ДИАГНОЗ и другие новеллы

Разве это не смешно?

Единственное истинное чудо — то, которое все видят. Но это и есть то единственное, о чём никогда не задумываешься.

Это нечто, с чем все люди согласны. Но это нечто никогда не становится темой беседы.

Самое тёмное, скрытое — ясно как день. Самое сокровенное, тайное — то, что мы все переживаем каждый день — без исключения. Здесь, на земном шаре во Вселенной, мы просыпаемся. Шар этот — волшебный. С озёрами, и лесами, и горами. И с лёгкими брызгами жизни всех величин и всех форм.

Здесь, на Земле, материя обретается повсюду. Здесь она вихрем кружится меж камней и деревьев. Здесь она движется косяком в реках и озёрах. Здесь она хлопает крыльями в воздухе меж небом и землёй. И всё больше и больше: материя на этой мистической планете осознаёт своё собственное существование. Она разводит руками и говорит: «Добрый вечер! Я — здесь, люди!»

Всё равно так случается. Случается то, что мы привыкаем ко всему, что видим вокруг, словно это нечто само собой разумеющееся. Нам кажется, что жизнь на этой планете — самая разумная форма жизни. Только дронты [57] и динозавры — экстраординарны. Потому что давным-давно их на свете нет…

57

Огромные доисторические существа.

Уже так поздно, учась в третьем или четвёртом классе, Енни удивлялась тому, что люди в Китае не сваливаются с планеты. Она задумывалась также о том, кем бы ей хотелось быть, не стань она инженером-химиком. Что она знала, в конце концов, о «законах природы»? Законы природы! Где они теперь?

ЧТО ТАКОЕ было в Камилле с её «гав-гавами», что заставило Енни подумать о читальных залах и о студенческих коллоквиумах? Однажды, пятнадцать или двадцать лет тому назад, она читала историю философии Арне Несса в двух томах и сдавала потом экзамен. Из этой книги она ещё помнила одно предложение — возможно, потому, что считала его истинным.

«В сознании нет ничего такого, чего сначала не было бы в чувствах». [58]

Кто-то из философов высказал нечто в этом же роде. Сейчас эта мысль вновь осенила её — но теперь уже словно квинтэссенция всего, что можно сказать о мире.

Мы не рождаемся со списком желаний в этом мире, желаний, которые либо осуществляются, либо нет. И мы примирились бы с каким угодно порядком жизни.

Действительность не имеет никакого разумного преимущества по сравнению с какой угодно сказкой. С логической точки зрения все порядки в мире — одинаково возможны. Или — одинаково невозможны. Но человек наделён почти непостижимой способностью к приспособлению. Если мы ежедневно можем находиться в окружающей нас действительности, не сходя с ума, да, не моргая глазами, не щуря глаз, виновато в этом лишь то, что действительность действительна, что она является фактом.

58

Это высказывание принадлежит Абу Али ибн Сине (Авиценне), Гордер приводит его с небольшой неточностью.

Кто, пожалуй, поверил бы в действительность, прежде чем увидеть доказательство того, что она существует.

Мир, думала Енни, мир становится привычкой. Инфляция происходит во всем. Когда чудеса появляются одно за другим, мы в конце концов становимся равнодушны к ним. Настанет день, когда мы больше не увидим, что мир существует.

Это лишь контраст к ожидаемому нами: что-то будет оставаться загадкой. А удивляемся мы лишь тогда, когда прерывается длинный ряд ожиданий. Мир должно закрутить на четверть оборота. А нам дóлжно пережить нечто сверхъестественное, чтобы почувствовать всем телом: мы существуем.

ЕННИ ВЫГЛЯДЫВАЕТ снова из окна автобуса.

Сёрейде. Небольшая соседняя местность на расстоянии мили к югу от Бергена. Несколько магазинов, школа, банк, почтовая контора. Каждый вечер — безлюдье, ни души не встретишь.

Но Енни видит Сёрейде взглядом таким же острым, как у ребёнка.

Единственное, что делает наш мир более надёжным, чем самая шаловливая фантазия: он существует. И всё же Сёрейде столь же абсурдна для разума, как Средиземье хоббитов или Алиса в стране чудес.

Наверняка какой-нибудь философ сказал что-то и в этом роде: мистическое — это вовсе не то, каков есть мир, а то, что он есть.

Наверняка и это утверждение Енни взяла на заметку, когда девятнадцатилетней девушкой прочитала его, готовясь к экзаменам по философии. Казалось, вокруг всего, о чём можно было иметь своё мнение, словно бы образуется кольцо.

Однако в течение долгих лет, что прошли с тех пор, она в общем-то об этом не думала. Для этого она была слишком занята тем, чтобы жить. Мир как таковой был вовсе не тем, о чём ежедневно только и думаешь.

Совсем другое дело, когда внезапно узнаёшь, что у тебя рак. Слова — такие как мир, жизнь или смерть — приобретают тогда большую весомость. У больных раком легко развивается сверхчувствительный интерес к философии. Многие сказали бы, что это один из признаков болезни. Такие мысли, во всяком случае, даже не возникали в кафе Весселя. Такого рода мысли были чужды лекторам и врачам в Финсе. Для этого они сами были слишком здоровы. Для этого они сами становились кормом для животных.

Разве они не были похожи на коров и свиней, точь-в-точь как в Блумстердалене [59] ? Они только выстроились в ряд. Не обращая внимания на это. Не делая ни шага назад.

59

Долина цветов (норв.).

Можно представить себе, чем занималась бы Сири в Финсе, если бы там была только её подруга. Возможно, она смотрела бы на звёзды. Возможно, она откинула бы голову и заглянула бы в мировое пространство. Возможно, она открыла бы самое себя и спросила бы, откуда она появилась.

ЕННИ ПРОЖИЛА бóльшую часть своей жизни на земле, как героиня комикса, не сознавая, кто она есть. Только в редких случаях она ощущала это, будто шок, охвативший всю её, будто знак того, что она существовала.

Человек, в лучшем случае, живёт восемьдесят или девяносто лет, думала она теперь. Поколение следует за поколением своим чередом… Мы все умрём… Мы живём не вечно…

Громких фраз в жизни общества было немало.

Но если бы мы жили всего три или четыре года, мы точно так же примирились бы с этим. Такова наша природа. А проживи мы тысячу или десять тысяч лет, мы были бы так же недовольны приближающимся концом.

Тридцать шесть лет.

Сутки в вечности. Щелчок пальцами во времени. Енни не казалось, что она уже давным-давно стала взрослой. Она по-прежнему была ребёнком, неофиткой.

И всё же. Она больше не завидовала людям, получившим более милостивый срок на этой земле, их нескольким жалким дням. Собственно говоря, было не существенно, остаётся ли ей жить ещё неделю или тысячу лет. Если она всё равно когда-нибудь перестанет существовать… Вот этот вопрос был важнее, нежели определённый момент, когда закончится жизнь отдельного человека. Речь шла о чём-то большем, нежели удачная сделка: о точном времени, минуте в минуту.

Это не только я больна, думает она. Весь мир болен. Поэтому всё, что создаётся, пойдёт ко дну. В мире всё просто замечательно. Нас многое радует. Но совсем немногое из того, чему мы радуемся и за что цепляемся, продолжается долго.