Дикие пчелы

– Мой Кузя третьеводни ездил проверять ловушки, потом заглянул к Макару, чтобы обогреться. А там страсти господни, Кузя чуть со страху не умер. Макар со своим псом ругались. Макар – слово, а пес – два. Пес чернее дьявола, лежит на Макаровой постели и матерно ругается. А когда пригляделся Кузя-то, то это вовсе не пес, а дьявол. Макар будто кричит дьяволу: «Рано ты приволокся по мою душу, черный дьявол, я еще не до конца озолотил Хомина, не совсем закупил его душу. Да и другие души надыть скупать оптом и в розницу. Я столько наберу христианских душ, что тебе не уволочь их в ад. Придется пучком, как веники, связывать». – «Уволоку, – ответствует дьявол-то, – но и ты не секоти, не уйду я пока от тебя. Не переметнулся бы снова к богу. Без душеприказчика все может быть. Ты ить моталка. Я еще тебе лет сорок назад говорил, что иди ко мне, не слухал, все же пришел. Така дорога всех мотальщиков. Мы здесь такое натворим, что все за ножи схватятся, будут глотки друг другу перепиливать, а потом жрать человечину. Ты, Макар, молодец, хороший ты ловец душ христианских. То-то будет потеха. Всех в ад1 В смолу! Деньги все могут, от них грех, от них людские страсти…»

– И врать, и оговаривать ты горазда, Кузиха, – заговорил пьяный мужичок, покачиваясь на ватных ногах. – Но ежлив так, то пусть они идут за моей душой, так и быть, продам почти задарма, так и скажи им, за четверть спирта. Эх ты, зараза! Вот тебе бы глотку-то перехватить, люд бы вздохнул.

– Пьянчужка, нужен ты им, – перекосила губы Кузиха. – Они ловят души тех, кто праведен. Хомин был тишайшим человеком, а счас не узнать. Никого и слушать не хочет, в богатеи прет, ажио земля храмустит.

– А кто здеся праведен? Ты покажи мне того человека? А? Покажи. Неужели ты праведна? Ха-ха-ха! На земле, дура-баба, тот праведен, кто усоп, кто руки сложил на груди. А так все погрязли в грехах, в обмане. Вняла? Твой Кузя тожить добрый вражина, в спирт водички подливает, все норовит обмишулить.

– Потому и клевешшет Кузиха на Макара, что отнял он у них работника Хомина, – бросили со стороны.

– Полно тебе врать-то, Кузиха, на доброго человека. Чо он тебе исделал плохого? Всем помогает по силе: Рокотовым корову купил, Никитиным – коня, Брагиным – телку.

– А отчего же он не поможет Славину? – подпрыгнула Кузиха.

– Тю, дура, – усмехнулся Славин, – да ить я пьянь, даст корову – пропью, а допусти он меня поближе к себе, то пропил бы его пасеку вместе с ним.

– Потому и не дает, что ты уже одной ногой в аду, – торжествующе заявила Кузиха. – Ты сам говорил, что тебе черти снятся, гоняются за тобой.

– Ну и снятся. Придет черт, а я ему голик в пастищу, потом по морде – и пошла война. Дажить антиресно.

– Ботало ты, Кузиха, так тебе и поверили. Славину снятся черти, так он не отказывается. А Макара нечего сюда же приплетать.

– Я не приплетаю. Но сами подумайте, пошто его выгнали староверы из деревни? Потому как Макар колдун, глянет раз на корову – и нет молока, глянет на овцу – подохнет в одночасье.

– На тебя бы он глянул, чтобы ты издохла, – засмеялся Славин.

– Чернокнижник он.

– Сами староверы такие же чернокнижники. Их Тараканов уторскал инородцев, и все сошло с рук, – начали шуметь со стороны.

– Да вы же знаете Кузю, он врать не будет. И другое скажите, кто больше Макара добыл соболей и колонков? Кто? Тут не обошлось без дьявола.

– Тиха, дура, вона сын волостного идет. Он тебе даст плетей, не заскучаешь, – зашикали со стороны.

Устину тут же рассказали, как Кузиха оговаривает Макара Булавина. Устин горько усмехнулся, сказал:

– Слушай, баба, когда тебя будут хоронить, то надо положить на живот, чтобы твой язык рос в нутро земное, не то прорастет на могиле и снова будет оговаривать людей. Ходи и подрезай, докука жуткая.

– С чего ему расти-то? – побледнела Кузиха. – Я ить крещеная. С дьяволом делов не веду.

– Оттого, что тебе будет скучно лежать без вранья. Вот и будет расти. А счас брысь, стерва! – рыкнул Устин и огрел плетью Кузиху по тонким, как спички, ногам.

Скоро рассказанное Кузихой обросло невероятными подробностями, и уже говорили, что дьявол и Макар схватились бороться. Макар положил дьявола на лопатки, тот обиделся, дунул на Макарушку, и он стал мухой. Но и тут Макар не унялся, сел дьяволу на нос и давай щекотать да кусать. Вот въедливый старик. Тогда дьявол превратил его в комара, потом в таракана и загнал в щель печную. Потом дьявол смилостивился, и Макар снова стал Макаром. Кто-то видел на кладбище привидение в образе пса. Другой видел, как пес летел в облаках, распластав лапищи. Третий – будто над кладбищем горел огненный крест. Это знак к войне…

И пошло, покатилось. На хмельную голову чего только не придумаешь.

Устин взял четверть спирта и зашел к Шишкановым. Выпили, разговорились. Шишканов сказал:

– Играешь ты с огнем, Устин. Ешь с нами, пьешь спирт. Узнают – худо будет.

– А ты тоже поостерегись. Наши нацелились на тебя. От бога, мол, отрекся, не молится, народ колготит против властей. Смотри. Мне что, могут отлучить на время от братии, молитва, пост, то да се – на том и сядут. А вот тебя могут оговорить и в распыл пустить. Вона Макара уже оговаривают. А людская молва, как уросливый конь: разнесет, растреплет, а уж люди внакладке не останутся, наши помогут.

– Кузиха баба тонкая. Зря ее кто-то принимает как шалоумную. Ума не занимать. Сегодня Макар – дьявол, завтра он – бунтовщик. Ты прав, надо быть осторожнее ему и нам. Макара я люблю и в обиду не дам.

Услышав сплетни, забеспокоилась и Анисья Хомина:

– Слышал, Евтих, а Евтих, что говорят про Макара люди?

– Слышал. Враки все это. Видел я этого пса на привязи у одного человека в Божьем Поле. Удрал он на моих глазах. Кто-то ему ошейник подрезал. И вот за двести с лишком верст он появился. Но верь мне, то Макар от скуки тому псу байки рассказывает. Не с кем боле поговорить-то. И нишкни! Макар наша телочка, которая доится золотым молочком. Только вот промеж нами пробежал другой дьявол – это моя жадность. Обманул я Макара, теперича вот и отвернулся он от меня. Ну да бог с ним, счас мы сами уже пойдем в гору. Наполовину Макар вытянул, дальше сами.

6

Кончился февраль. Были дни, когда звонкая капель падала с крыш, зависали сосульки. Но март в горах Сихотэ-Алиня самый обманчивый месяц. Разольется теплынь, а вслед за ней сорвутся бури, снегопады. В марте может завалить снегом тайгу по самую маковку. Липкий снег упадет многопудовой тяжестью на деревья. Они, тонкие, гибкие, устало склоняются к земле, будто низкий поклон ей отдают, бывает, что и не разогнутся больше. Так и будут стоять в глубоком поклоне где-нибудь на взлобке, в распадке, молиться за грехи людские.

Макар давно снял капканы, опустил ловушки. Хватит. У белки окот, слиняли колонки, соболя. Зачем зря зверьков портить. Надо было заниматься пасекой: рамки новые сбить, наделать даданы для будущих роев, выстрогать из липовых дупел бочонки-дуплянки, плотно подогнать днища. Мед, он такой, что и в дырку с игольное ушко может вся бочка вытечь.

И вот к ночи над сопками забродили, затабунились темные тучи, повалил снег – хлопья широкие, липкие. И так густо повалил, что в трех шагах ничего не видать. А через час-другой сорвалась буря, чертом налетела на маленький домик, тряхнула его в неистовой злобе, грохнула неприкрытой дверью в сенях и заревела, застонала, будто горы хотела сровнять с землей. Снег, подхваченный бурей, косо летел над землей, шлепался о деревья, рассыпался на крохи.