Дикие рассказы

Так или иначе, женился мой Ангелачко на той девушке, и зажили они припеваючи. Он по каменотес-ному делу немалые деньги получал, но ведь деньгами никогда не насытишься; взбрело ему определить жену в город, в телефонистки. Тому-другому подмазал и определил.

— Вот теперь, — говорит, — отец, чистая благодать. Дом, — говорит, — у нас новый, галдироб еще купить, и ничего мне больше не надо!

Он, значит, так предполагает, о телефонисточка по-своему располагает. Спуталась с телефонным начальником, а мой-то малый их и застань. Задал он ей хорошую трепку, она сбежала в родное село, а он с горя напился да и поджег дом, чтобы вышибить из памяти и дом и жену.

Люди жалеют нас. «Вот горе-то! Вот несчастье!» И слышу, толкуют меж собой: «Постарел, — говорят, — Милю, из ума выживать стал, вон сидит, улыбается как ни в чем не бывало. Господи, спаси и помилуй!» А я перебираю четки и в ус не дую, потому что знаю наперед: рано ли, поздно ли мутная вода стечет и опять побежит прозрачная!

И она побежала — да не из одного, из трех желобов разом! Как расчищали мы пожарище, то ковырнули старую кладку, еще от дедова дома, и нашли там в медном кувшине — как думаешь, что? — клад старого Ангелачко! Тридцать империалов австрийских и сотню лир!

Вот теперь ты мне и скажи, что к добру, а что во зло! Я и втолковываю моему Ангелачко: «Чудной этот мир, мудреный, и никогда наперед не узнать, что к добру, а что на беду».

ГОЛОВА ЕЛОВАЯ

Осерчал на нас церковный певчий. Батюшка, вишь, когда крестил или отпевал, не звал его, а плату, и певческую, и поповскую, себе в карман клал.

И вот на тебе, в петков день пришла одна тетка, просит молебен отслужить. Мы раз пробили в колокол, другой, а певчего нет как нет. А без певчего какая служба!

— Сходи, — посылает меня батюшка, — покличь Илию.

Иду к Илие.

Два раза в колокол звонили, чего не идешь?

Третьего раза дожидаешься? Батюшка без тебя службу начать не может!

— Пущай, — говорит, — один служит! Коль он мастак сам денежки получать, пущай сам и служит!

Что делать? В церкви народ ждет — не здешний народ, из города. Тут вспомнил я, что один из писарей у нас в сельсовете малость поет. В молодые годы на попа учился, да архиерей прознал, что он из красных, и отказался его рукоположить. Бегу к нему:

— Свечи горят, в колокола прозвонили, а службу начать нет возможности, потому певчий у нас забастовку объявил! Выручай!

— Нет, — говорит, — не могу!

— Почему не можешь?

— Начальство не велит! Бегу к председателю.

— Разреши, товарищ председатель. Приезжий народ у нас, нельзя осрамиться.

— Пускай идет! — говорит председатель. — Кто ему не велит!

— Пошли! — говорю я писарю. — Начальство разрешает!

— Это он сейчас разрешает, а потом голову с меня снимет. Охота была наживать неприятности!

Иду к батюшке — так, мол, и так, дело дрянь, службу придется отложить до завтра, а тем временем пошлю я записочку Маню Быкларову в горы, на пастбище, чтоб оставил своих овец и спустился в село. Малый он не шибко грамотный, но голосишко какой-никакой есть.

Согласился батюшка. Послал я записочку, и к вечеру Маню был уже в селе. Утром отслужили мы молебен, и я говорю батюшке:

— Раз певчий у нас блажит, давайте прогоним его и возьмем певчим Быкларова, а жену его старостой церковным сделаем.

— Не по мне это занятие, — говорит Быкларов. — Я порядка не знаю, еще не там вступлю.

— Коли ты из-за этого, — говорю я ему, — так я тебя научу, где вступать, небось не первый день в причетниках состою.

— А-а, тогда ладно! — согласился он.

Мы и назначили: жену его — старостой, его — певчим.

Месяца эдак через два подошло время луга церковные в аренду сдавать. Иду я к Быкларову и даю ему такой совет:

— Собери, Маню, попечителей и устрой ты на луга торг, может, тогда храму нашему перепадет лишний грош, а то народ стал не тот, коммунизм ему больше по душе пришелся, в церковь не ходят, даров не несут, так хоть за луга лишний лев выручим, а то на какие шиши храм божий содержать будем?

— Ты, — отвечает мне Быкларов, — знай себе звони в колокол, а в мои дела не суйся.

«Ах, так? — думаю я про себя. — Ну, ладно сам ломай себе голову!» И отступился. А он сладился с какими-то типами, получил с них денежки, а сколько получил и сколько батюшке отдал, одному богу известно.

Прихожу я однажды в церковь. А у меня такой обычай: беру свечки, зажигаю, а платить — плачу за все разом, когда ухожу. Так вот, подхожу я к свечному ящику и говорю Быкларову:

— Дай-ка свечек!

— Сколько тебе?

— Столько!

— Сперва, — говорит, — деньги, а потом уж свечи.

— Сейчас, — говорю, — старуха моя придет, тоже свечи ставить будет, так мы сложим ее расход и мой и, когда будем уходить, за все разом расплатимся.

— Нет, ты мне деньги давай! Для чего я тут поставленный?

— Я-то знаю для чего! Это ты не знаешь! Вынул я десять левов.

— На, держи!

Через какое-то время встречаю я его у магазина. Кто-то привез с личного участка лук-порей продавать, а Маню, зажав нос платочком, подходит к нему. Хотел, видно, луку купить, но увидел меня, лук бросил, ко мне подходит.

— Известно тебе, — говорит, — что все часовни взломаны и лампады в них переколоты?

— Да кто ж это мог все лампады переколоть?

— Ты знаешь кто! Беспременно знаешь, а прикрываешь их! Но это, — говорит, — их не спасет! Хоть под землей, а найду и в тюрьму запрячу!

— А чего тебе их искать, если я их знаю?

— Знаешь, знаешь, — шипит. — А известно тебе, что из часовни икону святого Димитрия унесли? Или это тебе тоже не известно?

Разговор этот у нас был перед обедом, а после обеда отправился он в совет, наплел председателю, что я украл икону святого Димитрия и продал какому-то посольству за шесть тысяч левов. В это самое время сидел в кабинете у председателя Каручел из автодорожного управления — приехал дорогу проверять, можно ли по ней автобусы пустить, — так что Каручев тоже про это услыхал. Очень это ему интересным показалось.

— Что за человек? — спрашивает председателя.

— Да так, — сказал тот, — баламут!

Поговорили они между собой и пошли в закусочную выпить. Маню как увидал их, решил, что он тоже из начальства, и подсел к ним. А Каручев, веселый человек, вздумал над Маню подшутить.

— Слушай, про какую икону у вас разговор шел? Большая она? Столько на столько будет? — и показывает, значит, сколько на сколько.

— Будет, — говорит Маню. — А что?

— А то, что сын у меня, — ¦ говорит Каручев, — ездил в город на промышленную выставку и видал — в одном посольстве на стенке точь-в-точь такая икона висит.