Дикарь

– Точно. В Кронвельгарде есть такое место, на Улице Пяти Магов. Небольшой магазинчик, даже без вывески. Я как-то забрела туда, случайно. там эти – ростеры. Страшные такие и в то же время…

– Красивые.

– Красивые, – согласилась я. Посмотрела на Шерха через плечо. – Очень красивые. Особенно один – с рукоятью из черного камня и алой розой на лезвии. И хозяин там занятный, сказал, чт раз я смогла войти и даже увидеть этот ростер,то он продаст мне его. Я, конечно, и не думала покупать, зачем мне такое оружие?

– Но об этом узнал твой будущий муж, - сипло произнес Шерх.
– И возжелал получить этот ростер.

Я покосилась на него удивленно.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что ростеры живые. Как и наши дома. Как некоторые предметы. Как все, обладающее духом. Живой ростер – это драгоценность, потому что дух почти никогда не приживается в стали. И еще ростеры сами выбирают хозяина, показываясь ему. Но за это всегда надо заплатить. – Хенсли задумчиво поскреб подбородок. – Значит, ты подарила клинок мужу?

– Да. Он просто бредил им. А я хотела его порадовать. Но тот старик из лавки сказал, что купить оружие я могу только на свои деньги. Монеты из Лангранж-Холла не подходили.

Хенсли кивнул, словно услышанное его не удивило. Я же вернулась к блинам. Помню, как преподнесла ростер Гордону в свадебную ночь. Мой муж чуть не забыл о новобрачной, засмотревшись на волшебное оружие.

– Самое смешное, что Гордон не видел тот магазинчик, - хмыкнула я.
– Мы много раз проходили мимо него. Я видела. А Гордон – нет. Магия.

На некоторое время в кухне повисла тишина, нарушаемая лишь шлепками и шипением теста на сковороде.

– Не отвлекайся, – сказал дикарь, стоило мне отвернуться к окну. – У тебя блин горит. Смотри на плиту лучше, я хочу вкусный завтрак.

– Ну ты и наглец, – опешила я, даже не зная, что сказать. Шерх криво усмехнулся, не спуская с меня глаз.

– А тебе сколько лет? – вдруг ляпнула я.

– Двадцать восемь. – Он встал рывком. – Ладно, где твои тарелки?

Я указала ложкой на шкаф, размышляя. Двадцать восемь… Даже моложе, чем я думала. Ненамного старше меня и младше Гордона. Что с ним случилось? Почему он живет здесь, в полуразрушенном доме, один?

Но спрашивать я не стала, что-то подсказывало, что Шерх не ответит. Он нахмурился, лицо вновь стало замкнутым и сердитым, движения резкими. Плюхнул сметану на блюдце, белая масса перевалилась через край, и дикарь выругался сквозь зубы. Я молча протерла стол, а потом поставила блюдо с блинами. Посудина была глиняная, со сколом на красном боку, но меня это не смущало. Шерха, думаю,тоже, потому что его глаза посветлели, словно он увидел что-то невероятное. Казалось, ещё чуть-чуть,и начнет облизываться, словно кот. И еще у него дрожали руки, когда он сворачивал блин и опускал его сначала в сметану, а потом и в варенье.

Я отвернулась. Отошла к плите, кинула в чашки травки, что вырастила Линк, добавила сушеные ягоды, залила кипятком. И подумала, что за спиной как-то подозрительно тихо.

Обернулась.

Хенсли не ел, так и сидел с золотистым рулетиком в руке и смотрел на меня.

– Что?
– растерялась я.

– Тебя жду.

Я сглотнула от подступившего кома и осторожно села напротив. Тоже взяла горячий блин, свернула. Хенсли откусил свой, прикрыл глаза. Тщательно и как-то очень медленно прожевал, но в этой неторопливости ощущалось болезненое желание проглотить все махом. Я отвела взгляд. Что-то было в этом мужчине, что не давало мне покоя. Особенно сейчас, когда он был так близко, стоит лишь руку протянуть…

Какое-то время мы молча жевали, сворачивали, намазывали и снова жевали. Пытаясь не смотреть друг на друга. Иногда сталкивались пальцами у вазочек с вареньем. Я отдергивала руку испуганно, Шерх замирал и сжимал зубы. И, кажется, с каждым кусочком теста, что попадал в рот, увеличивалось повисшее на кухне напряжение. Которое мне совсем не нравилось. Я слишком остро ощущала его присутствие на этой кухне, что стала тесной.

Я не выдержала, глотнула травяной чай и отошла к очагу. Темный взгляд Шерха нервировал, внутри от него дрожало что-то невидимое. Быстрее бы он ушел…

И снова я не услышала шагов. Лишь ахнула, когда дикарь развернул меня к себе, прижал, прикоснулся к губам. Втянул воздух со свистом, выдохнул как-то обреченно. И снова тронул губами, лаская пальцами мое лицо. Шершавые у него были пальцы. Сухие. Загрубевшие. И почему-то прохладные. А вот губы – горячие, хотя и тоже сухие. Медленно провел языком по губам,и снова было в этой медлительности такое напряжение, такое нетерпение, что я вздрогнула. Ладонь Шерха скользнула на затылок, обхватила у основания сразу обе косы. А поцелуй стал настойчивее, глубже. Порочнее. Он целовал так, словно ждал, когда же я оттолкну его, когда вырвусь. И торопился взять как можно больше, испробовать меня на вкус. Только я не вырывалась. Так и стояла, ощущая сразу все – и шершавость пальцев, и влажность языка,и его толчки у меня во рту. То неные и сладкие,то почти яростные. Но все одинаково волшебные… Я не понимала, что со мной и почему от прикосновений этого дикаря я плавлюсь и дрожу. Или это он дрожал? Но не останавливался, трогал мои волосы, сжимал пряди, жадно ласкал губы. Втягивал в рот язык, гладил кончиком своего. И пах мятой… Той самой,из настоя…

А потом развернулся резко, усадил меня на стол, не отрываясь ото рта, не размыкая рук. Как раз рядом с тарелкой блинов… Я тихо застонала, когда Шерх начал целовать шею, скользить, легонько прикусывать, дуть на кожу… Сильные руки гладили мое тело – от затылка по спине и до бедер. От бедер по животу и до груди. Нежно и требовательно, жадно и уже почти яростно. го дыхание стало тяжелым, резким, а черноты в глазах прибавилось, когда он оторвался а миг, чтобы посмотреть мне в лицо. Правда, лишь на миг. И снова опустил голову, укусил несильно в основание шеи, отчего я непроизвольно прогнулась. И снова с губ сорвался стон, когда я ощутила мужские руки на своей обнаженной кое, там, где заканчивался тонкий чулок. Как раз между лентой и краешком панталон. Скользящее движeние пальцев от внешней стороны к внутренней, и я дрожу, а Шерх закрывает мне рот очередным поцелуем - уже почти грубым, потому что мужчина возбужден до предела. Я чувствую это в его резких движениях, в хриплом дыхании, в загнанном, отчаянном взгляде. Он уже похож на зверя – дикого, раненного, рычащего. И плевать мне, что кончики кос уже в сметане и варенье, плевать, что сижу на столе, а дикарь успел спустить мое платье с плеч и теперь лижет там, где белеет кружево нижней сорочки. Кажется, я и сама одичала, потому что хочу ткинуться на спину и почувствовать больше … И позволить больше. Истома, разлившаяся внутри, сводила с ума. Или это были такие влажные и порочные поцелуи? Такие, что оставляли следы на моей коже, обжигали.

– Зараза рыжая… Зачем приехала? Не могу больше… – выдохнул дикарь. Тихо, хрипло. Так обреченно,так сладко. Так сдавленно,теряя контроль над собой, срывая нас обоих в какую-то бездну. Где властвовали пальцы, танцующие а коже,и стоны, терзающие губы. И я уже не понимаю, что происходит, чувственная дымка затянула разум, не давая думать, не давая остановиться.

Главное, чтобы сюда не вошла Линк…

Осознание охладило ледяной водой. Духи, что я творю? Если девочка войдет и увидит… это? Вздрогнула и оттолкнула Хенсли, судорожно свела ноги, дернула развязанные ленты. Краска залила лицо так, что хотелось приложить к ним лед. Подняла взгляд на стоящего рядом мужчину. Он кривился, шрам на лице побелел, резко выделяясь на загорелом лице. И дышал дикарь рывками…

– Духи… – я все-таки прижала ладони к щекам.
– Все это… Я…

Он дернулся, словно хотел коснуться.

– Не трогай меня! – испуганно вскрикнула.

– Только не трогай? – он растянул слова, словно издеваясь.
– И все?

Что-то билось за темнотой его глаз, и мне снова показалось, что я вижу зверя – загнанного в капкан.

– Если надеешься на извинения,то их не будет, - оскалился Шерх, не спуская с меня своих тревожных глаз. Я посмотрела на кончик своей косы и неосознанно сунула его в рот, слизывая варенье. Лицо мужчины исказилось,и он вдруг схватил меня за плечи – больно. – Уезжай, – выдохнул мне в лицо. – Убирайся из моей жизни, слышишь? Ты только… доведешь меня. Хуже будет.