Один чудак моих примерно летПо телефону раз примерно в месяцНаладился читать свои стихи,Довольно жизнерадостные виршиПро горечь вечереющих очей,Про божью персть, про звёздный перезвон,Про жертвенные судороги Музы,Про лавры площадного охлопута,Склоняющего публику к свободеНамерений, про казусы проказ,И прочее в немилосердном духеВоителя пристрелянных небес,Где он один в своём кондовом правеТесать и прясть, лудить и фасовать,Дабы эфирной взмыть эфемеридойПо телефону раз примерно в месяцПримерно с той же самой ахинеей.И эта предсказуемость повтораИ смрадный пафос горного козлаПонудили спросить его однажды:«Ты можешь объяснить, с какой нуждыЯ удостоен регулярной честиСлужить тебе наперсником?» – «Дружище, —Он отвечал, – мы двое, ты да я,Покажем этой шушере бездарной,Кто в здешней филармонии хозяин!Мы холки им намнём, оттопчем уши,Загоним их в такие крысобойни,Куда…» Но я прервал его: «Позволь,Допустим, я и вправду приобрёлИзбыточной затейливостью слогаВозможность быть опознанным, но ты-то,Кого ты хочешь перелицемеритьОдической своей белибердой?А ежели, как сказывал твой братец,Ты ко всему ещё и православен,То, право, славно
было бы заглохнутьИ не грузить безропотных. Прощай».Прошло полгода или даже больше,И вот в каком-то скверном балаганеЯ, встретив брата нашего кропалы,Спросил, превозмогая осторожность:«А Толик где? Он что-то не звонит». —«А Толик, так сказать, переселился». —«Куда?» – «На Серафимовское». – «То есть?» —«Там странная история: о чём-тоОн догадался или подсказали,О чём-то, что всерьёз ему мешало,Ну, скажем, жить. Он перестал писать,Уставился в неведомое нечтоИ никому ни слова, ни намёка;А через месяц бедного замкнуло…Да, кстати, мы тут собрались издатьЕго стишки отдельною брошюрой —Напишешь пару строчек? Он к тебеПочти с благоговеньем относился». —«Я тоже был к нему неравнодушен». —«Договорились. Я перезвоню».Тому лет восемь сотрапезник мой,Старинный мне товарищ, между прочим,Заметил после, кажется седьмой:«Что напророчим, то и опорочим».«О чём ты, я не въехал?» – «Да о том,Что ты отнюдь не самый из поэтов,А так, слегка мерцающий фантом,Присяжный шут, рифмующий Рахметов».«Да что ж тебе, – спросил я, – за корыстьГонять понты на сокровенной жиле?Ведь там, где ты решил меня угрызть,Меня там нет». На том и порешилиИ разошлись. Не получился шок.Ни злой хандры, ни даже мелких колик.Но всякий раз, как не идёт стишок,Мне в душу лезет бедный этот ТоликИ говорит так ласково, соколик:«Ну что, старик, махнём на посошок?»февраль 2012
«“Встань и иди”, – негромко сказал святой…»
«Встань и иди», – негромко сказал святой,Коснувшись клюкой моих безобразных ног.Я встал и пошёл, ощущая прозревшей пятойТо, что мгновенье назад ощутить не мог:Прогретой июнем земли комковатый прахЗазевавшейся гусеницы ужасом взвитый мех,Стерню придорожных трав… На первых порахЯ запомнил лишь это и свой суховатый смех.А сзади угрюмые хари моих бесноватых лет.А сзади ревела толпа: «Возроди! Исцели!»Я обернулся, и в лицо мне ударил тяжёлый свет —Я увидел свои лоснящиеся костыли.Память пенною злобой вернула меня назад.Душу, полную хмелем свободы, в момент опростав,Я их рвал и крушил. Стыд, помноженный на азарт,Дал мне сил раздробить им буквально каждый сустав.А пока толпа наблюдала мой страшный восторг,Растворился святой. Испарилась господня блажь.И тогда это Босхово воинство, весь этот ОркСтал меня окружать, повторяя: «Он заново будет наш».Это братство неразвитых ног, пустотелых глазниц,Горбунов крепкогрудых и траченных порчею баб,Лишь недавно в пыли перед храмом валявшихся ниц,Наползало, сливая гримасы в безжалостный мёртвый осклаб.«Я, – сказал я себе, – через пару паршивых минутСтану жертвой, добычей, игрушкой недавних коллег.Завопят, захрипят, заурчат, под себя подомнут,Снова ноги завьют или сделают вечный ночлег,То есть выбьют глаза из моей туповатой балды,И останусь я вновь с этим стадом. И кстати. Ведь что я могу,Кроме красть и просить подаянья, как некоей мзды,Полагая, что все, кто нормальны, пред нашим увечьем в долгу.Нет, – сказал я себе, ощущая попутно, как время торчитНеподвижно и чудно, давая мне видимый шанс, —Нет, недаром я мечен. Покорность моя огорчитТу великую волю, что призрела мой гаерский транс.Да, – сказал я себе, – эта воля поможет мне впредь.Значит, надо спасаться… Прощайте, уроды!» – и я побежал.И меня не достали ни камень, ни палка, ни плеть,И меня пощадили верёвка, кастет и кинжал…Я всё это вижу опять и опять, как навязчивый сон.И вновь ничего не пойму из того рокового дня.Встань и иди! – А куда? И зачем? И какой резонВ исцеленье моём, в благодати, случайно задевшей меня?Ну, встал и пошёл. А куда я пришёл? И чего достиг?То, в чём был я проворен, теперь без нужды, теперь я иной.На столе предо мною пустые листы да стих,Изготовленный в корчах, но так и не ставший мной.Я живу, как все, и, должно быть, достоин своей судьбы.Не хватаю звёзд и на грудь не ищу звезды.А в стихах моих бельма, язвы, обрубки ног и горбыНекрасиво кишат, как бы требуя некоей мзды.Пытаясь понять, куда мы спешим и на чём стоим,Я, видимо, так же нелеп, как танцующий польку аббат.И нет меня в прошлом, и здесь я не стал своим,Одна и забота – надежнее скрыть, что хром, незряч и горбат.А ночью мне снится июньский день, сухой сиреневый зной,Толпа бегущих стройных людей барахтается вдали.Но я ухожу от них, ухожу – весёлый, оборванный, злой,Легко чередуя перед собой верные костыли.
Счастлив поневоле
«Когда я был… Когда мне было… Сколь там?..»
Когда я был… Когда мне было… Сколь там?Когда я не в пример портам и польтамНа вырост жил – поди меня ушей,Не Баламутсружьём, а БиллискольтомТревожил вещество промеж ушей.Когда во мне совсем другие двое,Дерясь, мирясь, срывая ретивое,Давились жизнью, этот самый БиллВ трофейном фильме брякнул тетивою,И я его взыскал и возлюбил.Нет, всё же кольтом. Тетивою – Робин,Которого, шикарно низкопробен,Являл на все лады Эроол Флинн,Среди шервудских дупел и колдобинНа честных сквайров наводящий сплин.А с кольтом Билли, старикашка Билли:Лосины, стетсон, шрам, кобыла в мылеНебрежно вытанцовывает вольт.Из ничего, из воздуха, из пыли —Неуловимый жест, и вот он – кольт,И вот он – способ не искать фавора,Не извлекать зерна из разговора,Молоть и сеять – не твоя стезя;Не передёрнул вовремя затвора —И вышел вон. Иначе здесь нельзя…Теперь, когда я стал… Когда мне сталоНа всё с прищуром: не разгрыз кристалла,Без мыла не сумел, теперь, когдаСпит memory, а вместо барбитала —Варенье из запретного плода,Теперь я говорю: не оттого лиМне не давались выгодные ролиИздателей, громил, холостяков…Но обернусь и счастлив поневоле,Что сотворил себя из пустяков.18.06.01
«Давай займёмся вечностью, дружок…»
Давай займёмся вечностью, дружок,Разложим на три стадии прыжок:Толчок, завис и грузное пластанье,Продышим в неизбежное кружок,И, сквозь узрев закатное блистанье,Вдруг
ощутим обещанный ожог.Давай, мой ангел, заметать следыБылых проказ. Слоистее слюдыНебывшее пускай тасует сроки,Покуда нет ни смысла, ни нуждыИз поражений извлекать урокиИ рвать полуистлевшие бразды.Давай, щербины выщерив, мой свет,Воздребезжим грядущему вослед,Что мы не больно от него зависим,И заодно поймём на склоне лет:Не хочешь мочь – не будь и не зовись им,А твой Пегас уже частично Блед.Не дай нам бог закваситься, сиречьВ гримасах, жестах, мельтешенье встречЗатечь, как майский мёд в июльских сотах,А главное, себя переберечьИ в дураках остаться, в идиотахНе дай нам бог. И не об этом речь.
Переживший себя
В глуши невольных впечатленийО бесполезности умаОн возбуждал свой утлый гений,Опустошая закрома,Где оседало с намолотаПрисяжной тризны шутовскойВ обход Иову, мимо ЛотаБыльё, пропахшее тоской.А ведь считался жизневедом,Ниспровергателем личин,Вдруг – бац! – и сам себе неведом,Практически неразличим.Грубеют швы, слабеют узы,И безмятежно длится век.Какой Пегас? Какие музы?Их сочинил нетрезвый грек.Нужна всего лишь дозаправка.Но чем? И на какой волне?У прочих проще: доза, травка,Всосал – и ты уже вполне.А тут сплошная буффонадаПлюс арендованный редут,И никуда ему не надо,Особенно туда, где ждут.
«Облаяв эту синь и эту сень…»
Облаяв эту синь и эту сень,И эту сонь, сулящую тоску,И эту more, ждущую момента,Споткнуться вдруг о собственную тень,При этом продолжая на скакуВылущивать и вращивать строкуВ техническое мясо аргумента,Затем поправ, вернее, поперевНамоленное, по ветру пуститьГрехи, долги, надежды, даже соплиИ, замерев пеньком среди дерев,Всё перетасовать и упростить,Разъявших сокровенное простить,Особенно – которые усопли,И выйти вон, куда-нибудь туда,Где нет ни лета, ни, допустим, книг,Ни, скажем, продолжения банкета.И то, что здесь не стоило труда,А только укорачивало миг,Там подверстает к делу твой двойникС лицом, невозмутимым, как анкета.7.09.08
Вторник
Сегодня вторник. Время перерывИ не найдя ни смаку в нём, ни проку,Я объявляю жизни перерывИ предаюсь привычному порокуСамозакланья. Вечный недолётУже смешит. Становится причудой.«Эй, – дескать, – кто там? Разворот плечу дай!»И следом виновато: «Не даёт».Не дёргайся, ступай, куда ведут,Не отвлекаясь, не ища резона,Тем более что впереди не зона,А то, что оставляешь, – не редут.Ступай, покуда музыка не врёт,И солнца блин надраеннее жести,И сытое фиглярство в каждом жесте,И каждому порядку свой черёд.Где Бог не выдаст, красота спасёт.Не та ли, с разухабистым ухмылом,Воняющая гарнизонным мылом, —Чуть зазевался, тут же и всосёт,И выплюнет, едва употребив,Туда, где ты же, весело ступая,Спешил к себе. И этот перебивПронзит с оттягом, как игла тупая…Пересчитай, бессилие тая:Нас четверо, и каждый – это я,Поэтому возьмём четыре по сто,Изладимся и взвоем вместо тоста.Теперь ступай, узлом вяжи следы,Тасуй личины, невпопад вникая.А жизнь твоя, как время, никакая,Пусть отдохнёт. Недолго. До среды.6 января 2004
Щель
Ощутив то ли кость в мозгу, то ли в сердце окатыш льда,Попытался понять, как уйти, не сделав следа,Не разбив, не обрушив, просто уйти, как проходят мимо;Сотворил сатанёнка, а тот показал – «Сюда», —И разъялась щель позади всего, и душа, томимаНе предчувствием, нет, любопытством? – и тоже нет;Запоздалой нуждой, заводным стрекотаньем лет,Беспросветом зим, устремилась туда Психея,Вот и вышло, что зря я боялся неловкий оставить след,Как признался строфою прежде в этом стихе я,На картонной скале зря таращил, что твой орёл,Зря отсвечивал лысиной, имитируя ореол,Примерял очевидное в частности, вообще ли.А всего-то на круг приобрёл, что вот к ней прибрёл,Валтасара всосавшей взачмок потаённой щели…А теперь рассвингуйся, смекни, что ты уже не юнецПолагать, что всякая дырка в один конец,Мол, верблюду проще загнуться, чем распрямиться.То есть вовсе не нужно хлебать сулему и хавать свинец,Чтоб вернее понять, куда не стоит стремиться.10.11.05
Если
Если удастся забыть, как бездарно начал,Как раздарил впустую, проел вчистую,Как не на тех поставил, не то заначил,Как на шальном раскладе кричал: «Вистую!»;Если вернётся кураж, рассосутся комьяВ горле, в крови, во лбу и, подобно эху,Вдруг отзовётся тот наконец, о ком яЗнал, что возможен, что есть, но пока не к спеху;Если получится – так укатать Пегаса,Чтоб не порхал, скотина, подобно моли,Не шифровал пустоту, не искрил, не гас, аГнал борозду до одышки, до ржавой соли…Если из грёзы ни дозы уже не выжать,Зря не входи в расход и проход не мучай.Чем сослагательней, тем вероятней выжить,Если, конечно, везенье, терпенье, случай.16.04.01
«Перекипевший вздор небытия…»
Перекипевший вздор небытия,Отстойник зла, ограничитель спеси,Страстей апоплексические смесиПлюс репетиционная кутьяИз вываренных в бренности химер,Условной плоти злачного порока,Ботвы неотоваренного прокаИ прочей хрени, жизни, например.Куда ни кинешь, отовсюду прёт,Взбухает, млеет, прыщет, источает,Мнит мнимое, нечаянное чает —Осталось взбычить жилы и вперёд,Туда, где слаще мёда тлится тлен,Где изо всех пазов чернеет вата,Где воздух жмёт, и вечность комковата,И гнилозубый щерится Верлен.май 2001
«Прошло немеряно – чего там?..»
Прошло немеряно – чего там? —Обид, побед, предубеждений,Тяжёлых сплетен, праздных поз.Настал черёд пустым заботам,Унылой праведности бдений,Божбе, вгоняющей в наркоз,И всё навзрыд, наперекос,Не исключая сновидений.Друзья частично разлетелись.Их деловитая летальностьПока, увы, не увлекла.Другие пьют. И тоже целясьТуда же. Точность съела дальность,Фатальность по усам стекла,И первый блин перепеклаИтогов мнимая детальность.14.10.2002