Дикие лошади

«Ты старый грешник, Валентин».

«Никто не ангел», – парировал он.

Я смотрел на его опустевшее кресло и вспоминал отчаянный полушепот: «Я убил корнуэлльского парня…»

Быть может, «корнуэлльский парень» – это лошадь?

На дорожке снаружи послышались шаги, и звонок издал свое «динь-дон». Я остался сидеть, потому что не желал узурпировать столь желанный Полу статус главы дома, но дверь пошла открывать Доротея.

– Входите, Робби, – сказала она, и я услышал явное облегчение в ее голосе. – Как мило с вашей стороны, что вы пришли.

– Этот ваш сын!.. – Голос доктора выражал отвращение.

– Простите, простите! – успокаивающе произнесла Доротея.

– Не ваша вина.

Доротея впустила его и закрыла переднюю дверь, а я отворил дверь гостиной Валентина, чтобы поприветствовать доктора.

Робби Джилл небрежно пожал мою руку.

– Рад видеть, что вы не одна, – обратился он к Доротее. – Что с Валентином?

Мы все втроем тихо прошли в тускло освещенную комнату в непременном сопровождении Пола, который незамедлительно залил всю сцену ярким светом потолочной лампы. Я подумал, что во мне, должно быть, говорит режиссер, если я нахожу это резкое освещение неуместным. По крайней мере, Робби Джилл не выразил протеста, а уселся рядом с кроватью, чтобы клинически установить то, что было заметно любому глазу, – то, что Валентин, обитавший некогда в этой органической оболочке, покинул ее.

– В какое время он умер? – спросил Робби у Доротеи, и его ручка зависла над учетной карточкой.

– Я не могу сказать точно, – печально промолвила она.

– Около полуночи, – сказал я.

– Матушка спала, – вмешался Пол. – Она признает это. Она не знает, когда он умер.

Робби Джилл посмотрел на него ничего не выражающим взглядом и без комментариев написал на карточке «01.00», показав ее мне и Доротее.

– Я присмотрю за оформлением бумаг для вас, – сказал он Доротее. – Но вам нужно обратиться в похоронное бюро.

– Оставьте это мне, – вновь влез Пол. – Я возьму все это на себя.

Никто не возразил. Принятие на себя важной части относительно мелких вопросов отлично соответствовало характеру Пола; я подумал, что он, возможно, будет столь занят ими, что забудет о книгах. Однако не будет вреда, если создать для Доротеи дополнительную линию защиты.

– Что, если я схожу через дорогу к вашей подруге Бетти, – предложил я, – и попрошу ее составить вам компанию?

– Хорошая идея, – одобрил Робби Джилл.

– В этом нет необходимости! – воспротивился Пол.

– Еще несколько рано, дорогой, – запротестовала было Доротея, посмотрев на часы, но тем не менее в глазах ее появилась надежда.

Я перешел через дорогу к дому ее подруги и разбудил мужа подруги, чье первоначальное раздражение перешло в примирительное пожатие плечами.

– Бедный старикан, – сказал он, очевидно, имея в виду Валентина. – Мы присмотрим за Доротеей.

– С ней ее сын Пол, – сообщил я ему.

– Бетти, – сказал он с нажимом, – придет очень быстро.

Я улыбнулся владельцу щетинистого подбородка, мятой пижамы и теплого халата. Пол, кажется, на любого приличного человека производит гнетущее впечатление.

Я подождал, пока Бетти не перешла через дорогу, такая же пухлая и милая, как Доротея, и пока не уехал Робби Джилл. За это время Пол успел полдюжины раз сказать, что в моем присутствии нет необходимости. Пока он где-то в другом конце дома надоедал доктору, Доротея виновато сообщила мне, что она заперла гостиную Валентина, просто на всякий случай, и спрятала ключ в розовой вазе в ее спальне.

Я с улыбкой поцеловал ее в щеку и поехал на работу, опаздывая на полчаса, но не собираясь оправдываться.

Репетиция и установка освещения заняли все утро. Всех бессловесных персонажей, членов Жокейского клуба, следовало усадить в кресла и прорепетировать с ними их реакцию на долгую яростную защиту Нэша Рурка.

– Здесь возмущение, – пояснял я, – потом недоверие, приподнять ладонь, уронить карандаш, смотреть сердито… Вы думаете, что этот человек виновен, что он лжет. Все отлично, прогоним это еще раз.

И опять, и опять, а Нэш стоял, повторяя свою речь, и перед каждой следующей фразой делая паузу, чтобы Монкрифф мог окончательно установить свое осветительно-съемочное оборудование. Сиббер во главе стола, как обычно, отпускал сальные шуточки и пренебрежительно отзывался о правительстве в нормальной занудной манере старого актера, который давно расстался с надеждой сыграть Гамлета. Сиббер – я называю большинство актерского состава по именам их персонажей, – так вот, Сиббер собирался выдать на-гора столько истины и страдания, что ему осталось бы только ссыпать в закрома хорошие отзывы.

Я же ожидал от него другого. Чего и добивался.

Мы сделали краткий перерыв на ленч. Нэш Рурк появился вовремя, чтобы загримироваться, и молча прошел на освещенную площадку, чтобы Монкрифф проверил, соответствует ли цветовая гамма в этом свете натуральной.

Из-за того что Нэш в одиночку репетировал предыдущим вечером, «члены Жокейского клуба» не были готовы к тому, что им предстояло увидеть, и мне отчасти хотелось запечатлеть их невольную реакцию. Я предложил снимать сцену без репетиции. Она должна была продолжаться от начала до конца, что бы не пошло иначе, чем было запланировано.

– Начинаем, – скомандовал я. – Без остановок. Идет?

Все кивнули, хотя тут и там было замечено сомнение. Не считая невоспроизводимых сцен, где занято пять сотен статистов, первый прогон редко можно увидеть на экране.

Устав от бесконечных экспериментов, Нэш наконец понял, чего я хочу, но понимание не гарантировало, что он сможет это совершить. Однако в этот день по каким-то своим мотивам он решил выложиться полностью и играл с такой напряженной силой, что рты вокруг стола открывались в настоящем недоверии. Монкрифф говорил потом, что у него волосы на голове встали дыбом, кроме тех, что прилипли от пота. Сиббер инстинктивно сполз и вжался в кресло, когда Нэш как грозовая туча навис над ним, и через секунду или две мертвого молчания, когда я сказал, почти не дыша: «Стоп, берем» – операторы и актеры зааплодировали.

Нэш на это только пожал плечами.

– Что ж, это сильно написано…

Он развернулся и пошел из внутреннего пространства стола-подковы туда, где стоял я.

– Ну? – сказал он.

Я был практически безгласен.

– Давайте, – потребовал Нэш. – Скажите это. Скажите: «Прогоним это снова».

Его глаза смеялись.

– Прогоним это снова, – произнес я.

Мы переставили и перенастроили камеры и повторили сцену еще два раза. Все три прошли чудесно, без накладок, и все три были приемлемы, но не только я считал, что первая сцена – это электрический ток без изоляции.