Диана. Найденыш
Шрифт:
Уна попыталась дернуться, собрав все, что у нее были силы, но не смогла. Навалившиеся на нее разбойники были очень тяжелыми и весили очень много.
— Шелег, стоишь у дверей, смотришь, слушаешь — не идет ли кто. И про собачку не забываем, ведь где-то бегает, тварь зубастая! — сказал вожак, развязывая завязки меховых штанов — Я первый, Гнус самый последний!
— А девчонку? Может я вначале девчонку попробую? — с надеждой спросил Гиваль, и женщина под ним задергалась, вытаращивая глаза. Гиваль с улыбкой посмотрел на нее и губами, на которых запеклись слюни, прошептал — Ох, и повеселимся мы с твоей дочкой! Люблю я мелких девок! Только
***
Диана сидела в углу, и ничего не видела, ничего не слышала. Нет, так-то она видела и слышала, но все, что происходило вокруг нее шло мимо сознания, не задерживаясь, не осмысляясь. Она даже перестала понимать смысл слов, которые только что знала так, как если бы учила их с детства. Она видела, как пришла фея Уна, как набросились на нее плохие дядьки. Но даже это не смогло вывести ее из ступора.
Потом она смотрела на то, как фея Уна дралась с дядьками и почти их победила — если бы не самый страшный дядька, она бы всех побила и Диану спасла! Но она не победила. И теперь дядьки сделают с ними плохое. И они с Уной умрут.
Диана вдруг встрепенулась — услышала знакомое слово. Дочка. Плохой дядька называл ее дочкой! Чьей дочкой? Мысли крутились медленно-медленно…
Диана встала, подошла к дядькам, которые держали Уну и хотели с ней сделать плохое. Дядьки вначале ее не увидели, потом один, очень противный и страшный сказал, воняя изо рта тухлятиной:
— Что, решила посмотреть, как мы твою мамочку будем драть? Давай, давай… учись! Скоро и твоя очередь настанет! Ха ха ха!
Плохие дядьки стали смеяться, им почему-то было очень весело, а тот, что стоял на коленях между ног феи Уны, отбросил в сторону штаны и остался с голым задом. Диана стояла и думала: «Они сказали, что я дочка… а тогда… это — моя мамочка! Значит, Уна моя мамочка?! Моя настоящая мамочка! Мамочка, она меня нашла! Я знала, я знала, что Злая мама не настоящая! Меня к ней подбросили злые дядьки!»
И тут же мысль перескочила на настоящее: «Злые дядьки?! Они хотят сделать плохо моей мамочке! МОЕЙ МАМОЧКЕ!»
— Не трогайте мою маму! А то вам будет плохо! — сжав кулачки и сдвинув брови сказала Диана.
Плохие дядьки стали хохотать, даже тот, что с голым задом, он тоже стал хохотать. Потом один из дядек сказал, захлебываясь смехом:
— Нам сейчас будет очень хорошо! А потом, когда мы распялим и тебя — еще лучше! Ха ха ха!
Диана ненавидела их! Она никогда и никого так не ненавидела! Даже Злую маму! Она раньше вообще не умела так ненавидеть, пока не увидела, что злые дядьки хотят сделать плохо мамочке!
Умрите! Умрите все! Умрите, я вас ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Диана закричала. Не завизжала, не ойкнула, не заплакала — ЗАКРИЧА-А-А-АЛА-А-А! И крик ее был так страшен, так ужасен, что на версты вокруг всколыхнулись и поднялись в воздух птицы! Звери в ужасе побежали прочь! Рыбы заметались подо льдом, будто пришла весна и настал сезон икромета! Ужасный низкий звук, который не могла издать детская глотка вырвался из ее груди, из ее сердца, из ее души!
Разбойники оцепенели. Глаза их выпучились так, как если бы они увидели огнедышащего дракона, а потом они стали падать, истекая кровью, захлебываясь ей, фонтанируя, лопаясь, как перезрелые плоды!
Диана не слышала, как хлопнула дверь — она и не помнила про рыжего плохого дядьку, который стоял у дверей. А тот, держась за голову, вывалился в коридор и шатаясь побежал прочь от страшного дома. На полу остались лежать мертвые
разбойники, залившие пол потоками черной крови, да Уна, которая тяжело дыша следила за своей названной дочкой, застывшей на месте с закрытыми глазами и сжатыми в кулачки пальцами.***
Уна была ошеломлена! Нет, не то слово — потрясение, которое она испытала, нельзя описать никакими средствами! Ее маленькая Диана обладает Голосом! Да ТАКИМ Голосом, что ее, Уны, голос и рядом с ней не лежал! Потрясающим Голосом! Пробирающим до самых дальних уголков сознания! Убийственным голосом.
Уна попыталась сдвинуть с ног труп разбойника, и у нее ничего не получилось Тогда она начала вылезать из-под него, дергаясь, извиваясь, как змея. Через некоторое время ей это удалось — благодаря натекшей на пол крови. Ноги скользили по полу, и по залитой кровью коже вожака. Есть! Вылезла! Быстро осмотрелась по сторонам — нет, рыжего Шелега нигде нет. Опасно! Он может прятаться где угодно — например, в туалете. Или в кладовой! Или в коридоре! Но теперь она с ним справится. Один это придурок ей не соперник. Только вот неплохо было бы развязаться…
Снова легла на пол, и стала заводить связанные сзади руки вначале к заду, потом, изгибаясь, все дальше, дальше… Если бы не ее гибкость, натренированная годами занятий, Уне это вряд ли бы удалось. Но у нее получилось. Ступни скользнули по связанным рукам, и… есть! Руки впереди!
Уна сорвала с головы повязку, удерживающую кляп, сделанный из ее же трусов, выдернула изо рта промоченную слюной тряпку и хрипло, откашлявшись, спросила:
— Дианочка, дочка, ты как? Все в порядке? Ты меня слышишь? Дочка!
Дина медленно открыла глаза, будто проснулась, посмотрела вокруг, посмотрела на Уну, и… бросилась вперед:
— Мамочка! Мамочка моя! Мамочка!
Уна прижала ее к себе, охватив за спину онемевшими, связанными руками, и они так простояли минут пять, а может больше. Диана рыдала, выплакивая ужас последних часов, а Уна улыбалась, и… тоже плакала. Да, плакала сквозь улыбку, или улыбалась сквозь слезы. Дочь. У нее — дочь!
— Дочка моя! Доченька! — повторяла она, забыв о боли в избитом теле, забыв обо всем на свете кроме этого маленького, горячего тельца прижавшегося к ее бедру.
Потом Уна нашла меч, принадлежавший одному из разбойников, и перерезала путы. Налила в пустое деревянное ведро воды, взяла мыло, тряпку, и насколько могла оттерла кровь и грязь со своей кожи. Спину ей помогала мыть Диана — девочка серьезно, с усердием терла спину мамочки, между делом спрашивая, не больно ли она ей сделала. Уне было больно, спина — сплошной синяк, но говорить об этом девочка она не хотела. Маме не бывает больно, мама сильная! Мама — всех победит! Убьет за свою дочку! Весь мир порвет!
И тут в дверь постучали — настойчиво так, с привизгом. Уна устало побрела к двери, открыла. Кахир ворвался в комнату, зарычал, вздыбив шерсть и оскалив огромные клыки и стал принюхиваться, оглядывая трупы разбойников взглядом горящих, как угольки яростных глаз.
— Ну и где же ты был? — укоризненно спросила Уна, усаживаясь на скамью — Нас тут чуть не убили, а ты где-то там зайцев гонял? Совесть у тебя есть, псина ты эдакая?
Кахир заскулил, будто понимая упрек, но Уна тут же замолчала, осеклась — плечо пса и весь его левый бок представляли собой сплошную рану. Висели клочья шкуры, на мышцах запеклась корка крови и при каждом движении пса корка трескалась и сквозь трещины выступали алые густые капли.