Дикие лошади

– Все спокойно, мистер Лайон, – отрапортовал он.

– Хорошо.

В пристройке к дому художник-постановщик, с одобрения и подачи моей и О'Хары, соорудил имитацию гостиной размером с настоящую комнату, а также воссоздал выходящий окнами на конный двор кабинет тренера в таком виде, каким он некогда был.

Наверху, убрав стену-другую и используя как старые фотографии, так и реальную обстановку, мы воспроизвели импозантную комнату, оригинал которой все еще можно было увидеть в главном здании Жокейского клуба на Хай-стрит, – комнату, где когда-то велись расследования и на карту ставились репутация и средства к существованию.

Настоящие официальные расследования уже сорок лет или более того проводились в главном офисе индустрии скачек в Лондоне, но в книге Говарда Тайлера и в нашем фильме инсценировка судебного заседания – неофициальное, крайне драматичное и изобличающее следствие – происходила в прежней непривлекательной обстановке.

Я зажег несколько уже подключенных ламп, бросавших тусклый отблеск на полированный паркетный пол, картины Стаббса и Герринга на стенах и роскошные, обитые кожей кресла, расставленные вокруг огромного подковообразного стола.

Сконструированная комната была намного больше, чем настоящая, чтобы в ней можно было поставить камеры. К тому же казавшиеся капитальными стены вместе с карнизами и картинами могли быть легко раздвинуты в стороны. Лампы подсветки на потолочных подвесках, сейчас темные, ждали в паутине проводов, выключателей и кабелей, пока придет утро и принесет им жизнь.

Нэш Рурк проследовал к одной стороне стола, отодвинул зеленое кожаное кресло и сел в него, я присоединился к нему. Он принес с собой несколько страниц заново переписанного сценария, которые сейчас и бросил на полированную столешницу, сказав:

– Сцена, которую мы делаем завтра, ключевая, верно?

– Одна из сцен, – кивнул я.

– Человек обвиняется, он расстроен, сердит, потому что ни в чем не виноват.

– Да.

– Ага. А наш друг Говард Тайлер крутит мне мозги.

Акцент Нэша Рурка, акцент образованного американца, с намеком на бостонское происхождение, не совсем соответствовал образу британского аристократа, тренера на скачках, которого он должен был изображать, – незначительная деталь почти для всех, включая меня, но исключая (что неудивительно) Говарда.

– Говард хочет поменять манеру, в которой я выговариваю слова, и чтобы я играл всю сцену задушенным шепотом.

– Он так сказал? – переспросил я. Нэш пожал плечами, частично отрицая.

– Он хочет того, что называют «застывшей верхней губой».

– А вы?

– Этот парень должен орать, во имя Господа. Он – человек с большой властью – обвинен в убийстве жены, верно?

– Верно.

– Которого он не совершал. И он стоит лицом к лицу с толпой дубовых пней, которые задумали спихнуть его так или иначе, верно?

– Верно.

– А председатель женат на сестре его покойной жены, верно?

Я кивнул.

– Председатель, Сиббер, окончательно катится в пропасть. Мы решили это сегодня.

– То-то Говард плюется по поводу убийцы-придурка.

– Завтра здесь, – я обвел взмахом руки достоверный макет комнаты, – орите себе на здоровье.

Нэш улыбнулся.

– И еще вы должны будете вложить немало угрозы в тон своего ответа председателю Сибберу. Вы должны убедить членов Жокейского клуба и зрителей, что у вас хватило бы душевных сил для убийства. Не будьте терпеливым и пассивным.

Нэш откинулся в кресле, расслабившись.

– Говард выплюнет свои кишки. От всех ваших новшеств его корчит.

– Я его успокою.

Нэш был одет, как и я, в свободные брюки, рубашку с открытым воротом и толстый широкий свитер. Он взял со стола сценарий, немного полистал его и задал вопрос:

– Насколько отличается полный сценарий от того, который я видел вначале?

– Там больше действия, больше резкости и намного больше неизвестности.

– Но мой персонаж – этот парень – он все-таки не убивал свою жену, правда?

– Не убивал. Но сомнения в этом будут оставаться до самого конца.

Нэш принял философский вид.

– О'Хара уговорил меня пойти на это, – сказал он. – Между проектами у меня было три свободных месяца. Заполните их, сказал он. Чудный маленький фильм о скачках. О'Хара знает – во всем, что касается лошадей, я младенец. Старый скандал из реальной жизни, описанный всемирно известным Говардом, о котором я, конечно, слышал. Престижное кино не кувырок через голову, говорил О'Хара. Режиссер? – спрашиваю я. Он молод, отвечает О'Хара. Вы не работали с ним прежде? Чертовски верно, не работал. Поверьте мне, говорит О'Хара.

– Поверьте мне, – произнес я.

Нэш одарил меня улыбкой, которой гордился бы аллигатор, одной из тех, с какими головорезы в вестернах отскакивают в сторону, уклоняясь от пуль.

– Завтра, – сказал я, – открытие основного сезона Английских Равнинных скачек.

– Знаю.

– В субботу будет Линкольнский заезд.

Нэш кивнул:

– В Донкастере. Где это – Донкастер?

– Семьдесят миль отсюда на север. Меньше часа на вертолете. Хотите попасть туда?

Нэш уставился на меня.

– Вы меня подкупаете!

– Конечно.

– Как насчет страховки?

– Я оговорил это с О'Харой.

– Черт побери! – воскликнул он.

Нэш внезапно вскочил в удивительно хорошем расположении духа и стал ходить вокруг стола.

– В сценарии сказано, – заметил он, – что я стою на коврике. Это и есть коврик – эта штука у открытого конца стола?

– Да. На самом деле это кусок ковра. Исторически было так, что обвиняемый по делу о Ньюмаркетских скачках стоял здесь, на ковре, и отсюда идет фраза «вызвать на ковер».

– Несчастные ублюдки.

Он стоял на ковре и негромко проговаривал текст, повторяя и запоминая слова, делая паузы и подбирая жесты, перенося вес с ноги на ногу словно в ярости, в конце концов вошел во внутреннее пространство стола-подковы и угрожающе наклонился над креслом Сиббера, обвинителя.

– И я ору, – сказал он.

– Да, – согласился я.

Он гневно пробормотал несколько фраз и вернулся на свое прежнее место рядом со мной.

– Что случилось с этими людьми в реальной жизни? – спросил он, садясь. – Говард клянется, что описал истинные события. О'Хара сказал мне, что вы уверены в обратном. Так что же случилось на самом деле? Я вздохнул.