Дидро

Дидро пишет о слепых в назидание зрячим для того, чтобы подчеркнуть преимущества чувства даже менее совершенного, чем зрение, — осязания — перед умозрительностью. У слепого душа на кончиках пальцев, ибо он пальцами познает мир. К материалистической концепции развития мира, изложенной в «Письме о слепых», в той же остроумной и занимательной форме, присоединяется материалистическая теория познания. И Дидро ни в чем не умозрителен. Сама история действительно существовавшего английского математика Саундерсона — Дидро передал ему свои идеи, но ничего не примыслил к его биографии — доказательнейший пример приспособляемости живого организма. Будучи слепым от рождения, этот человек блестяще преподавал не только геометрию, но и оптику, толковал цвет и свет, никогда их не видев, объяснял механизм зрения, которого был лишен. И, кроме того, история его жизни, как ее написал Дидро, — это история «чуда», созданного человеческим умом, упорством, мужеством, трудолюбием, без всякого содействия бога. Мало того, все, чего достиг слепец, — вызов богу. Если бы бог существовал, он бы только его обездолил, лишив зрения.

Дидро противопоставляет этого зрячего слепца слепым зрячим. Он высмеивает в «Письме» абсурдность идеалистических систем.

И его критику идеализма цитирует в «Материализме и эмпириокритицизме» В. И. Ленин: «Идеалистами называют философов, которые, признавая известными только свое существование и существование ощущений, сменяющихся внутри нас, не допускают ничего другого. Экстравагантная система, которую, на мой взгляд, могли бы создать только слепые!»

Вот для чего понадобились Дидро все приведенные им факты и рассуждения о психологии слепых, которой он якобы придает такое значение, полемически утверждая, что гораздо полезнее поговорить с одним слепым, чем присутствовать при возвращении другому слепому зрения.

В начале «Письма» есть фраза, которая, как полагали тогда многие, во всяком случае эту версию распространяли сплетники, и послужила причиной ареста Дидро. Вот эта фраза: «Одним словом, он пожелал посвятить в дело только несколько ничего не говорящих глаз». Речь шла якобы о том, что Реомюр, откачав в разрешении присутствовать на операции философам, пригласил на нее мадам Дюпре де Сен-Мор. Дама же эта, будучи обижена намеком, пожаловалась на Дидро своему любовнику, военному министру графу Даржансону. Досужие умы словно бы были правы. В самом деле, мадам Дюпре де Сен-Мор присутствовала на операции, в чем было отказано тем, кого это действительно интересовало. Соответствовало истине и то, что она была любовницей военного министра.

Но смысл этой фразы, как бы второй план ее, был гораздо глубже. «Ничего не говорящие глаза» относились не только к глазкам красотки, но и к «слепым зрячим», к верующим, к идеалистам.

И, конечно же, не обида, нанесенная любовнице военного министра послужила главной причиной ареста обидчика, но материалистическое содержание «Письма». Слепые зрячие на него ополчились за то, что он написал о зрячих слепых, за то, что, прозрев сам, хотел помочь прозреть другим. Недаром Ламетри однажды заметил, что Дидро достаточно было одного слепого, чтобы просветить вселенную, а самому отправиться в Венсенн.

«Письмо о слепых» содержит и критику взглядов тех, кто еще недавно был единомышленником Дидро, в том числе и близкого его друга, члена триумвирата — аббата Кандильяка. Удивляться этому не приходится, единым не было третье сословие, единства не могло быть и среди его идеологов. «Письмо» и начинает размежевание. Более взрывчатого произведения в такой невинной и изящной оболочке, пожалуй, еще не было. Можно сказать, с него начинается французский материализм.

Могло ли правительство не быть недовольным Дидро?! К тому же не им одним было оно недовольно. Еще бы: оппозиционные настроения почти всех слоев общества усилились. Это было вызвано тем, что духовенство отказалось платить налоги, возложенные на французский народ, чтобы покрыть издержки разорительной войны 1741–1748 годов.

В июле — августе 1749 года — а Дидро был арестован 24 июля — оппозиция приняла угрожающие размеры. Соответственно усилилась и реакция. Влияние иезуитов на управление королевством еще увеличилось.

Но пострадал не он один. Еще многих литераторов и ученых обвинили в сочинении произведений, направленных против религии и существующего порядка.

Но что касается Дидро, не одним тюремным заключением был наказан он за это взрывчатое сочинение. За то, что он наделил англичанина, члена Королевского общества, атеистическими идеями, его до самой смерти не приняли в это общество.

VIII До Венсенна три лье

Старинную поговорку «Никто не врет так, как очевидцы», можно дополнить еще тремя словами: «и как биографы».

Как только не толковали арест Дидро! Эдуард Шерер так, Жозеф Рейнах иначе. Луи Дюкро утверждал, что правительство, возмущенное скабрезностью «Нескромных сокровищ», преследуя их автора, всего-навсего хотело уберечь общество от развращающего влияния романа. Мы между тем знаем, что произведения Кребилиона-сына, Дюкло и им подобных отличались не большей нравственностью, а их авторов не преследовали.

Если прочесть те же документы без предвзятости, не решая задачи с готовым ответом, а мы располагаем еще и другими документами, обнаруженными позже, можно представить себе довольно точно всю историю и предысторию трехмесячного пребывания Дидро в Венсеннском замке. Мало того, мы знаем и то, чего не знал и не мог знать он сам, то есть закулисную сторону дела, хотя, разумеется, многие подробности, прекрасно известные ему, до нас не дошли или дошли как анекдоты, и степень достоверности их не установлена.

Итак, представим себе прекрасное парижское летнее утро 24 июля 1749 года. Надо полагать, так же, как всегда, поют птицы в садах, щебечут дети, зазывают покупателей уличные торговцы. Звонят к мессе у Сент-Этьена-грека и у другого святого, Этьена де Монт, у урсулинок и у Сен-Женевьев.

Семь часов утра. Допоздна работая вчера, Дидро лег на рассвете, поэтому он еще спит.

Его заставляет открыть глаза решительный стук.

— Именем короля, откройте! — кричит кто-то по ту сторону парадной двери.

Дидро набрасывает халат, шлепанцы и, не причесавшись, идет открывать непрошеным посетителям. Несколько субъектов с достаточно мрачными лицами сопровождают метра Адама Филиппа, Мише де Рош-брюна, адвоката парламента, королевского советника, комиссара шателе Парижа.

Комиссар предъявляет подписанный директором парижской полиции генерал-лейтенантом Беррие ордер на обыск и изъятие всех бумаг, которые он, Рошбрюн, сочтет нужным изъять. Некоторые из них, впрочем, в ордере перечислены. Это «Письмо о слепых», «Белая птица», «Философские мысли», «Прогулка скептика».

Дидро тревожно оглядывает штук двадцать папок, в которых хранятся копии статей для «Энциклопедии», и пытается скрыть от взоров комиссара рукописи, разбросанные по столу.

Если бы Дидро не дал для издания это фатальное «Письмо о слепых»! Но он дал. И Рошбрюн прячет в глубоком кармане своего помощника два обнаруженных им экземпляра. Дидро скорее всего этого и не заметил. Иначе он на допросе не стал бы утверждать, что не только не писал этого произведения и не знает, кто его написал, кто его напечатал, но и что не имел у себя ни одного экземпляра его ни до, ни после напечатания.