Дикий цветок
Шрифт:
Девица невысокого роста, чуть выше полутора метров, задержала дыхание мужского царства поселенцев. Всякое движение во дворе приостановилось, вся встали смирно без приказа. Все глаза провожали девицу в штаб и к Циону Хазизи. Сержант из отдела культуры генерального штаба, она прибыла в это заброшенное поселение помочь в подготовке представления к празднику Ханука. Командир тоже сошел с холма и почти ворвался в штаб, но малышка исчезла. Цион Хазизи спрятал ее в один из бараков, пожал плечами и сообщил:
«Командир, прибыла солдатка».
«Как ее зовут?»
«Сгула-Метула, командир».
«Ты смеешься».
«Я не смеюсь, командир».
«Значит, Метула только для рифмы».
«Но она действительно из Метулы, командир».
Тысячи смеющихся ликов у
Капитан Рами сидит с Ционом Хазизи в полдень, пьет «тамархинди», а во дворе Сгула-Метула скачет между окрашенными известью камнями. Она ведет подготовку к Хануке и собирает поселенцев, чтобы сколотить из них хор к празднику Маккавеев. Командир и старшина смотрят на сержанта Сгулу, Цион Хазизи отодвигает чашку в сторону и говорит:
«Вот же, уродина, командир».
«Малышка не так уж дурна».
«Ну, это пока ее кто-нибудь не соблазнит».
«Меняем тему».
В общем-то, есть правда в словах старшины, но это не вся правда. Поселенцы влюбились в девицу-сержанта, и она для всех – конфетка. Она решила соревноваться с развешанными повсюду сентенциями старшины, шаржами, развешивая их также по всем стенам. И главный герой всех этих рисунков бородатый гном. Одного гнома борода покрывает, как экран, у другого борода подобна крыльям, за третьим борода тянется хвостом. На одном рисунке борода обвивает единственный глаз. Под ним подпись: «В жилище своей бороды будет жить в одиночестве». До предела наглости дошла девица, повесив один из своих рисунков рядом с перлом творчества Циона Хазизи который висел на стене штабной комнаты капитана Рами:
«Ты, не будь мне человеком мира, который видит работу и говорит: «Мир тебе!» Нарисован был гном, прыгающий с самолета на своей бороде вместо парашюта, запутавшийся в волосах, как паук в паутине. Предстал Цион Хазизи перед капитаном Рами, и глаза старшины метали молнии, а слова его дрожали:
«Командир, хватит!»
«Что, хватит?»
«Сержант унижает меня, командир».
«Тебя?»
Цион Хазизи указал на десантника-гнома, у которого не раскрылся парашют, и он болтал короткими ножками в воздухе. Под ногами гнома девица-сержант подвела жирную черту, похожую на чернозем. Капитан Рами уставился в эту черту и спросил:
«Почему это ты?»
«Командир, если это не я, то кто же?» «Может, я?»
Глаза их встретились, и в первый раз они увидели, насколько похожи друг на друга своими бородами. Борода Циона Хазизи задралась вверх, и это означало, что он поднял верхнюю губу, закусив нижнюю. Рами расчесал бороду пальцами, как это делал Цион Хазизи расческой. Подобие, обнаруженное карандашом малышки было непросительно. Но в глубине души Рами даже желал быть этим гномом-десантником, да и старшина не возражал попасть на карандаш девице-сержанту. Между Рами и старшиной возникла скрытая вражда к обмотанному собственными волосами гному-десантнику. Оба потрясенно молчали и смотрели на рисунок с хмурым и злым выражением. Цион Хазизи первым пришел в себя, выпрямился и сказал:
«Командир, это очень плохо»,
«Что очень плохо?»
«Командир, это очень плохо, если это ты».
«Давай, выясним у нее».
«Командир, вызвать ее письменно?»
«Еще сегодня».
На листке сложенном вдвое и вложенном в коричневый конверт, пришел вызов сержанту Слулс-Метуле явиться к командиру в полдень. Она пришла к капитану Рами в полной форме. На верхушке светлой шевелюры лежал черный берет, маленькое лицо светилось смешными веснушками, и полные губы пылали темно-красной помадой. Сверкающими глазами уставилась на командира, руки были вытянуты по швам вдоль тощего тела. Два передних зубы выдавались изо рта, зажимая нижнюю губу. Рами
смотрел на нее не только глазами, но и всем своим существом. Голодным взглядом вбирал с ее худого лица съедобные крохи. С жаждой пил каждую блестящую каплю из ее темных глаз. Капитан все же сдержался, сжал губы, чтобы не удостоить ее даже улыбкой, и, хмуря лицо, поднял на нее голос:«О чем говорит этот уродливый рисунок?»
Веснушки на ее лице побледнели, смех исчез из ее глаз, лицо погрустнело. С опущенной головой стояла она перед высоким и широкоплечим командиром, сделавшись еще меньше, чем обычно. Пробормотала Сгула-Метула:
«Командир, что я должна делать?»
«Просто не делать».
«Командир, что не делать?»
Широкие плечи Рами подались вперед, встал лицом к рисунку, и спина его смеялась всеми своими мышцами. Подозвал ее, и она приблизилась колеблющимся шагом. Указал на десантника-гнома, спускающегося на бороде, вместо парашюта, и спросил:
«Кто это?»
Девица переменилась в лице, глаза ее замигали, но рта не раскрыла. Из открытого окна лился свет на барахтающегося в своей бороде гнома. В этот полуденный час ветер пустыни залег в своих норах. Пальма, дрок, смоковница стояли недвижно, и в их кронах не посвистывали птицы. Бедуины вместе со своими стадами попрятались в песках, и пустыня, казалось, лишена была всего живого. Двор также был пуст, а в штабной комнате пилили воздух лишь комары и мухи. Единственный человек ходил по дорожкам, словно ведя строй: Цион Хазизи дефилировал между выбеленными известью камнями, проходил мимо окна Рами, повернув в его сторону лицо, и исчезал, затем возвращался, снова. Лицо старшины выражало удивление, видя тени командира и сержанта, падающие рядом на солнечный двор. Мимолетным взглядом поймал Рами Циона Хазизи, отдал ему честь из глубины комнаты и сказал Сгуле-Метуле:
«Ты его оскорбляешь из-за его бороды?»
«Командир, почему это его?»
«Если не его, то кого?»
Снова покраснели веснушки на лице Сгулы-Метулы. Вот такая малышка, смешная девица-сержант! Командир смеялся, лишив серьезности официальный вызов сержанта. Секунда удивления, и она тоже смеется, и веснушки ее прыгают на щеках и перетекают на полные губы, и смеющийся рот проглатывает их. А перед открытым окном стоял Цион Хазизи и внимательно изучал «маген-давид», сложенный из выбеленных известкой камней, дело рук фельдшера, который, гордясь этим, стоял у входа в медицинский пункт. Цион Хазизи не отводил глаз от смеющегося окна, пока не встретились их взгляды с капитаном Рами. Капитан тут же нахмурился и опять повысил голос на сержанта:
«Я не получил ответа на вопрос?»
«Командир, почему это должен быть кто-то?»
«Потому что это – кто-то».
«Командир, разрешите?»
«Разрешаю».
Сержант подошла к шкафу, извлекла оттуда чистый белый лист бумаги, вернулась к Рами и подставила лист солнцу в окне. Свет и тень облака смешались на листе и окрасили белизну в разные светлые и темные оттенки. Положила руку на тень, и лист потерял белизну и покрылся темными пятнами, которые окружали маленькую каплю ясного света. Приблизила лист еще ближе к солнцу, и глаза ее сосредоточились на этой маленькой точке света между тенями. Точка это стала еще светлей, но осталась окруженной бородой темной тени. Рами тоже следил за листом, стоя за сержантом, и аромат, идущий от нее, был подобен запаху камня, раскалившегося под солнцем, острый запах пожара. Опьянел капитан Рами, но не от арака, солнце рисовало на белизне листа жар его тела. Сказал ей:
«Красиво».
«Командир, это негатив».
«Чего?»
«Командир, негатив бородатого гнома».
«Кто он?»
«Командир, кто-нибудь».
«Может, я?»
Поднял капитан руку в воздух, как наклонный мост от себя к ней и указал на гнома-десантника. Только перейти этот мост и влюбиться в нее. Если поведет малышку за собой – куда с ней придет? К мужскому бессилию в несчастную ночь? Кто он, капитан Рами, если не негатив мужчины, обмотанного своей бородой? Мудро сделает, если пойдет своей дорогой пред тем, как показать ей свое бессилие. Ткнул капитан Рами пальцем в рисунок и спросил: