Дежа вю (сборник)

Бруно постоял с полминуты перед калиткой, успокаивая дыхание, а затем решительно надавил на кнопку переговорного устройства. Почти сразу откликнулся приятный женский голос:

– Кто вы?

– Меня зовут Эллери Квин, писатель. Мне надо поговорить с полковником Слоу.

Сквозь непрерывный треск до Бруно донеслись приглушенные голоса, а затем грубый мужской голос спросил:

– Что вам угодно?

– Мне нужно поговорить с вами, – сказал Райновски, догадавшись, что это и есть полковник.

– Это вы без конца звонили последние дни?

– Да, это я.

Опять треск и приглушенные голоса. Затем снова женский голос:

– Пройдите.

Замок издал характерное жужжание, и Райновски толкнул калитку. Узкая тропинка привела его к дому. Дверь приоткрылась, и из-за нее просунулась хорошенькая белокурая головка и с плохо скрываемым любопытством уставилась на него.

– Проходите, мистер Квин, – сказала девушка.

Бруно улыбнулся ей и вошел в дом, внутри которого царил полумрак. Сделав по инерции пару шагов вперед, он чуть не уткнулся в грудь высокому старику с кавалерийскими усами и голым черепом. Слоу был укутан в темно-зеленый махровый халат, из-под которого ниспадали светлые парусиновые брюки. Несмотря на домашнюю одежду, выправка выдавала полковника. Но самым примечательным в его внешности были густые кустистые брови, постоянно находящиеся в движении. Бруно показалось, что полковник строит рожицы. Старик красноречиво взглянул на часы и сказал сердитым тоном:

– Я уделю вам немного времени… четверть часа… не более. Но вы должны пообещать, что никогда больше не попытаетесь вернуться сюда снова и не станете досаждать мне и моей жене.

– Обещаю, – коротко сказал Бруно.

– Тогда садитесь, – полковник кивнул на диван, – и рассказывайте в чем дело.

Бруно присел на краешек дивана, а полковник взял стул, поставил его перед Бруно спинкой вперед и уселся, словно оседлал коня.

– Итак, мистер…

– Мистер Квин, Эллери Квин. Я бы хотел поговорить с вами об истории, связанной с профессором Краузе.

Услышав это имя, полковник соскочил с седла и принялся расхаживать взад-вперед.

– Почему вы решили, что я стану обсуждать это с вами? Как вы вообще набрались наглости произносить это имя в моем доме?

– Видите ли, я писатель. – Бруно придерживался заготовленной легенды. Он не сомневался, что полковник никогда не слышал об Эллери Квине. Хорошо, что Пэтман предупредил его. – Я собираю материал о различных малоисследованных явлениях в психиатрии и обо всем, что может иметь к этому отношение. Я натолкнулся в старых газетах на статьи о вашем процессе против профессора Краузе и решил побеседовать со всеми фигурантами этого дела.

– Вы должны поклясться, что близко не подойдете к Патриции. Или я убью вас! – Брови Слоу грозно сошлись.

– Клянусь, – послушно сказал Бруно, и брови полковника изобразили сомнение.

– Вы уже разговаривали с этим… – полковник долго подбирал слово, но так и не нашел подходящего.

– Нет. Только с его адвокатом. Помимо этого я ознакомился с судебными протоколами.

– К сожалению, мой адвокат оказался не столь ушлым, как этот престарелый хлыщ. Придушил бы его собственными руками!

Райновски решил не выяснять, какому адвокату грозит смертная казнь, и правильно сделал: скорее всего, не поздоровилось бы обоим.

– Мистер Слоу, мне кажется, что нам обоим будет проще, если вы просто расскажете эту историю.

Это был правильный ход – полковник сразу успокоился, и его речь утратила воинственность, приобретя даже некоторое изящество.

– Не думаю, что смогу сказать больше, чем на суде. Вкратце история выглядит так. Все началось еще тогда, когда я действительно был полковником. – Поймав вопросительный взгляд Бруно, Слоу продолжил: – Полковником армии Венесуэлы. У Патриции появились признаки депрессии. Все ей не нравилось. Угодить ей было невозможно. Часами она могла сидеть у окна и тупо смотреть на улицу. Я думал, что это связано с беременностью, но и когда на свет появился Терри, мало что изменилось. Надо признать, что я не мог уделить ей тогда достаточно внимания. К власти пришел Уго Чавес, и стало ясно, что в моей военной карьере поставлена точка. Хуже того, удержаться в армии мне было не так просто. Все-таки я был включен в военную делегацию в Мексику… Не важно, это к делу не относится. Короче, это помогло мне перебраться сюда. Я надеялся, что смена обстановки, безмятежность, царящая в Сент-Ривере, восстановят нервную систему Патриции, но этого не произошло. У нее начались припадки. Из-за любых бытовых пустяков она могла выйти из себя и начать крушить все, что подворачивалось под руку. Самое ужасное, что порой доставалось и Оливии с Терри, и это несмотря на их преданность матери… А как-то раз она пыталась покончить с собой, но не смогла как следует перерезать себе вены: потеряла сознание при виде крови. Это было первый раз. А во второй раз она, видимо, насмотревшись идиотских сериалов, проглотила пригоршню таблеток снотворного, но ее смогли откачать.

– И тогда вы решили обратиться к профессору.

– Нет. Мне рекомендовали центр Бергмана, а к этому… к профессору мы попали случайно. Он мне сразу не понравился. Премерзкая улыбочка. Глазки бегают. Сразу видно – себе на уме. Действовал по принципу: «Хороший врач всегда найдет у пациента болезнь по карману». Сказал, что случай необычный и Патрицию надо оставить в клинике для наблюдения.

– И вы согласились?

– А что было делать? Ей предоставили отдельную палату, хороший уход. Можете себе представить, во что это вылилось. Впрочем, здоровье Патриции было мне дороже любых денег. Профессор дважды в день беседовал с ней. Я навещал ее через день, иногда прихватывал с собой Оливию или Терри. Раз в неделю профессор беседовал со мной, успокаивал, говорил, хитрая лиса, что скоро он сможет поставить точный диагноз и тогда займется лечением. Так прошел месяц, а потом… потом я пришел к Патриции, принес цветы. Это был как раз день святого Валентина. Патриция выглядела необычно, была взбудораженной… и не узнала меня. А когда я сказал, что я ее муж, она что есть силы стала давить на кнопку вызова сестры. Когда прибежала сестра, устроила настоящую истерику, заявила, что в клинику проник сумасшедший – это я-то. А на следующий день она не признала Оливию. Бедная девочка вышла от нее вся в слезах.

– Вы, конечно, обратились к профессору?

– Он сказал, что это временное явление и теперь Патриция пойдет на поправку. Пообещал, что скоро выпишет ее. Но ей не становилось лучше, и она не признавала ни меня, ни наших детей. Я понял, что меня водят за нос, и забрал Патрицию из больницы, надеясь, что дома память к ней вернется. Но этого не произошло. Чтобы не травмировать детей, мне пришлось отдать их в интернат. Патриция заняла отдельную комнату и днями бродит привидением по дому. Со мной почти не контактирует, но иногда я слышу, как она разговаривает сама с собой, вечно поминает какого-то скрипача по фамилии Тернер. Я наводил справки, но в Сент-Ривере есть кондитерская Тернера, дантист Тернер, даже барабанщик Тернер, но о скрипаче Тернере никто не слыхивал.

– А ее вы не спросили?

– Спросил. Она сказала: «Не вашего ума дело». Мне она теперь говорит «вы».

– И вы обратились в суд?

– Я подал жалобу в полицию. Собственно, он и не отрицал, что провел сеанс гипноза или чего там, не получив согласия ни Патриции, ни моего. Поэтому я не сомневался, что дело совершенно ясное. Ведь в результате этого сеанса пострадала психика Патриции и пострадала так, что никакие улучшения в ее состоянии не могут компенсировать нанесенный ей ущерб.

– Когда вы поняли, что не выиграете дело?

– Решение присяжных было для меня, как гром среди ясного неба…

– Вы подавали апелляцию?

– Нет. Мой адвокат отговорил меня, сославшись на какие-то юридические заковырки, в которых я мало смыслю. Но я до сих пор не уверен, что был прав, пойдя у него на поводу.

Вспомнив свою легенду, Бруно спросил:

– Простите, полковник, если мой вопрос покажется вам бестактным, как вы себя ощущаете, ведь вы фактически потеряли жену?

Брови полковника схватились за мачете. Он сделал глубокий вздох и как можно спокойней произнес:

– Вы… – Затем секунду помедлил и закричал: – Эстер, проводите господина Квина!

Появилась обладательница белокурой головки. Улыбка быстро сползла с ее милого личика.

– Слушаюсь, господин Слоу, – сказала она и выжидательно уставилась на Бруно, которому ничего не оставалось, как кивнуть полковнику и направиться к двери.

Выйдя из дома, Райновски оглянулся. Эстер вскрикнула, зажав ладошкой рот.