Дикари

Потом потянулись долгие минуты, и Сулла услышал сдавленные крики. Хэдунна держалась мужественно и не хотела, чтобы было слышно, как она страдает, но у нее все-таки вырвалось несколько стонов. Наконец одна из рабынь, та, которая помогала повитухе и подносила ей тазы с горячей водой, сказала ему, что все кончилось и что родился мальчик. Она думала, что хозяин должен быть доволен, и на лице ее светились радость и счастье от того, что она участвует в таком важном событии, произошедшем в мире, руководимом Суллой.

Сулла подождал еще немного, пока повитуха не вышла из комнаты, в которой проходили роды, и, удостоверившись, что Хэдунна осталась одна, поднялся со скамьи и вошел в комнату.

Она лежала на боку, и Сулла видел только ее лицо; остановившись на пороге, он прислушался к дыханию молодой матери. Ему было не важно, заснула она или нет, он решил, что должен немедленно посмотреть правде в глаза.

Он направился к колыбели и с первого же взгляда понял, что ребенок был смуглым и что маленькое личико несчастного своими чертами походит на лицо Поллиона. Часто новорожденные, сразу же поражают удивительным сходством со своим отцом или матерью. Это был тот самый случай. Бывший офицер подумал, что, по крайней мере, не произойдет ошибки.

Он спросил себя, на самом ли деле Хэдунна спала или просто лежала не шевелясь, зная, что ее хозяин подошел к люльке, и старалась не встретиться с ним взглядом. Или просто не хотела смутить его в том, что он собирался сделать.

Он взял ребенка на руки, прихватив одну из пеленок, чтобы прикрыть его, и подошел к двери, через которую в комнату проникал мягкий вечерний свет, чтобы получше рассмотреть то, что держал в руках. Его первоначальное впечатление подтвердилось, и, бросив последний взгляд на свою рабыню, которая по-прежнему или спала, или лежала неподвижно, он вышел во двор, стараясь, чтобы никто не догадался, хотя бы на расстоянии, что он нес, завернув в простыню.

Он повернул за угол дома, направляясь к гумну, за которым располагались загоны для скота. Два или три раба, вытаскивавшие из гумна тюки с сеном для коров, едва взглянули на хозяина. Когда тот проходил мимо, им полагалось иметь сосредоточенный вид.

Сулла направился к загону для свиней, построенному в отдалении из-за запаха, который оттуда доносился. Он подошел к изгороди. Животные рыли землю своими пятачками. Они жрали баланду, которая каждый вечер наливалась им в кормушки, и, повернувшись к нему, захрюкали от нетерпения.

Сулла колебался, швырнуть ли ему новорожденного в одну из кормушек или просто на землю, в середину свиного стада. Тут он подумал, что, если оставить его в пеленке и, просунув сквозь изгородь, положить в кормушку, тот не закричит, как если он просто бросит его. И в этот момент он услышал, как его кто-то позвал:

– Сулла!

Он обернулся. Статный человек с длинным посохом в руке, в плаще для путешествий, откинутом на спину, как делали в теплую погоду, и удерживаемом лишь цепочкой, протянутой поперек груди, улыбаясь, махал ему рукой и широкими шагами шел навстречу. Сулла подумал, что надо бы поскорее положить ребенка в кормушку, пока гость не подошел ближе, но в этот миг он узнал Сертория и замер на месте.

– Сулла, – повторил хозяин сполетария, – какая радость видеть тебя! За мной идут мои мальчики, скоро они будут здесь... Что это ты держишь? Можно подумать, что это новорожденный?

– Это действительно так.

– Покажи-ка! – радостно воскликнул Серторий.

Он отогнул пеленку и обнажил тельце ребенка.

– Очевидно одно: это – мальчик. Он превосходно сложен, нет сомнений...

Малыш широко открыл глаза, почувствовав свет.

– Скажи-ка, а глаза у него не голубые. Да он смуглый! Чей же он?

– Это ребенок одной рабыни.

– Рабыни? В любом случае, – весело сказал он, изображая из себя человека, не брезгующего никакими шутками, – тебя нельзя обвинить в том, что ты его отец! А что ты делал тогда, когда я только заметил тебя издалека, с дороги?

Тут тон его изменился, и он смотрел Сулле прямо в глаза. Галл выдержал этот взгляд.

– Я хотел бросить его свиньям, – сказал он решительно.

– Вот как! – спокойно произнес Серторий. – А почему?

– Эта рабыня не хочет его.

– Что за бред! – воскликнул он. – Ты меня удивляешь. Совершенно не в твоих интересах избавляться от него, если это всего лишь малыш какой-то рабыни. Это же две лишние руки для твоей фермы! Естественно, – продолжал он дружеским тоном, – тебе это не очень-то и надо, при всех тех поместьях, которыми ты владеешь. Но зачем растрачивать уже имеющееся? И потом, чем этот несчастный не понравился твоей рабыне?

– Это очень молодая девушка. Она была изнасилована, пока я находился на руднике около Везувия, а теперь родился ребенок. Она не хочет, чтобы он жил, да и я тоже.

– А почему ты тоже? Ведь у тебя должны быть другие причины!

– Вовсе нет, – твердо сказал Сулла. – Потому что эта молодая девушка носит на щиколотке золотой браслет, на котором выгравировано мое имя, и потому что каждый вечер она ложится в мою постель, и я хочу, чтобы она по-прежнему принадлежала мне. Этот ребенок будет напоминать нам о несчастьях, продолжения которых нам удалось избежать ценой больших страданий. И главным образом благодаря тебе.

– Я не сомневаюсь, что у тебя серьезные причины поступить так, а не иначе, – сказал человек из сполетария, – но я торопился сказать тебе, что ты не имеешь на это права.

– Я здесь хозяин, – сказал Сулла.

– Ты не владеешь ничем, просто временно, пока ты присутствуешь на земле, тебя окружает некая видимость. Это ребенок – Божье создание. Господь захотел его появления на свет, чтобы малыш показал тебе путь к добру.

– К добру! – горько произнес Сулла. – Это – ребенок зла, и он может стать лишь источником несчастий для молодой девушки и для меня самого. И самое главное, о каком Боге ты говоришь – том, который таким нелепым способом хочет указать мне дорогу, которую я давно знаю?

– Я говорю с тобой от имени того Бога, который год назад спас тебе жизнь в сполетарии амфитеатра Колизея, в столице мира.

– Но это же ты, Серторий, спас мне жизнь! Ты и твои помощники, они осмелились нарушить закон Рима и стали выхаживать меня, чтобы выиграть для меня время.

– Нет, – сказал Серторий. – Мы отказались сделать это. Но Бог заговорил с нами, и нам оставалось только ему повиноваться. Как и ты должен повиноваться ему сегодня, хотя и стоишь рядом с загоном для свиней.