Дикие сердцем

Прим и Гай еще некоторое время посматривали друг на друга враждебно. Вдруг Гай подмигнул ей. Прим не могла сдержать улыбку.

— Хочешь немного тушеного мяса, ты, жуткий развратник?

— Спасибо, старая ханжа. Пойдем в кухню, я помогу тебе.

Я слышала, как Гай и Прим переругиваются в кухне. Они никак не могли решить, кто будет нести поднос с едой для меня. Я огляделась. С краев потрепанных штор свисали нити. Но шторы уже не развевались при каждом порыве ветра — Прим закрыла пробоины в стеклах листами картона. Ветер завывал в каминной трубе и хлопал дверью. Голова Бальтазара покоилась на хвосте Хлои. Дрова потрескивали в камине, медленно оседая. По комнате растекался аромат яблоневого дерева. Купидон на часах ударил стрелой в крохотный колокольчик восемь раз. На книжной полке фарфоровые пастух и пастушка изнывали от тоски среди фарфоровых овец. «Бедная Анна, — подумала я. — Ей пришлось покинуть все это».

— А вот и ужин, — Прим поставила передо мной тарелку. — Ты должна съесть все.

— Знаешь, тебе не очень идут бриджи, особенно если смотреть сзади, — Гай посматривал на Прим критически. — Хотя в этом почти мужском наряде, да плюс командирские повадки, ты вполне могла бы играть роль грозного сержанта в армии.

— Мне все равно. — Прим выстрелила глазами исподлобья. — В бриджах удобно ухаживать за садом. В отличие от тебя, я не считаю внешний вид таким уж важным для человека.

— Достойный подражания подход. Конечно, если ты говоришь искренне, — Гай саркастически улыбнулся.

— Мне лучше знать, насколько я искренна…

— Пожалуйста! — простонала я. — У вас же получалось не ругаться какое-то время. Я не смогу проглотить ни кусочка, если вы будете продолжать в том же духе.

— Я ведь не серьезно, — сказал Гай. — Мы так забавляемся. — Гай приобнял Прим. — Поцелуй меня, старушка, ради нашей многолетней дружбы.

Прим покраснела до корней волос и отпрянула от Гая.

— Ты ведешь себя неподобающим образом, совсем не как джентльмен. Садись, поешь и заткнись, наконец.

Я сделала вид, что ничего не заметила.

— Прим, ты наверняка была знакома с Вером. Гай рассказывал о нем ужасные вещи.

Прим сидела в кресле по другую сторону от камина.

— Да, я знала его…

— Это больше, чем я собирался рассказать, — промолвил Гай. — Мне было двадцать, когда Вер ушел из дома. После начальной школы его отправили в Винчестер, а меня в Харроу^[34]. Каникулы никогда не были для нас слишком длинными, мы с радостью заново знакомились друг с другом. Я любил охотиться зимой и играть в крикет летом. Вер катался в одиночестве на велосипеде или, запершись в комнате, читал книги. Он был настоящим отшельником, темной лошадкой.

Прим засмеялась.

— А помнишь тот злополучный турнир по теннису? — спросила она. — Парчменты проводили турнир ежегодно. Это был гвоздь сезона: клубника, вино, танцы до полуночи после соревнований. Твой отец заставил Вера принять участие в соревнованиях, когда нам с ним было по шестнадцать. Я никогда не видела, чтобы кто-то играл так плохо. Не думаю, что Вер вообще знал правила. Каждый раз он умудрялся попадать в сетку или выбивать мяч далеко за пределы корта. А один раз ударил так сильно, что мяч взлетел высоко в воздух и наверняка не вернулся на землю. С тех пор никто не предлагал Веру играть в теннис.

— Я помню этот турнир очень хорошо. Поли Парчмент было пятнадцать, а мне тринадцать. Мы заперлись во флигеле и сняли с себя всю одежду. Ее задница была как два теплых персика. Сейчас она разжирела до безобразия. Ее бедра стали похожи на две толстые колоды. Вер прекрасно знал правила. Он играл в теннис в команде нашей начальной школы. Вер играл совсем неплохо. Затем ему взбрело в голову, что теннис — не то, чем он желал бы заниматься.

— Оглядываясь назад, я вижу, что Вер не был счастлив, не так ли? — произнесла Прим задумчиво.

— Они с отцом не сошлись характерами. Наверняка нелегко быть белой вороной в семье. Мы все не ангелы, но Вер умудрялся вести себя хуже всех. Помню, как однажды на Рождество он напился в стельку. Кажется, это было его последнее Рождество в Англии. Вер умудрился вылакать самостоятельно бутылку кларета. Горели свечи, коньяк маслянисто поблескивал в наших бокалах. Вдруг Вер встал, наклонился над столом и вырвал прямо на пудинг. Он погасил все свечи. Мы тут же оказались в темноте. Когда свечи вновь зажгли, Вер присел и обратился к пожилой леди Фриск, которая сидела рядом с ним: «Прошу прощения, миледи. Вы рассказывали что-то о вашей лошади. Прекрасная породистая морда, длинные ноги и поджарый зад. А может, вы говорили о своей дочери?» После этих слов Вер свалился лицом в блюдо с орешками и изюмом. Слуги отнесли его наверх, в спальню. Летом он сбежал…

— Все это правда? — обратилась я к Прим.

— Не могу поручиться, что история с пудингом произошла в действительности.

— Отец относился к своей любовнице как к последней шлюхе. Большую часть времени он оставался холодным и язвительным, но он не мог без нее в постели. Когда отец узнал, что Вер забавляется с его подружкой по ночам, то его хватил удар. Он лежал, онемевший, не способный двигаться, в течение нескольких месяцев. Постепенно ему стало лучше. Насколько я помню, отец рыдал по ночам. Очевидно, она все же была ему небезразлична.

— Сомневаюсь. — Прим с яростью затушила сигарету. — Думаю, что он рыдал от бессилия. Ненависть — самое большое удовольствие, сказал один поэт. Твой отец знает, что такое ненависть. Хотя я сочувствовала ему в то время. Насколько это унизительно, должно быть, когда тебя предают так явно.

— Ты превратилась в циника, Прим, — засмеялся Гай и страстно ущипнул меня за бедро. — Но правда в том, что родственные отношения не такие уж идеальные при ближайшем рассмотрении.

Я хранила молчание. Меня беспокоило собственное предательство. Слова Прим больно жалили в самое сердце. Мой побег выставил Алекса дураком. Я не дала ему ни единого шанса, не объяснив причину моего поступка. Я решила, что должна вернуться в Лондон и встретиться с ним сразу же, как только почувствую себя достаточно хорошо, чтобы перенести долгое путешествие. Не может быть и речи, чтобы остаться здесь до уик-энда. Я задолжала Алексу достойное объяснение.

Раздался стук в дверь. Сердце подпрыгнуло в груди. Так как я думала об Алексе в эту минуту, то была абсолютно уверена, что это он разыскал меня. Улыбающаяся физиономия Джорджа показалась в дверном проеме.

— Кто сделал это, тот продал. Тот, кто купил это, не хотел покупать. Тот, кто использовал это, никогда его не видел. Отгадайте, что это?

— Не знаем, сдаемся, — сказал Гай с нетерпением. — Что ты хочешь, мальчишка?

Джордж погрозил кулаком Гаю.

— Не называй меня мальчишкой. Если будешь продолжать в том же духе, я не отдам тебе письмо.

— Отдай письмо, ты, задница! И больше не наглей!

Джордж подошел к Гаю и сказал, нахмурившись:

— Я не задница. Я в сто раз умнее, чем ты, мистер Гай. Это ты тупица. Дед говорит, что именно из-за тебя так мало родилось ягнят. У тебя остался только старый козел, и он уже не справляется со стадом. Дед сказал, что ты худший фермер в Дорсете и не можешь самостоятельно даже починить изгородь. Он говорит, что другие должны исправлять твои ошибки. Вот так! — Джордж смотрел Гаю прямо в глаза.