Дикарка
Шрифт:
Там всегда сидели несколько человек, готовых явиться по первому зову. То были верные люди.
Вспомнив Марко Эстевеса, Виктор нахмурился.
Не так давно он тоже был среди верных людей, и Виктор считал его своим.
Предатель.
Губы Виктора скривились при одной мысли, что некогда он глупо доверился этому человеку.
Сейчас он войдет в дом и подождет звонка Альберто – он сообщит, что Эстевес и эта девка в их руках. Нет никаких сомнений, что рано или поздно беглецы будут пойманы.
Шагая к величественному особняку, Виктор улыбался.
Он всегда получает что хочет.
Всегда.
Марко
Не гремел гром.
Капли дождя перестали стучать о дырявую кровлю и падать на пол у его ног.
Стих ветер, который нещадно трепал ветхое строение.
И, слава Богу, прекратилось пение.
Он бесшумно сел и понял, что наступила не только тишина – наступило утро. Серый утренний свет узкими лучиками пробивался сквозь щели в рассохшихся ставнях.
Посмотрев вниз, Марко увидел, что Лия уснула рядом с ним на пыльном полу. Ее голова со спутанными волосами покоилась в пыли буквально в дюйме от его ноги. Было такое впечатление, что она хотела положить голову ему на колени, но в конце концов упрямство взяло верх и она передумала.
Ох, Лия, подумал он, покачав головой и поборов острое желание наклониться и погладить ее волосы.
Несколько часов назад, когда Лия обрушила на него весь свой обширный репертуар поп-музыки, такое нежное желание вряд ли пришло бы ему в голову. Самым ужасным было бесконечное повторение знаменитой арии «Эй, Иуда», которая всякий раз взрывалась неистовым, хорошо знакомым финалом…
«Ба-ба-ба, ба-да-да-да… ба-да-да-да… Эй, Иуда».
Каждый раз, когда она замолкала, чтобы набрать в легкие побольше воздуха – а она, видимо, выбилась из сил, – он старался воспользоваться моментом и уснуть, но не успевал он смежить веки, как все начиналось сначала.
«Ба-ба-ба, ба-да-да-да… ба-да-да-да… Эй, Иуда».
Боже, какой у нее ужасный голос. Он не раз дразнил ее и подсмеивался над ее «потрясающими» вокальными данными, когда они были вместе во Флориде год назад.
Лия рассказывала ему, а это был редкий случай, когда она говорила о своем прошлом, что воспитывалась в музыкальной семье, что музыка была страстью ее матери. А сама Лия, еще будучи ребенком, очень любила танцевать. Она и в самом деле была неподражаема в танце.
Марко всегда гордился ею, когда они приезжали в клубы южного берега, где Лия моментально начинала двигаться в зажигательном ритме латиноамериканских танцев.
Лия была из тех людей, которые не стесняются и не чувствуют неловкости на танцевальной площадке: она двигалась с текучей, чувственной грацией, которая всегда зачаровывала Марко. Танцующая Лия была столь соблазнительна в те жаркие летние ночи в свете мелькающих разноцветных огней – загорелая и почти вся обнаженная, развевающиеся светлые волосы и ритмично двигающиеся бедра. Даже когда она вместе со всеми в такт танцевала модную в то лето макарену, то все равно стояла несколько в стороне от прочих, демонстрируя всем свое особое отношение к хореографии синхронного танца.
Да, она была прекрасной танцовщицей.
И еще она очень любила петь.
Певица она была
ужасная. И очень хорошо это знала.Стоило Марко посмеяться над ее неспособностью верно выдержать мелодию, как она с характерным для нее апломбом начинала изводить его своим пением.
Тогда он умолял ее замолчать.
Но куда там – она только усмехалась, качала головой и пела своим низким голосом до тех пор, пока он поцелуем не затыкал ей рот.
Этот способ срабатывал безотказно.
Сейчас, глядя на спокойное лицо спящей женщины, Марко думал, что бы произошло, вздумай он сегодня применить ту излюбленную тактику.
Он сразу вспомнил о ней, когда Лия начала изводить его своим пением. Но в этот раз, в отличие от прошлых времен, он хотел не целоваться: он всеми фибрами души желал одного – выспаться.
А если бы он поцеловал ее сегодня ночью, то спать он бы точно расхотел.
Понимала ли это Лия?
Было ли ее пение приглашением к страсти?
Хотела ли она, чтобы он поцеловал ее, измученный бесконечной песнью?
«Нет, не хотела, – сказал себе Марко. – Теперь она считает меня своим врагом, а не любовником».
Сегодня она просто использовала свое самое эффективное оружие, чтобы измотать его бессонницей и не дать отдохнуть. Она хотела, чтобы днем он превратился в сонную курицу и, воспользовавшись благоприятным моментом, сбежать.
Марко нахмурился при одной мысли о том, что она может исчезнуть, после того как он столько месяцев пытался найти ее…
«Брось, кого ты хочешь обмануть?»
Он потеряет ее в любом случае, если не сейчас, то через день или два.
Интересно, как долго это продлится…
Но как бы то ни было…
Черт, она же его пленница и только поэтому находится с ним.
Чем раньше он освободится от нее, тем лучше.
Тогда он сможет заново построить свою жизнь, начать все сначала и забыть ее…
Нет.
Как он сможет вообще когда-нибудь забыть ее?
Забыть ее…
Да.
Он должен это сделать.
Забыть ее…
Послышался шорох – Лия зашевелилась.
Марко посмотрел на девушку и увидел, что у нее дрожат веки.
Вот ее глаза широко открылись, и она сонно уставилась на Марко, как смотрела на него каждое утро тем незабываемым летом – вот сейчас на ее губах появится неторопливая улыбка.
Лия моргнула, и улыбка исчезла, словно ее и не было. Девушка рывком села.
– Что ты делаешь? – требовательно спросила она осиплым голосом. Сказались ночная сырость и ночной концерт.
Что он делает?
Он уже давно только и делает, что думает о ней.
Но признаваться в этом ни в коем случае не следует.
– Хотел разбудить тебя, – грубо произнес он.
– Зачем? Собирался предложить мне на завтрак омлет?
Замечательно! Сохранить такую энергичную иронию после всего пережитого!
– Ты хотел спросить, чем мне намазать тосты – джемом или медом? – не унималась Лия, садясь. – Мне кажется, что сегодня я не возражала бы ни против джема, ни против меда. Кстати, тосты я люблю поджаристые. И не забудь о кофе – он должен быть горячим, как солнце, и черным, как ночь.
Лия зевнула и с хрустом потянулась, дернув Марко за прикованную руку.