Дикари
Шрифт:
– Действительно, мне этого не хватало, – сказал он.
Он взял мешочек, а она прижала свои губы к его губам.
– Я думаю, что тебе еще кое-чего не хватает... Я пришла, чтобы принести и это, – прошептала она. – Не хочешь ли заняться любовью?
Сулла опять улыбнулся.
– И ты не можешь теперь меня высечь, – продолжала она тем же ласковым голосом.
– Но если бы ты мне это так вежливо предложила, как делаешь сегодня, то я бы не стал тебя сечь...
– А ты бы согласился?
– Не сразу. Я бы заставил некоторое время себя упрашивать... Ты же знаешь, что я человек принципов.
– Сегодня,
– Так рано? Ты меня недооцениваешь, – сказал он, продолжая игру.
Она потянула руку Суллы к своим бедрам. Сулла почувствовал ее наготу.
– Важно не то, что даешь, – прошептала она, прижимаясь к его устам, – а то, что намереваешься сделать...
Пальцы галла уже трогали увлажнившиеся места молодой женщины.
– Как ты видишь, я не теряю времени...
Они обменялись долгим поцелуем. Он был счастлив забыть о том положении, в котором находился, а у нее не было мужчины со дня неожиданной кончины Менезия. В этом поцелуе она ощутила необходимость мужественного члена и обнимающих ее сильных рук. Одновременно она поняла, что ее любовь к Алии была скорее любовью сердца, чем любовью тела.
* * *
Послышались тяжелые шаги по камням, устилавшим коридор, засовы были открыты, и в камеру вошел Мезий.
– Спасибо, что пришел, – сказала Металла, сидевшая на полу, скрестив ноги около откидной койки, на которой лежал Сулла. – Я хотела поговорить с тобой так, чтобы никто ничего не слышал, – добавила она, как только металлическая дверь закрылась за ним.
– Я не удивлен, – сказал управляющий бестиарием. – Я могу даже сказать тебе о том, что ты мне сейчас предложишь.
– Правда? – спросила она.
– Конечно! Ты предложишь мне миллион сестерциев, чтобы я помог Сулле бежать.
– Почти угадал, только я хотела попросить тебя самого установить цену и согласилась бы на гораздо большую.
– К несчастью, это только твоя мечта. Если я возьму эти деньги, то не успею ими воспользоваться. Те, кто приговорил Суллу, не позволят. Когда привели Суллу, они дали мне это понять, и очень доходчиво... Так или иначе, они убьют меня. Возможно, отправив с остальными на арену. – В камере установилась тишина, Мезий прислонился к стене. – Да мне и не нужны эти деньги. Тем не менее можно попытаться сделать кое-что. Я бы помог Сулле, даже если бы ты и не попросила ни о чем. Я имею право, как ты знаешь, раздавать оружие тем из осужденных, которые выглядят достаточно сильными и смелыми для того, чтобы вступить в схватку с животными. Это же ведь спектакль для публики?.. И если осужденные бьются хорошо и не полностью истекают кровью, толпа поднимает палец вверх, прося о милости. Если Цезарь соглашается, то их приносят сюда. Тех, кто по своему состоянию не подходят для сполетария, хирурги ставят на ноги...
– И что с ними происходит потом? – спросил Сулла, который, в отличие от Металлы, не знал всех цирковых тонкостей.
– Обычно их отправляют на рудники, как только они смогут держаться на ногах.
Снова воцарилось молчание.
– С рудников, – продолжал Мезий, – можно бежать. Большинство несчастных, которые там работают, – это городское отребье. У них нет ни денег, ни поддержки извне. Но тот, у кого есть и то и другое, может организовать свой побег.
Рудники обычно удалены от Рима, там умирает много людей, и никто не ведет точного счета заключенным... И я хочу тебя спросить, Сулла: решишься ли ты биться со зверями? Но мне кажется, что это пустой вопрос...– Твое предположение правильно. И к тому же у меня нет выбора. Я хочу попросить тебя только об одной милости: проведи меня к другим осужденным. Я хочу увидеться с Халлилем, которого схватили как моего сообщника. Он свидетельствовал против меня и был осужден за то, что другие назвали преступлением. И я хочу знать почему...
Мезий пожал плечами:
– Легко догадаться о причинах... Но я в любом случае проведу тебя туда, потому что я хочу, чтобы ты договорился с десятком других мужчин, которые вместе с тобой будут биться со зверями. Некоторые из них – пираты, взятые в плен на море. Они сами как звери. Это геркулесы, пережившие сотни битв. Есть там и африканские ловцы диких зверей, осужденные за то, что они перепродавали частным лицам животных, принадлежащих государству. Они расскажут тебе все, что знают о слабых местах медведей и львов, как лучше их убивать или избежать их когтей. А тебе, офицеру, надо будет только организовать ваше сражение...
Страж отодвинул мощную решетку, и Сулла оказался среди тех, кто, как и он, пойдет на арену. Одни лежали прямо на камнях, другие теснились на нарах, большинство были совершенно обессилены. Пары сидели обнявшись. Некоторые беспрерывно стонали. Другие, охваченные смертельным страхом, без конца ходили в отхожее место, потом возвращались. А некоторые, собравшись вокруг чана, куда охранники навалили утром овсяную кашу, ели эту грубую пищу, зачерпывая ее ковшами, висевшими для этой цели на стене. Там были даже игроки в кости и зрители, следившие за игрой.
Сулла подумал, что эта картина изображала затишье перед бурей. Тишина закончится, когда сюда войдут охранники с кнутами, чтобы погнать всех этих мужчин и женщин к подъемным устройствам, которые доставят всех на арену, посыпанную песком. Тогда они начнут страшно кричать, некоторые будут пытаться разбить себе голову о стены, чтобы только не видеть, как к ним приближаются окровавленные морды хищников.
Перешагивая через одних, трогая за плечо других, заглядывая в лица, галл искал знакомый профиль Халлиля, финикийского финансиста.
И он нашел его лежавшим в углу на нарах, с открытыми глазами, уставившимся в потолок, размышляющим. Галл тронул его за плечо:
– Халлиль!
Доверенный Менезия повернул к нему лицо.
– Сулла! – испуганно воскликнул он. – О боги... Где ты был? – Финикиец испуганно смотрел на наследника Менезия.
– Ты же знаешь, что я имею право на отдельные покои, – хмыкнул Сулла.
– Тогда почему ты оказался здесь? – спросил финансист, пытаясь сесть на рассохшихся досках.
– Чтобы увидеть тебя...
Слезы наполнили глаза несчастного.
– Чтобы обвинить меня в преступлении, которое я совершил, дав против тебя показания?
– Я пришел не упрекать тебя, Халлиль. Я хочу понять причины, по которым ты это сделал.
– Простишь ли ты меня, когда узнаешь?
– А ты думаешь, что я не догадываюсь?
– Ты не можешь догадаться обо всем. Известно ли тебе, что у меня есть дочь тринадцати лет?
– Нет. Я знаю только, что у тебя есть жена.