уходя, приветствуют нас безмолвным салютом,А ночами всё гуще тянет в окно гнилью и сыростью,понимаем, что гибелью, а говорим – болотом.Август – октябрь 1995
Просьба
Памяти Эрика
Пять лет миновало с того сволочного дня,Когда ты ушел в песок и тебя не стало.Сквозь мерную дрожь вечереющего огня,Сквозь сонную взвесь магнетического кристаллаСлежу за тобой, за условно живым, за тем,Как ты говоришь беззвучно, куришь без дыма,Как ты выбираешь из переплетенья темНе ту, воплощенье которой необходимоПаскуде-издателю, как для пупка бандаж,Костыль для ходьбы, извиненье для выраженья;И вот уже резво скачущий карандашКропит белизну, разгружая воображенье…Но как бесновался, как выл я пять лет тому,Метался
меж сосен, себя невпопад жалея,Как сердце топил, как немой идиот Му-му,В клокочущей смеси портвейна, чернил, елея,Как память крестил, как осеннюю тьму монах,Как в сумерках шёл по Сенной за тобою следом,И как, объявившись в моих суетливых снах,Ты вёл себя так, словно что-то про что-то сведал.Про что? – намекни, просвети, не оставь слепцом,Надеждой плесни по уныло цедящим жилам.Вот я – неглубокий старик с проходным лицом,Мне верить в ничто, в пустоту уже не по силам.Продлить отраженье? Небывшее освежить? —Не дай угодить врасплох на скорбные дроги.Как мама моя, атеистка, кричала: «Жить!» —Полгода кричала: «Жить!» на смертном пороге.24.09.93
Воспоминание в пионерском лагере Ижорского завода
(пос. Тюрисевя, ныне Серово)
Воспоминанье, круглое, как дата,Восторжен и болтлив, что твой дебил,Здесь, в пионерском лагере когда-тоЯ Гольдину Викторию любил.Тому назад лет сорок с лёгким гакомЯ сочинял сей образ впопыхахВот в этих соснах, выпачканных лаком,Вот в этих недовытоптанных мхах.Неотвратимый, жаркий, словно дьявол,Я вис и вился, каменел и мчал,В её зрачках то плавился, то плавалИ что-то неизбежное мычал.Смугла, туманноока, бурноброва,Всегда одна, навязчиво одна,Она была не то чтобы сурова,Но как-то вдохновенно холодна.А всё же зрела, всё-таки внимала,Ответный пламень вспыхивал и тух,Но результата слишком было малоВ сравненье с тем, что изнуряло дух…Теперь здесь осень. Радужные пятна,И воздух, кисловатый, как вино.И что казалось встарь невероятно,За давностью времён исключено.Исключено. А было бы забавноЗабытую Викторию найтиИ рыхлой статью пожилого фавнаСвинтить её с торёного пути.Сомнительные радости говеньяВдруг мстительным восторгом освежить,Небывшее восстановить мгновеньеИ снова вдохновенье пережить.А в результате вычеканить одуПро то, как Бог судил, а чёрт ссудил.Хоть говорят – в одну и ту же воду,Но ты же ведь в неё и не входил.И так закончить: бывшая отрада,Прими привет от старого дружка —От запевалы третьего отрядаИ старосты юннатского кружка.1992
Пробуждение
Просыпаюсь по частям,Наблюдаю с интересом:Вдруг какая не проснётся —То-то будет красота.Взрыло дряблою волнойТо, что раньше было прессом,Шея скрипнула шарниромИ душа сошла с креста,На котором до утра,До включения сознаньяБезмолитвенно моталась,Будто вялилась во сне,Угнетённого умаБезмятежное созданье,Орган самосозерцанья,Потаённое пенсне.Сон истаял, мрак погас,Жизни рьяное роеньеРаскодировать ни смысла,Ни возможности, увы,Норовя перевестиВпечатленье в настроенье,Омолаживаю звенья,Охорашиваю швы.Вместо музыки сумбурТипа сельской нескладухи,Перегляды, переплясы,Хохоточек жестяной;Затаились и шуршатТо ли мухи, то ли духи,Крысоватый зверопудельРаспевает за стеной.Вот такая лепота,Вот такое пробужденье:Ни посмертно не засеять,Ни построчно не продать.Это словно бы суметьПострадать за убежденье,Что страдание не можетУбежденье оправдать.Вот и глохни, и трясиОплешивевшею репой,Эту музыку распадаНе умеющий постичь,Окольцованный, как гусь,Недоумок недолепый,Разухабисто несущийНедощипанную дичь.Вот и лопайся по швам,Безотчётно потакаяЧьим – не ведая – затеям,Воспалённый, как чума.«Отчего же, – скажут, – жизнь,Неприметная такая,Вдруг становится причинойПовреждения ума?»Эта каверзная связьСокровенней пуповины:Ощущенье восхищенья,Подогретого бедой.Это вечные, как стыд,По себе сороковиныС упоительным рефреном:«Жаль, что умер молодой».
Час собаки
Растворив кошерное в квасномИ забывшись регулярным сном,Только это я соприкоснулсяС кем-то важным в чём-то расписном,Занавес упал, и я проснулся.Так вот пробудился и лежу,Как седок низринутый – вожжу,Волоча поводья сновиденья,И себя неволею ввожуВ каверзы предутреннего бденья.Вроде ночь, а в голове светло.Что за тварь колотится в стекло?Муза или кто-нибудь попроще?Прыснуть дэтой, оборвать крыло,Засушить, и то-то будут мощи,То-то утешенье дуракуВставить в набежавшую строкуЭти романтические знаки:Пульса безмятежное ку-ку,Веры недокошенные злаки.Прилетел незримый шестикрыл,Ласково дыханье перекрыл,Чтобы стало бедному понятно,За какой нуждой он воду рылИ откуда на исподнем пятна.Отозрел недогрешивший аз,Ссёкся голос, изморгался глаз,Что ни свяжет – праздно либо ложно.Вот и жизнь прошла. В который раз.Всё равно привыкнуть невозможно.26.04.94
«Всему приходит череда…»
Всему приходит череда:Вражде, нужде, обидам.Спешит за вторником среда,За стадом индивидум.За барышом спешит товар,Молчание за словом,И честный рисовый отварТоропится за пловом.Всему выходит срок и прок.Давно ли мой ровесникСалютовал, узрев порок,Парил, как буревестник?Давно ли был он ас перин,Пленялся дивной ножкой?А нынче глушит аспиринИ заедает ношпой.Вот так и мы с тобой, мон шер,На склоне сели в лужу.Давно ли шустрый акушерНас выволок наружу?И первый свих, и первый стих,И вечность в каждой дате,И долгоногих аистихБожественные стати.Давно ли Шуберт на водеИ Моцарт в птичьем гаме?Вдруг – бац! – и нет тебя нигде,Уплыл вперёд ногами.И в наступившей пустоте,Пустив пузырь из носа,Тебя списали по статьеМорального износа.9.03.95
«Дремота опутала нас, как лоза…»
Дремота опутала нас, как лоза,Свинцом затекла поясница.Мы спать улеглись и закрыли глаза,И время нам начало сниться.И то, как минута тащилась, и то,Как час извернулся мгновеньем,В отверзии сна, как в лучах шапито,Не стало для нас откровеньем.Мы время ютили в пустых словесах,Винили в малейшей напасти.Нам стрелки в ручных, как скотина, часахЕго разрезали на части.– Вот, – думали мы, – не идея, не вещь,А нечто, предмет измеренья;Впилось незаметно, раздулось, как клещ,Не муча ни слуха, ни зренья,И всё, и пропало, и нет его, нет.И лишь иногда, временамиСветает, смеркается, гасится свет…Но только потом, через тысячу лет,Поймёшь, как сурово за весь этот бредГосподь посмеялся над нами.