Дикая принцесса

— Нам нужно встретиться с моим старым знакомым, — говорит он без предисловий, его голос такой холодный и отстраненный, как будто ничего из того, что произошло сегодня утром, не было. От этих слов у меня сводит живот, и я ненавижу эту холодность между нами, то, как быстро он отступает, когда вспоминает… что именно? Что на самом деле он не хочет этого делать? Когда он приходит в себя, его личный моральный кодекс встает на место?

Меня это расстраивает и раздражает, и я хочу крикнуть ему, что он не может иметь и то, и другое, но правда в том, что я знаю, что позволила бы ему иметь и то, и другое, если он этого хочет, и, кроме того, я знаю, что это не тот разговор, который нам нужно вести прямо сейчас.

— Возможно, он сможет вернуть нас в Бостон, — продолжает Левин, и я хмуро смотрю на него.

— Почему бы тебе просто не позвонить Виктору? — Спрашиваю я с любопытством. —Наверняка он сможет помочь, он ведь твой босс, верно? И у него много влияния и денег? Почему бы ему просто не вытащить нас отсюда?

Левин усмехается, но это, по крайней мере, не покровительственный звук.

— У нас нет ни документов, ни паспортов, — терпеливо объясняет он. — Виктор может помочь мне во многих местах, и он вытащил меня не из одной передряги, это правда, но здесь он не имеет большого влияния. Это не то место, на которое распространяется его влияние. Я знаю некоторых людей еще со времен работы в Синдикате, и именно на эти контакты мне придется полагаться.

Поэтому с отелем все так хорошо получилось, хочу сказать я, но не решаюсь. Я знаю, что это несправедливо, люди Диего могли найти нас где угодно, и, вполне возможно, все еще могут.

— Что значит, ты знаешь некоторых людей по работе в Синдикате? — Спрашиваю я, подражая тому, как абсолютно спокойно он это произнес, как будто в этом нет ничего странного. — Чем ты здесь занимался?

— Это неважно, — говорит Левин, его губы слегка подрагивают, и я сужаю глаза.

— Ты когда-нибудь объяснишь что-нибудь сам, или мне придется вытягивать из тебя все?

Он коротко смеется.

— Я только что рассказал тебе приличную часть без того, чтобы ты вытягивала это из меня. Я рассказал тебе, Елена. У меня было несколько работ здесь, от случая к случаю, на протяжении многих лет. Я немного знаком с городом, и, если мои прежние контакты все еще действуют здесь, у меня могут быть средства, чтобы смягчить нашу ситуацию. Я знаю, что один человек все еще занимается своим старым ремеслом.

— Это все еще очень загадочно, — жалуюсь я, и челюсть Левина сжимается.

— Я не собираюсь рассказывать тебе все подробности моей прошлой жизни, — спокойно говорит он. — Я был честен с тобой в том, что делал. Тебе не нужно знать все досье на меня.

— Они хранят досье? — Я моргаю на него, и он вздыхает.

— Елена, есть вещи, о которых лучше не знать. Тем более что...

Он прерывается, но я уверена, что знаю, что он хотел сказать. Тем более что, вернувшись в Бостон, мы больше никогда не увидимся.

— Пойдем, — говорит он наконец, кивая в сторону двери. — Я занесу ключ, и мы можем идти.

Я следую за ним, чувствуя, как яма беспокойства в моем животе становится все глубже, когда он бросает ключ в окно мотеля, и мы выходим на улицу. Нам придется пройти немного, пока мы не достигнем достаточно оживленной части города, чтобы поймать такси, и я морщусь от каждого хромающего шага, но я сдерживаю любые жалобы. Я не хочу быть тем, кто задерживает нас.

Однако облегчение, которое я испытываю, когда мы садимся на заднее сиденье такси, даже если оно теплое и слегка пахнет застарелым потом, ощутимо. Левин молча сидит рядом со мной, пока такси едет по пробкам, и я хочу что-то сказать, чтобы нарушить тишину, но не знаю что. Мне кажется невозможным, что мы можем быть так физически близки и интимны, как сегодня утром, а спустя несколько часов чувствовать, будто между нами океан пространства.

Разве так бывает в отношениях? Неужели так всегда?

Но, конечно, это не так, потому что на самом деле у нас нет отношений.

Левин велит такси остановиться на углу одной из улиц, выходит и открывает для меня дверь.

— Это несколькими улицами ниже, — говорит он, когда мы начинаем идти. — Не самая лучшая идея, чтобы такси высадило нас слишком близко к тому месту, куда мы на самом деле направляемся.

Я вижу, что он оглядывается по сторонам с каждым нашим шагом, прекрасно понимая, что нас окружает, готовый ко всему. Мне становится спокойнее, когда я понимаю, что он не теряет бдительности, и я прижимаюсь к нему, возможно, ближе, чем ему хотелось бы.

— Прости, — бормочу я, когда понимаю, что он замедлил шаг, чтобы сравняться с моим, что стало еще медленнее из-за моей хромоты. — Я пытаюсь не отставать.

— Ты в порядке, — спокойно говорит он, снова оглядываясь по сторонам. — Если ты будешь напрягаться, это ничему не поможет. Я постараюсь держать тебя подальше от него как можно дольше.

Я не очень понимаю, куда мы едем и о чем он говорит. Мы проходим мимо ветхих зданий и других, которые выглядят только в легком запустении, и ни одно из них не выглядит так, как будто им особенно часто пользуются. Но Левин, похоже, знает, что ищет, и в конце концов останавливается перед деревянным и частично кирпичным фасадом с дверью, покрытой граффити. Он стучит раз, два, а затем три раза подряд, после чего делает шаг назад и подталкивает меня так, что я оказываюсь скорее позади него, чем на виду.

Я двигаюсь без раздумий, начинаю привыкать к тому, что Левин ставит себя между мной и другими людьми. Я стою на месте, мой пульс учащается в ожидании того, кто откроет дверь, и через несколько мгновений она распахивается, и я вижу, как из нее выходит пожилой мужчина с редкими темными волосами и легкой сутулостью в осанке.

El lobo mira (исп. Смотрящий волк), — просто говорит Левин, и мужчина застывает, его глаза сужаются, а уголки морщинистых губ подергиваются улыбкой.

— Волков! Я не видел тебя несколько лет. Я решил, что ты умер, как это часто бывает с людьми твоего типа. Чем могу быть полезен?

— Ну, для начала мы можем поговорить о наших делах не на улице, — язвительно говорит Левин, и глаза мужчины расширяются, когда он начинает смеяться.

— Конечно, конечно. — Он открывает дверь пошире, чтобы мы могли войти, и я вижу, как его взгляд с интересом останавливается на мне, когда мы заходим внутрь. Это любопытный взгляд, но не развратный, и это заставляет меня немного расслабиться.

Интерьер здания странный. Оно обшарпанное, не похоже на дом, но в то же время создается ощущение, что это именно дом: вещи разбросаны повсюду, а воздух наполнен запахом еды и специй. Я не могу понять, живет ли этот человек здесь на самом деле или нет, и ничто, пока он ведет нас по затемненному, обшитому деревянными панелями коридору, не дает мне никаких подсказок.

Мы останавливаемся у облупившейся двери, и он возится с ручкой, открывая ее и пропуская нас внутрь.

Внутри темно, и моим глазам требуется мгновение, чтобы привыкнуть. В комнате сильно пахнет сигаретным дымом и теми же кулинарными специями, что и снаружи. Она очень маленькая, едва хватает места для письменного стола, который стоит вертикально у одной стены, с потертым стулом за ним и еще тремя, разбросанными перед ним.

— Садитесь, садитесь, — говорит мужчина, махая рукой на стулья, и я тут же сажусь, желая снять давление со своей лодыжки. Левин, похоже, предпочитает стоять, шагнув ближе к моему креслу, но оставаясь на ногах.