Дежурный ангел

После такой беседы Андрейка принимал домашнего изготовления просфору, а то и кусок пирога (ежели не было на тот момент поста) и убегал смотреть на своё любимое небо. Небо бледного цвета. Такое бывает только в русской глубинке. В один из непогожих осенних дней, когда небо над селом тянулось серее серого и ползло, цепляя макушки деревьев, словно обозлилось на грешную землю, Андрюшка выскочил в своих потрепанных кедиках на крыльцо и замер.

– Снег будет, - сказал он.

– Какой же снег, сентябрь на дворе, вон дожди почти каждый день льют, рано ещё снегу, какой снег?
– подивилась баба Люда, вышедшая по хозяйственной надобности.

– Обычный снег. Ангелы будут землю чистить.

И точно. В жёлто-красную кипу листвы ударил сначала резкий северный ветер, а потом полетели первые снежинки.

– Свят! Свят! Свят!
– истово перекрестилась баба Люда.

– Ничего, - спокойно сообщил Андрейка, - сугробов насыплет, а потом оттает всё. Измаралась земля, вот и надо её почистить.

– Ты бы в дом шёл, пророк-младенец, - ругнулась она вдруг на него, будто тот был виноват в разбушевавшейся непогоде, - ноги-то в тапках околеют.

– Да я привык.

– Ишь, привык, а нам перед матерью ответ держать. Вдруг простынешь...
– и сама себя поймала на мысли: за пять с лишним лет своей короткой жизни Андрейка ни разу не хворал. Не жаловалась Алевтина...

– Ну, так ить всё равно пойдём от греха подальше, - добрее позвала старушка.

– Так от греха не уйдёшь, - улыбнулся мальчик.

– Кто бы подумал, - бурчала баба Люда, уходя в сени, - сын алкоголика, а умён не по годам. Хоть сейчас проповеди за ним записывай.

– А знаешь, баба Люда, нехороший человек в посёлок идёт. Вот вы сегодня за Ивана Петровича молебен читать не стали, а за него и некому было. Он больной был. Его знаешь какой черт мучил! Я сам видел!!! Я за него всё равно молитовку прочитаю...

Баба Люда уронила в сенях таз, хотела выругаться, но села в беспомощности на лавку. Малец был прав.

Бывший тракторист Иван Петрович Малеев пить начал в самый разгар антиалкогольной кампании. Сам варил самогон. А до того был первый на селе механизатор. Дак ведь и пить-то начал вместе с отцом Андрейкиным, который тоже в лодырях не ходил. Кончилась нормальная водка - запили сивуху. Сначала умер Андрейкин отец Василий, потом жена Ивана Наталья, а вот теперь сам Иван... И не казался он теперь почему-то бабе Люде виноватым в своей слабости, в пьяном пристрастии своём. Стояла над посёлком уже ставшая привычной густая безысходность, не пройти её, точно туман... Русский мужик чем силен: пахать и воевать... Ещё ладно, если избу отладить может, забор подравнять... Ну не умеет русский мужик от этой жизни ломтями рвать. Для другого что ли его Бог создал? Если, конечно, о русском мужике идет речь, а не о «новом русском». «Новый русский» - это особая порода, бульдогов, что ли? Так действительно считала баба Люда. И теперь села на лавку, уронив таз, ощущая эту, пусть давно уж известную, правду Андрейки. «А ведь прав парень, отпеть Ивана - не велик труд», - подумала и уже пошла кумекать со старухами. А снег повалил мокрыми хлопьями, заваливая белыми куполами ещё неотзеленевшие кроны деревьев, цветы и неубранный урожай в огородах.

Ну и что с того? Да на Руси снег не страшен. Даже в июле. Чем больше снега - тем чище. У всех балканских народов, да и у многих других, есть легенда, что когда Бог раздавал земли, то он (болгарин, грек, серб) работал в поле и опоздал к раздаче. Узнав об этом, Бог пожалел труженика и поселил его в рай. На Руси такой легенды нет... Зато есть снег. Много снега.

– Плохой человек идёт, - повторил Андрейка, глядя в небо.
– Ангелы волнуются.

Мать забрала его прямо из молельного дома.

– Хоть поснедал чего? Ел, спрашиваю?

– Зачем?
– удивительный этот ответ сразу заставлял Алевтину Сергеевну жмуриться, чтобы не заплакать.

Но тут подоспела баба Фима.

– Он у нас и не хочет, а накормим. Пироги, молоко, картошку отварную в мундирах. Только он всё равно ест чудно. Будто мимо рта проносит и всё в окно смотрит.

– Ангелов своих зрит.

– Наших, - поправила Серафима Ивановна.
– Ничто тебе жалко. Ребёнок другими глазами видит. Ты не ропчи, а привыкай.

– Вам, Серафима Ивановна, легко говорить. За то, что он Ангелов видит, ему оценки в школе ставить не будут, да и зарплату платить потом. Я же о будущем его думаю.

– Да где оно, твоё будущее? У всей страны нет, а у тебя быть должно! У меня вон, на стене, одно прошлое в черно-белом исполнении. Сама знаешь: муж уже отлетался, сын по пьяни под трактор лег, а дочь где-то по городам маракует. Шалава. И-их... Может, выпьешь с устатку?

– Да не, Серафима Ивановна, вы же сами знаете, я после смерти Василия никакой алкоголь на дух не переношу. Пойдём мы, спасибо за Андрейку, в садик-то не берут... Ему особый - для детей с девиантным поведением надо.

– Каким?
– переспросила старуха.

– Ну, типа, где головой больные.

– Сами они головой больные. И задницей - тоже, козлы! Скоро последнюю школу в селе закроют, тогда у них всех девиант...
– сбилась от нового слова, но быстро нашлась: - все дебильные будут. Специально, как рабочий скот. Андрейка-то Божий человек. Это они пузом жирные, а душой хилые. Ну да ладно, идите с Богом.
– И перекрестила на крыльце.

– С Ним и пойдём, - улыбнулся в наступающую мглу Андрейка.

3

Ходить и говорить Андрейка начал поздно. Зато с самого младенчества так смотрел по сторонам, а потом и в окно, что, казалось, понимает много больше взрослых. Такое про многих младенцев сказать можно, но Андрейка действительно смотрел по-особому. После смерти отца не плакал, не звал его, будто и не было папы у него. Алевтина переживала, что ребенок отстаёт в развитии, возила его в райцентр к врачам и психологам. Те умудрённо кивали: да, мол, так и есть, тесты разные проводили, называли какое-то странное слово «аутизм», прописывали всякие тренинги... И чаще всего такие консультации заканчивались намеками на необходимые затраты. Да какой у доярки «тренинг»? Выйди в пять утра на работу и тренируйся до полного «не могу». А дома малыш, который нуждается в особом уходе. И огород, с которого мало-мальски, да кормишься. И десять соток картошки каждое лето, а осень - поди-ка накопай. И на своём горбу в погреб.

Да уж, «особого ухода»... Однажды ушёл так, что искали всей деревней. А он сидел себе на берегу и смотрел на воду. Сколько ему тогда было? Четыре? Другие уже лопочут вовсю, играют, даже компьютеры осваивают, ну хотя бы железяки какие... А этот? Для Андрейки окружающий мир точно отсутствовал. Даже кормить его приходилось с ложки, в то время когда другие малыши уже «сникерсы» сами разворачивали и «несквики» клянчили вместо манной кашки. Единственное, что Андрейка делал сам - умывался по утрам и ходил в туалет, одевался и выходил на крыльцо, а то и в поле, чтобы сесть, на что подвернется, и смотреть в небо...

Баба Люда и надоумила Алевтину везти сына в районный центр. В храм. Крестить.

– Хуже не будет, - напутствовала, - а вдруг да будет чего... Там отец Герман служит, очень хороший священник. К нему со всей России запойных алкашей везут, и ведь помогает. Без кодировок всяких. Подолгу люди не пьют, а то и совсем прекращают. А ещё, говорят, он одержимых отчитывает. Наша Фима-то такого там насмотрелась!.. Привезли одну, а та мужским басом верещит: не ты садил, не тебе выгонять! Упала, слюной брызжет, трясун её колотит...