Дежурные по стране

— Вовка, ты в своём репертуаре, — улыбнувшись, произнёс Бочкарёв. — Я и в российской-то армии ещё не служил.

— И всё-таки.

— В пехоту, наверное.

— А я бы — в лучники. Сам же видел, что у них колчаны золотом инкрустированы. На небесах благородным металлом любуются, а здесь, на земле, его держат в кирпичной форме слитка. Только я не из-за колчанов в лучники попрошусь. Просто хочу издалека зло убивать, чтобы не видеть, как оно под натиском Святого Воинства в страшных муках погибать будет. Жалко солдат дьявола. В страшной рубке они падут все до одного.

— Да, зло действительно достойно сожаления. Тебе пора, Мальчишка. Иди.

— Пока, Артём.

И Бочкарёв стоял… Стоял на посту №1 «Б» по стойке «фривольно». А где-то там, в далёкой Москве, за тысячи километров от дежурного, на посту №1 «А» по стойке «смирно» стоял рядовой президентского полка. В N-ске — двенадцать ночи, в столице — восемь вечера. Ребята были близнецами по духу с четырёхчасовой разницей в возрасте. Один смотрел на вечный огонь, горевший на могиле Неизвестного солдата, другой — на дымившийся окурок под ногами. Один охранял прошлое России, другой — её будущее. Один гордился собой, другой себя презирал. И не было во всём свете силы, которая бы заставила молодых людей сойти с места.

Бочкарёва окружили пять парней с красными повязками. Рослый юноша с тонким орлиным носом и хищными глазами, которого звали Вадимом Варфаламеевым, взял Артёма за грудки и харкнул ему в лицо. Пока Бочкарёв вытирал плевок рукавом шубы, парень высморкался на него.

— Что значит — новобранцы, — покачав головой, с горькой усмешкой заметил Бочкарёв. — Ни ума, ни фантазии. Не прошло и месяца, а вторая колонна уже плюёт в первую.

— Пасть завали, шлюха, — бросил Варфаламеев. — Шалавам слова не давали. Пацаны за нас, за весь Шанхай сопли на кулак наматывали, а ты их позоришь тут.

— Выходит, это их героическими соплями ты наградил меня из обеих ноздрей, шанхаец?.. Передай господам, что это огромная честь для дежурного Бочкарёва.

— Передам, если ты скажешь, где сейчас находится твоя честь, а то я чё-то её не вижу. Где она? Отвечай, гад.

— Ой, я её нечаянно потерял. Скорей всего, возле дома выронил. Съезди, поищи.

— Я тебе щас по харе съезжу. Снимай повязку, сука.

— Суке от таких кобелей, как ты, не впервой получать, а повязку не сниму. Когда вы ещё в гнилых бараках жили, даже не подозревая о том, что на свете есть дежурные по стране, она уже на моём рукаве за вашу шанхайскую нищету от стыда краснела. Теперь будет краснеть за вашу тупость и ограниченность. Передай Магурову и Левандовскому, что перед тем, как принять в организацию новых членов, надо семь раз отмерить. Чую, что намучимся ещё с вами. Пока я не наблюдаю среди вас ни одного дежурного… Дружинники, твою мать.

Варфаламеев схватил Бочкарёва за волосы и со всей силы ударил его лицом об тополь. Артём упал на спину, выплюнул с кровью три зуба и произнёс:

— Жарким выдался январь. Если так и дальше пойдёт, то скоро почки распустятся. — Парни нанесли Бочкарёву несколько ударов ногами по почкам, и он, извиваясь от боли, выдавил из себя: «Как же мучительно радостно чувствовать весну в организме. Скоро Ваш скромный слуга пометит свой участок кровью, потому что моча уже никого не отпугивает». — От Варфаламеева последовал удар ногой в пах, и Бочкарёв, скорчившись, взвыл: «У-у-у, какая боль!.. Боже мой, какая боль для болельщика сборной России по футболу из года в год наблюдать за тем, как игроки его любимой команды лупят по его национальному достоинству, а по мячу — мажут. — Бочкарёва начали пинать по голове. — Какие же вы сво…еобразные ребята. Какие же вы су…пер. Как же я вас нена…сытно люблю. Убьёте ведь! Посадят!

Бочкарёв всегда думал, что звёздные нимбы, появляющиеся над головой избиваемого, — это выдумки мультипликаторов. Теперь же Артём вынужден был признать, что мультфильмы не лгут. «Кот Том, мы с тобой чем-то похожи, — пронеслось в голове у Артёма, — Нас все ненавидят, а ведь мы просто выполняем свой долг. Ты — ловец грызунов, а я — человеков».

— Харэ, пацаны, — сказал Варфаламеев. — Кажись, проучили шакала. Теперь долго не встанет. Ничего. Пусть полежит, ему полезно.

— Эй, Бармалей, — тихо отозвался снизу окровавленный сгусток материи. — Неси дежурному одеяло и подушку.

Варфаламеев опустился на корточки, перевернул Бочкарёва на спину и спросил:

— Чё, чё?

— Георгиевская лента через плечо. Дуй, говорю, за спальными принадлежностями. С ночёвкой на панели останусь, а то что-то даже пальцем не могу пошевелить… Пошевеливайся. Это я тебе, а не пальцу.

— Мне?.. По-ра-зительная наглость. Ему мало, пацаны. Надо добавить.

— Вас-то? Ага. Маловато будет. А ну-ка развернулись на сто восемьдесят градусов, познакомились с пушками сестёр, а потом — с ними самими. Ряды пополнил. — И Бочкарёв потерял сознание.

Ночью, 28 января, дежурных по стране стало на двенадцать очаровательных человек больше.

Глава 15

29 января 2000-ого года. Город N. Кафе «Лакомка». Четыре дня до времени «Ч».

За столиком обедали три человека. Они ждали Женечкина.

Иван Бехтерев, студент первого курса, учился в группе 99-8. Волоколамов заметил этого парня на одной студенческой пирушке; Леонид каждый раз с улыбкой вспоминал скандал, учинённый Бехтеревым и Левандовским на этой вечеринке. Дело не стоило выеденного яйца, но было раздуто обоими парнями до невообразимых размеров. Всё началось с того, что Левандовский, одурманенный виноводочными парами, нечаянно вытер стол шапкой Бехтерева. Алексей, не придававший никакого значения таким мелочам, быстро извинился перед Иваном, но в ответ услышал:

— Постираешь её, падло.

На это Левандовский нервно рассмеялся, вытащил из рукава куртки свою шапку, тщательно вытер ею стол, не побрезговав вымазать её в салате, и зло бросил Бехтереву:

— А ты — мою… с порошочком.

Дёрганые бесы ворвались в душу Ивана, и он вперемежку с оскорблениями понёс такую чепуху, над которой желчным дьяволам, вселившимся в Алексея, оставалось только посмеиваться. Чем больше выходил из себя Бехтерев, тем спокойней становился Левандовский. Иван кричал, Алексей зевал. Левандовский мог растоптать противника в любую секунду, но не делал этого, потому что получал мазохистское удовольствие от словесной перебранки; и Волоколамов это заметил. Леонид подумал тогда:

— Лёха, какая же ты сволочь. Ведь ты ничем не лучше его. Абсолютно ничем. Ты просто на порядок сильнее бедняги по всем показателям. Тебе мало того, что в конце перепалки ты расквасишь ему нос. Молотобойцев так бы и поступил с этим Бехтеревым, но только не ты. Сначала тебе нужно у всех на глазах искромсать его душу в капусту, и только потом ты нарвёшься на драку. Благодари Бога, что не я с тобой сцепился. Даю тебе ещё пять минут. Если за это время ты не вызовешь его на кулачный бой, то я, как обычно, двумя-тремя предложениями аккуратно разберу рельсы перед твоим самоуверенным бронепоездом. Посмотрим тогда.

Волоколамову не понадобилось вмешиваться, потому что скандал закончился через минуту.

— Я по понятиям живу, — бросил Бехтерев и схватился за лежавший на столе нож.

— Отлично, — ответил Левандовский. — Тогда бей. Взялся за клинок — бей. Это по понятиям.

Под одобрительные возгласы Бехтерев изрезал на куски обе шапки.

— Инцидент исчерпан, — пробасил Молотобойцев. — С Левандовского — пиво, с Бехтерева — чипсы.

Много воды утекло с того времени. В кафе «Лакомка» сидели уже не те желторотые юнцы, которым в первые месяцы учёбы надо было самоутвердиться в студенческом сообществе. За столиком не было прежнего Бехтерева. Напротив дежурного по стране Волоколамова сидел дежурный по стране Бехтерев, который помог Леониду написать устав тайного общества. Если читатель помнит Лимона, приезжавшего в деревню к Молотобойцеву по поводу покупки машины, то им тоже не пахло в кафе. Челюсти, вгрызавшиеся в резиновую плоть остывшей курицы, принадлежали не кому-нибудь, а дежурному по стране Зубареву. И суровое чело его, и так не сулившее врагам России ничего хорошего, с каждым новым куском становилось ещё более суровым, потому что ножки Буша всякий раз подолгу бестолково топтались у него во рту и вязли в зубах.