Дикие пчелы

Сейчас беглец будет взят. Да и винтовки уже не видно, наверное, распулял все патроны, за ненадобностью бросил, чтобы было меньше улик.

– Гы! Гы! Ура! Раааа!

Но что это?! Всадник вдруг повернулся в седле, припал к луке седла, в руках блеснул серебром винчестер.

– Диу! Диу! Диу! – Посыпались всадники с седел, покатились по пыльному тракту кони.

А конь каторжанина легко взял с места и полетел, едва касаясь копытами земли.

Еще четыре раза простонала винтовка. Еще четыре казака остались без коней.

– Стрелять! Убить! – орал Храмов. Но всадник уже далеко оторвался от преследователей, трижды мелькнул на взгорьях и исчез. А тут вечер, загремели громы, началась гроза, реванул проливной дождь. Но Храмов, уже с тремя казаками, продолжал трусить по тракту в сторону Кавалерова.

Гурин же спокойно свернул с тропы, погнал мерина в противоположную сторону, в свое родное Божье Поле.

Устин остановил Коршуна, когда миновал Кавалерово. Деревня спала безмятежным сном, никто Устина не видел. Храмов потерял следы «бандита». Устин добыл двух пантачей «на кислой воде» и ушел в свое зимовье.

По деревням шум, разговоры, что будто в тайге хоронятся двадцать бандитов, которые перестреляли казаков, перебили всех коней.

– Пристава ранили в голову. Выживет ли, сердешный?

– Пристав этот ладный, приструнивает бандитов и браконьеров. Жаль, ежли окостыжится.

– И все же те каторжане праведно исделали, что поприжали казачишек, проходу бабам не стало, всех за сиськи хватают, тоже моду нашли, сволочи. Пальнуть бы из берданы одного-другого, то и баб бы боялись.

– Теперь они и носа не покажут в тайгу, проучены. Ха-ха-ха!..

Очнулся Арсе. Начал шарить поспешно под боком, винтовку искал. Увидел бабу Катю, улыбнулся. Тихо сказал:

– Я подумал, помер. Потом ожил, а тут бандиты ходи, вот и посмотри, где винтовка. Я жить теперь буду?

– Будешь, коли с того света вернулся. А винтовка вона висит.

– О, баба Катя, шибко страшно умирать. Сел один комар – больно, второй – совсем больно, а там уже туча. Моя кричи, но они не слушают. Голова пошла колесом, все пропади.

– Ничего, ваше мужское дело – ходить по тайге, воевать, а наше – лечить. Такие уж вы, мужики, шубутные. Так, видно, уж бог рассудил.

– Зачем же бог так плохо рассудил, что родил бандитов? А? Тарабанова родил, его сынка?

– Не бог их родил, они с матерей рождаются, а потом идут на поводу у дьявола. Ну поешь и спи. Напою я тебя сонной травкой, во сне-то вся болесть пройдет.

Ванин запалил трех коней, пока прискакал из Ольги в Каменку. Он узнал про беду от Гурина. Бросился к старику Силову. Но Андрей Андреевич спокойно ответил:

– Ежли написано на роду умереть от комара, то умрешь. И чего я туда полечу? Дано судьбой выжить, то выживет. Хозяйство бросить невесть на кого не могу. Комары поели, то и лучше – кровя посвежеют. Комар, ить он дан человеку не здря, кровя пьет, новые прибывают. Попробуй не черпать из колодца воду, враз закиснет, я пить не будешь. Так и кровя. Поезжай, ежли хочешь, один.

– Но ведь, ведь это же ваш сын! Сын, который сделал вас богатым человеком! – задохнулся от возмущения Ванин… – Это даже уже не ваш сын, а сын России!

– Э, громко говоришь, – махнул рукой старик. – Жалко будет, ежли сгинет. Но ить я не могу его воскресить.

– Но долг, долг человека, отца вы должны выполнить.

– Сполню, все сполню, как надо, похороним, сорокоуст прочитаем. Вот и весь долг, – спокойно отвечал Андрей Андреевич. – Пойми, что все в руце божьей. Сбегай, ты помоложе, прознай, и поедем хоронить. Скорблю, но делов полон рот, скорбя, должен робить. Бери коней и дуй.

Ванин взял трех коней, как ни ворчал Силов, мол, хватит и одного. Всех запалил. Последнего бросил за околицей, дошел пешком. Влетел в бабкин лазарет, увидел улыбающегося Федора, шумно выдохнул, упал на скамейку.

– Трех коней запалил. Рад, что ты жив.

– Зачем было палить? Ежли был бы мертв, то и ты бы не спас. Вот баба Катя нас спасла. Но рад, что ты за меня страшился. Бог с ними, с конями.

Ванин обнял Федора, трижды поцеловал в колючие усищи. Долго смотрел в его хитрые глаза, проговорил:

– Эко нужный ты человек для России. Потеряй она тебя – потеряет золотые горы.

– Верю, Борис Игнатьевич, что бежал к другу, а не за рудными точками.

– Надо благодарить лекарку, я тут прихватил впопыхах две тысячи, поди хватит.

– Пустое, она денег не берет. Староверы положили ей оклад, вот с него и живет. Но эти деньги можно передать Мартюшеву, он у них подставной наставник, но честный и сможет повысить оклад бабе Кате, передаст наши деньги. Пошли погуляем. Мне уже можно вставать. Арсе спит, не буди. Потом поговоришь.

Побратимы вернулись с пантовки. Добыли мало, всего три пантача. Зверь отошел куда-то. На охоте такое случается. Устин отвел Коршуна на конюшню Сонина, Алексей Степанович обнял коня, осмотрел: жив, здоров. Устину можно доверять. А то конь застоялся, так хоть промялся.

В дом Устин не зашел, встретил отца, сказал:

– Пойдем-ка, тять, в боковушку, разговор есть. – И так сурово посмотрел на отца, с таким огнем в глазах, что Степан без слов зашел в свою келью. – Где Груня? – прошипел Устин сквозь стиснутые зубы. Рука за поясом что-то держит.

– Я уже сказал где, чего же еще пытаешь?

– Груня жива, передавала мне поклон, просила, чтобы я забрал украденные тобой деньги, сберег у себя. Сказала, чтобы я ждал ее, скоро вернется с каторги. Внял ли?

– Откуда узнал такое?

– Сорока на хвосте принесла. Деньги на стол! Это значит десять тысяч ассигнациями и пять золотом. Ну! – рыкнул Устин, доставая револьвер. – Будя, если отец бандит, то сын не должен идти у него на поводу.

– Хорошо, деньги, считай, ты получил. Они в общественной казне, выдам в любое время. А что это значит «чтобы ждал»? Куда ты денешь Саломку? Убьешь одну бабу, придешь к другой? Об этом ты подумал? А потом знай, что только мертвый сможешь жениться на мирской. Только мертвый! Убежишь? Найдем в царствии небесном. Меня передашь властям? Никто тебе не поверит. Я сам власть. Покажешь могилу Тарабанова? Отрекемся, что знать не знаем, ведать не ведаем. Куда девалась та чернявка из бардака? Значит, ты и это знаешь. Я убил ее в логу. Хоть сто свидетелей собирай, скажу, что отпустил с богом, на дорогу денег дал. Охолонь, подумай, а уж потом решай. Нет, бить не буду, ругать не буду, у тебя уже есть жена, а там могут быть и дети. Но ежли преступишь нашу черту, то сгинешь. Сам убью. Или убьем без выстрела, в спину нож – и нет тебя. Деньги получишь сегодня же. Мне они не нужны, мне надобно было спасти тайну нашей братии, кою могла унести баба Уляша, отринуть от тебя эту вдову, жену убийцы. Если уж ты такой чистый, то хоть над этим подумай, чья она была жена! Ха-ха-ха! Ну взял свое? Теперь вали от меня и думай.