Диббук с Градоначальницкой

– Ну як бажаешь, – пожала хозяйка плечами. – Пойдем, проведу.

Вслед за ней старик поднялся на второй этаж. Фекла отворила одну из дверей, и они оказались в небольшой скромно обставленной комнате, где кроме кровати, стула и столика с умывальником больше не было никакой мебели. Но старик, казалось, не обратил на обстановку вообще никакого внимания.

– Вы точно сообщите проводнику? – обернулся он к хозяйке.

– Та ты не хвылюйся! – улыбнулась она. – На рассвете вин тебе заберет. Не тремти, дочекаешься.

И, выхватив деньги из рук старика, Фекла ушла, успев зажечь керосиновую лампу, висящую на стенке. Как только за хозяйкой закрылась дверь, старик быстро потушил лампу, прикрутив фитиль. Теперь он оставался в полной темноте.

Быстро опустившись на колени, старик принялся молиться, беззвучно шепча губами. Он молился, раскачиваясь над свертком, ни на минуту не выпуская его из рук. В глазах его было отчаяние.

Послышался шорох, и старик замер, словно потревоженный зверь. Руки его задрожали. Поднявшись с пола, он быстро подошел к окну, выглянул в пустой, самый обычный двор, в котором не было ничего зловещего.

Но зло, между тем, уже было здесь, и старик незримо чувствовал его присутствие. Как же он клял себя за медлительность и глупость, за то, что не успел предусмотреть! Как же свойственна людям эта беспечность – спохватываться в самый последний момент, потом, только потом, когда становится слишком поздно!

Поздно было и теперь. Дверь комнаты стала медленно отворяться. Прижав сверток к груди, старик издал глухой стон… Горящие ненавистью глаза оказались совсем рядом.

– Уходи! – весь дрожа, выкрикнул старик в темноту. – Уходи! Изыди прочь!

– Отдай мне… – зашипел голос, в котором не было ничего человеческого.

– Я не отдам! Ты никогда это не возьмешь!

– Глупец… – в голосе послышался едкий смешок. – Я только исполняю его волю!

– Уходи! Я знал твоего отца! Он никогда бы не пожелал этого!

– Плохо знал… – В этот раз в голосе звучал откровенный смех, от которого волосы на голове старика едва не поднялись дыбом.

Он начал шептать заклинание, но не закончил. Сверкающие ненавистью глаза оказались совсем рядом. В них просто и ясно старик прочитал свой приговор.

В воздухе мелькнула длинная пеньковая веревка. В окне напротив блеснуло отражение расширившихся от ужаса глаз, и, словно со стороны, старик увидел свое лицо, будто парящее в воздухе. Зашуршав ледяной змеей, веревка скользнула вниз, вычерчивая окончательный приговор в темноте, став последним, что увидел старик в этом мире…

Глава 3 В пивнушке на Пушкинской. Воспоминания следователя Петренко. Бродяга, который ругался по-французски. «Краски рассвета» и новая жизнь

В пивнушке на Пушкинской, в подвале, пережившем все времена, было тепло до вони. Как всегда, разношерстная публика создавала толкотню. Люди самого разного возраста и социального положения теснились за некрашеными, сучковатыми столами из простого дерева, потягивая теплое разбавленное водой пиво и болтая «за жизнь».

Здесь можно было встретить кого угодно: карманников с Привоза и актеров, иностранных моряков и студентов университета, больничных санитаров и матерых уголовников, отмотавших не один срок. Но, несмотря на такой людской хаос, атмосфера в пивнушке всегда была доброжелательной и теплой, чему немало способствовала говорливая толстая Катька, бессменная хозяйка заведения под бесхитростным и даже несколько странным названием «Сигнал». Обладая острым умом, бойким языком и бойцовским характером, Катька, родившаяся на Молдаванке, могла успокоить кого угодно и быстро навести порядок там, где не справились бы и несколько милиционеров.

В блатном мире Катьку знали и уважали. Какое-то время она была замужем за Васькой Фингалом, матерым вором, который работал под эгидой самого Тучи, но Фингал был застрелен в очередной перестрелке с милицией, что время от времени происходило в дебрях большого города, а в последние годы – все чаще.

К удивлению криминального мира, Катька больше не спуталась ни с кем… и никто из воров не заменил ей Фингала. Любовь ли была тому причиной, или Катька больше не хотела вести страшную подпольную жизнь – этого никто не знал, а она не собиралась говорить. Катька с упорством занялась пивной, в промежутках между работой одна воспитывая двоих сыновей. За такое мужество она вполне заслуживала уважения, и все знали о специальном распоряжении Тучи, который все больше и больше прибирал к рукам одесский криминальный мир: кто тронет Катьку с пивной, будет иметь дело с ним.

Шутить Туча не любил. И, хоть не ставил на ножи по пустяковым причинам, слово свое держал. У Катьки появилась серьезная защита, и любители скандалов стали обходить ее заведение стороной. А в пивнушке воцарились мир и спокойствие.

Сыщик Петренко сидел в пивной «Сигнал» вот уже полчаса и, потягивая пиво, рассматривал разношерстную публику. Он ждал своего друга – репортера Сосновского, который здесь назначил ему встречу. Впрочем, репортер предупредил, что может задержаться. Петренко это было даже на руку. Редко в его бурной жизни удавались такие спокойные минуты, когда можно было просто тихонько посидеть и выпить пива, хоть и было оно ужасного качества, в отличие от нэпманских рестораций, куда ходить Петренко категорически не любил.

В силу своей работы он просто не выносил спекулянтов, барыг и торгашей. Ему казалось, что все они насквозь пропахли потными, вонючими червонцами, которые выдуривали у простых людей. И запах этот было не убрать, несмотря на контрабандные дорогие духи.

В пивной «Сигнал» публика была попроще, и в этом окружении Петренко чувствовал себя как-то уверенней.

А между тем здесь он был знаменитостью, впрочем, как и во всем городе – после того, как с позором разгромил банду Котьки Вяленого, надурив того, как последнего козла. Иногда работе Петренко мешала его слава и сарафанное радио, которое передавало о нем фантастические подробности, но обижаться на это не следовало. Такой уж была особенность южного города, в котором всегда знали все обо всех, особенно те, личные, подробности, в которые часто не посвящают окружающих.

А потому, едва Петренко появился в дверях пивной, публика значительно поредела. Нельзя сказать, что его приход восприняли в штыки – многие предпочли покинуть заведение, посчитав, что лишний раз встречаться с таким, как Петренко, было не с руки.

Но Петренко не был подлым, и криминальный мир это ценил, и даже уважал. Он родился и вырос на Молдаванке. Отец его работал фельдшером в Еврейской больнице, а мать была акушеркой. Она умерла от туберкулеза, когда мальчику исполнилось три года, и отец всю жизнь посвятил воспитанию сына. Помогала в этом бабушка – его мать, которая переехала жить к ним и сняла с своего сына часть морального груза и хозяйственных забот.

Маленький Вова Петренко получил хорошее образование, он учился в гимназии. Когда же решил идти по юридической, а не по медицинской линии, отец не препятствовал. Гражданская война внесла свои коррективы, и вместо университета Вовка оказался в отряде рабочей самообороны, а затем – в рядах народной милиции. После работы в уголовном розыске Петренко все-таки поступил в университет на юридический, но на заочный факультет. Недостаток образования полностью компенсировался его опытом работы в уголовном розыске, природной смекалкой и искренней любовью к своему делу, чему другие могли только позавидовать.