Дежурный ангел

– Благословите, батюшка, - неожиданно для самой себя произнесла Ксения и сложила как положено руки, как будто делала это каждый день.

* * *

Стаса она застала спящим. Отрадно было увидеть, что коньяк он допивать не стал. Переоделась и собралась уходить, намереваясь успеть к вечерней службе. Стас проснулся, немного испуганно вскочил с дивана.

– Ты куда?

– В Богоявленскую.

– Я с тобой.

По дороге, в автобусе, пересказала разговор с отцом Димитрием. Стас же читал последнее сообщение.

– Умный бес, получается, - рассудил старый друг, - в мифологии - как у себя дома. И хорошо ты его назвала, хоть и случайно, - «двухсотовый». Ибо имя им легион. Читал... Где-то...

– Стас, давай помолчим.

Тот кивнул.

За стеклом сквозь мутные разводы - следы первых дождей - неспешно плыла улица. Поток разнокалиберных машин, буквально расталкивающих друг друга, бравые зазывающие витрины магазинов и люди, у которых, по внешнему их весеннему настроению, кажется, всё только начинается и тысяча лет впереди, а не коротенькая, как у Олега, жизнь. Выбрось человека из этого муравейника в пустыню - что он будет собой представлять? Что отдаст за то, чтобы вернуться сюда и вновь денно и нощно поглощать эту жизнь? Вспомнилась вдруг картина Крамского «Христос в пустыне». Босоногий Сын Божий сидит на камне, сложив на коленях руки, и человеческая печаль отражается на его челе... Печаль всего человечества...

Мобильник в руках Стаса снова пиликнул. Тот озабоченно открыл его и вскинул брови. Потом повернул содержимое дисплея Ксении. «Это ты боишься забвения, а не я. У тебя есть окно, ты хочешь его закрыть?» Подумалось вдруг: этот черный квадрат дисплея - тоже окно, только куда? Закроешь окно, что потом? И зазвучал в памяти тихий, но уверенный голос отца Димитрия: «А потом - жить. Ваша жизнь - ваша воля, ваша свобода, ваш выбор».

В храме было людно и немного душно. Хорошо, что на входе для незнающих была прибита табличка: перечеркнутый красной линией мобильный телефон. В небольшом ларьке справа от входа принимали записочки. Туда и подошла.

– Скажите, где свечи усопшим ставят?

– Крещёный? Свидетельство о смерти есть? А то нынче взяли моду... А ещё будет хорошо, если пожертвуете на общую свечу. Не мне. Вон там ящичек.

В душе немного похолодело от такого обращения. Но ощущение это быстро прошло. Особенно когда увидела отца Димитрия. Он и начинал службу. Ксения в белой косынке возвышалась среди согбенных, часто кланяющихся старушек. Стас встал где-то в стороне и, похоже, был погружен в себя.

Через полчаса, когда ноги стали неметь, за стенами началась сильная гроза. Молнии сверкали где-то у самой черты города, а вот гром раскатисто несся с крыши на крышу и долгим низким гулом отзывался на колокольне. Ксения пыталась сосредоточиться на словах священника, на голосах с клироса, и в какой-то момент это ей удалось, она целиком растворилась в общей молитве и даже перестала чувствовать непривычную усталость в ногах. Сердце вдруг наполнилось совершенно новым содержанием, именно сердце... А с недалекой иконы взирали на неё немного печальные глаза Спасителя.

Уже после проповеди подошла к образу со свечой. Заплакала. Слезы лились, будто из самого сердца, и унять их было невозможно. Мысли смешались, и только одна просьба устремлялась навстречу пронизывающему взгляду Христа: «Господи, прости нас, грешных, на что ещё уповать, кроме Твоего милосердия...» И в какой-то миг поняла и поверила одновременно, что немногословная молитва её услышана.

Из храма Ксения вышла уже с этим новым чувством. На душе стало легче, как если бы избежала смертельной опасности. Да и улица встретила свежим ветром. Мир не казался ей суетливым, ярче и четче проступили его детали. Влажный, наполненный озоном после короткого ураганного дождя воздух, усиленный ароматами зелени, был похож на пробившееся сквозь фильтры туч дыхание неба. И лица людей воспринимались теперь по-иному: те, что выходили вместе с ней из храма, в большинстве своём были озарены внутренним сиянием или (у некоторых) смятением и печалью. Те же, что спешили мимо по улице, казались погруженными в скользкую ежедневную серость. Больше были похожи на маски, что одевают по случаю.

У ворот Ксению догнал Стас.

– Знаешь, я ещё ни разу в жизни не стоял целую службу, - признался он.

– Устал?

– Нет, но состояние ни с чем не сравнимо.

– Вот и давай побережём его...

* * *

Рано утром Ксения уже ехала на кладбище. Больше всего удивилась, когда на одной из остановок в автобус вошел Стас. Он был непривычно трезв и привычно задумчив.

– Я знал, что ты поедешь к нему.
– Сел рядом и в этот раз молчал всю дорогу.

Кладбище мертвыми своими улицами буквально примыкало к живому городу. И автобус в какое-то неуловимое мгновение просто переехал эту едва заметную черту, разделяющую город живых и город мёртвых.

– Ему вчера памятник поставили. Плита такая темная, а на ней камера на треноге. Этакое ретро, - уже на выходе сообщил Стас.

– Не ретро, а сюрреализм какой-то. Есть такой дурацкий анекдот про смерть гинеколога...

– Знаю, - потупился Стае.

– Пойдём, тут ритуальное агентство есть, закажу крест, как и должно быть, кто бы под ним из православных не лежал: инженер, фотограф, писатель или врач... Вон, глянь: памятники бандитам, погибшим в перестрелках, самые высокие и помпезные, а толку? Кто они перед Богом?

– Ну, знаешь, помнишь, на Голгофе разбойник...

– Сравнил!
– полыхнула гневом Ксения.

Подошли к вагончику, где располагался кладбищенский офис да стояли вокруг еще несколько хозяйственных построек. Ксения начала с порога, ещё не зная, к кому обращается.

– Здравствуйте, там, на четырнадцатом участке, седьмая аллея, фотоаппарат над могилой взгромоздили, так вот, я бы хотела его убрать и поставить крест.

– Хорошо что пришли, - невысокий невзрачный мужичок в потертом костюме буквально выпрыгнул из-за стола, - а мы уж гадали, кому звонить. Нет больше вашего фотоаппарата.

– Что? Украли?

– Если б, - мужичок чуть ли не с улыбкой почесал лысеющую голову, - гроза вчера была, молния аккурат в фотокамеру ударила. Так влепила, что расплавила до самого основания треноги и гранитную плиту пополам расколола.

Сердце Ксении испуганно ёкнуло.

– Да-да, - якобы успокоил женщину мужичок, - расплавило! Даже изгороди чугунной досталось, но там дело поправимое. Так что новый памятник так и так заказывать, потому как наша контора за природный вандализм ответственности не несёт.

– Вандализмом было поставить на могилу фотоаппарат на треноге, - голос Ксении снова стал твердым и решительным.
– Где я могу выбрать крест?

– Остаётся надеяться, что и чертов мобильник расплавило...
– пробурчал Стас сам себе.

* * *

После кладбища поехала в храм. Стас потянулся следом. Снова выстояла службу и снова плакала. И выходя из храма, вдруг уловила в сердце удивительное и ни с чем не сравнимое чувство светлой надежды. На что? Откуда?

Дома выпила стакан чая и, обессиленная, легла спать. Сон пришёл быстро, и не было суетливой кутерьмы мыслей, маленьких бытовых задачек и больших проблем. Был сон без видений и звуков, глубокий и тихий. Так спят выздоравливающие люди.

Но утром Ксению разбудил телефон. Он вновь пропел свою звонкую музыку о полученном сообщении. Правда, в этот раз, прежде чем открыть откидную крышку, Ксения была спокойна и уверенна. Вздохнула, перекрестилась и лишь потом прочитала: «Ксюша, милая, жду тебя сегодня, 30 апреля, в восемь утра на Сретенской улице, дом 28, Олег. Вопрос жизни и смерти».

Что это? Ещё одна шутка? Недолго думая, набрала номер телефонной компании. Знакомый голос девушки сообщил, что на номер Ксении действительно поступило сообщение.