Дикий мир нашего тела. Хищники, паразиты и симбионты, которые сделали нас такими, какие мы есть
Шрифт:
Но все же – отчего мы вдруг потеряли свой мех? Возможно, как и в случае других современных дилемм, причиной стало наше взаимодействие с другими видами, которые к настоящему времени вымерли или стали малочисленными. Вероятно, в этом виноваты эктопаразиты – вши, клещи и блохи. В пещерах, где жили наши предки и где возник род человеческий, эти паразиты забирались в мех и кусали нас, заражая при этом разнообразными болезнями.
На Земле в настоящее время обитают млекопитающие более 4500 видов, и почти все они покрыты мехом. Число видов абсолютно безволосых млекопитающих можно пересчитать по пальцам. Я говорю «абсолютно», потому что наши тела все-таки не совершенно голые. Все мы покрыты тончайшими волосками, которые беспомощно топорщатся, когда мы мерзнем, но согреть нас не могут. Дельфины и киты гладкокожи. Это обусловлено необходимостью плавать; безволосые существа более обтекаемы, но это не единственный способ улучшить аэродинамические качества – тюлени и морские львы добиваются того же эффекта с помощью очень густого и плотного меха. Исходя из того, что морские млекопитающие в большинстве своем лишены мехового покрова, некоторые биологи в шестидесятые годы высказали гипотезу о том, что первые люди были плавающими обезьянами. Вероятно, где-то в промежутке между обезьянами и человеком мы были русалками. Может быть,
Эта теория, бывшая некогда довольно популярной, тем не менее не пользовалась поддержкой в научных кругах. Правда, эта гипотеза привлекла внимание биологов к тому факту, что не иметь меха и волос на теле – это необычно. Задумайтесь на минуту, какие еще виды млекопитающих лишены волос на теле. Вы вспомните о морских млекопитающих и слепышах. Кто еще? Очень немногие. Почти нет волос на теле носорогов, слонов и гиппопотамов, но этот недостаток они с лихвой компенсируют толстой кожей – как киты и дельфины. С тех пор как 120 миллионов лет назад мех появился у первых млекопитающих, очень немногие из них с ним потом расстались.
Итак, почему мы стали одним из немногих утративших мех видов, если это не было обусловлено большей приспособленностью к плаванию? Может быть, отсутствие волос на теле помогало нам не перегреваться и не обезвоживаться в жаркой саванне, где мы бегали на двух ногах, охотясь за дичью или спасаясь от хищников? Эта гипотеза хороша всем, за исключением того, что отсутствие волос скорее предрасполагает к обезвоживанию, нежели от него предохраняет. Более того, другие приматы, переселившиеся в саванну или на верхушки деревьев тропического леса, полностью сохранили свой волосяной покров. Не сбросили мех и такие хищники, как гепард, который всю жизнь гоняется за дичью по саванне. Может быть, отсутствие волос – это нечто вроде павлиньего хвоста или розового зада мандрила, вещь абсолютно бесполезная и экстравагантная, но приятная для глаз и поэтому сохраненная? Можно представить себе, что мужчины выбирали менее волосатых женщин (или наоборот), ибо отсутствие волос говорило о хорошей наследственности, о генах настолько замечательных, что их носителю не приходилось бояться солнечных ожогов и неудобства сидения голым задом на корявом бревне. Так, во всяком случае, думал Дарвин. У его жены было абсолютно гладкое лицо, хотя трудно извлечь какой-то обобщающий урок о брачных предпочтениях из опыта человека, женатого на своей двоюродной сестре. Истина как раз заключается в том, что отсутствие волос не создает никаких видимых преимуществ. Напротив, на ранних стадиях утраты волосяного покрова (немного волос там, немного здесь) люди имели больше шансов заболеть чесоткой, чем быть обладателями отменного здоровья.
Моя любимая теория на этот счет была предложена независимо тремя поколениями ученых на протяжении одного столетия. Все эти ученые утверждали, что волосяной покров исчез у нас из-за того, что мех наших предков буквально кишел вшами, клещами, мухами и прочими паразитами. Впервые эту идею высказал в XIX веке мастер на все руки Томас Белт в своей книге «Натуралист в Никарагуа». Большую часть своей жизни Белт провел в тропиках, где все волосистые части его тела были густо населены клещами, вшами и другими формами жизни. Эти нескончаемые заражения паразитами приводили Белта в искреннее изумление. «Ни один человек, – писал он, – который не жил и не путешествовал в тропическом лесу, никогда не поймет, как мучают нас паразиты». Однако представьте себе, говорил он, насколько нам было бы хуже, если бы мы были покрыты шерстью, в которой кишели бы клещи, вши, блохи и прочие их родственники. Белт высказал идею, которая стала правилом в биологии следующего столетия: чем обширнее доступный ареал обитания, тем больше приспособленных индивидов там обитают. В данном случае под ареалом обитания он подразумевал волосы на нашем теле и при этом от души желал, чтобы их было как можно меньше. Неудобство – если и не мать этой теории, то как минимум ее двоюродная сестра. Паразитическая гипотеза была повторно предложена в 1999 году Маркусом Ранталой, биологом из университета Турку в Финляндии, который (как и я) посвятил много времени изучению муравьев. Он предложил ту же гипотезу, что и Белт, только придал ей большую научную строгость. Потом, в 2004 году, эта идея была снова поднята на щит Марком Пэйджелом и его коллегами, которые вдохновились книгой Белта, хотя и не читали статью Ранталы.
У меня у самого никогда не было ни вшей, ни блох, но я могу рассказать довольно неприятную историю о лобковых вшах (Pthirus pubis), подвиде многочисленного семейства вшей. Так же как и все остальные, лобковые вши всю жизнь проводят на теле человека. В других местах они чувствуют себя неважно, и более того, само их выживание зависит от пребывания на их хозяине. Эти вши крупнее, чем платяные и головные, и своим видом напоминают миниатюрного Ганешу, многорукого индийского бога со слоновьей головой. Правда, в отличие от Ганеши, вши маленькие и настолько хрупкие, что при удалении с тела они через несколько минут высыхают и погибают. Отложенные яйца лобковые вши приклеивают к волосам, питаются тканями хозяина и никогда его не покидают, за исключением моментов интимной близости двух людей, когда вошь может перепрыгнуть с одного человека на другого. Наши лобковые вши – близкие родственники лобковых вшей гориллы, что говорит о том, что наши предки и предки горилл некогда «взаимодействовали» между собой. На первый взгляд может показаться, что такая зависимость от тесного контакта между хозяевами ограничивает вероятность выживания вида, но на самом деле наши прикосновения друг к другу являются самой предсказуемой вещью на свете. Лобковые вши за наш счет совершили кругосветное путешествие. Подобно головным вшам, они въехали на людях в Новый Свет. Лобковые и головные вши выживали даже на перуанских мумиях. Да, смерть неделикатна.
Впервые я увидел лобковую вошь в коллекции насекомых университета штата Коннектикут. Поясняющая надпись гласила, что ее обнаружили на сиденье унитаза в туалете после посещения его Деннисом Лестоном – этот пользовавшийся не особенно блестящей репутацией биолог, занимавшийся муравьями, умер совсем недавно. Лестон изучал виды муравьев, которые, обитая в кронах деревьев, могут бороться с вредителями (или помогать им). Муравьи некоторых видов
поедают вредителей тысячами, но есть муравьи, которые разводят вредителей на своих «фермах» ради сладкой жидкости, которую они выделяют. С помощью таких муравьев поголовье вредителей только увеличивается. Правда, Лестон прославился и многими другими вещами, прославился настолько, что в Гане, где он изучал роль муравьев в выращивании кофе, местные жители сложили о нем песенку, где были слова: «Не очень-то хорош этот белый чувак». Вероятно, дурное поведение Лестона в конце концов привело к его (а заодно и его вшей) изгнанию из университета. Но суть истории заключается в том, что для того, чтобы избавиться от вшей, которых он нахватался, Лестону было бы достаточно сбрить – как бы помягче выразиться? – свой вшивый постоялый двор. На самом деле, бритье волос на теле – это самый эффективный способ избавления от почти всех наружных паразитов, будь то вши, блохи или что-то более экзотическое. В одном из исследований было показано, что депиляция лобка привела к снижению заболеваемости генитальным педикулезом на фоне повышения заболеваемости гонореей и хламидиозом [121] .121
Weiss, R. 2009. Apes, Lice, and Prehistory. Journal of Biology 8: 20.
Эктопаразиты («экто» в переводе с греческого означает «снаружи», эктопаразиты обитают вне нашего тела в отличие от «эндопаразитов» – например, глистов, – которые обитают внутри тела) обладают врожденной склонностью обитать на волосах, внутри и среди них. Именно это обстоятельство служит причиной быстрого распространения педикулеза в детских коллективах, где со вшами особенно трудно бороться. Гниды прилипают к волосам, так же как и их родители, взрослые вши. У вшей есть специальные конечности, которыми они ухватываются за волосы. Захваты этих конечностей соответствуют диаметру волос, среди которых обитают вши. У головных и платяных (к ним мы еще вернемся) вшей захваты узкие, а у лобковых вшей более широкие, и именно по этой причине лобковых вшей можно иногда обнаружить на ресницах, так как они толще, чем волосы на голове.
Учитывая тесную связь паразитов с волосами, мы можем считать зависимость количества эктопаразитов, которых мы кормим, от объема волос, шерсти или, если угодно, меха, вполне разумной и обоснованной. Тем не менее эта паразитарная теория нашей обнаженности требует некоторых разъяснений, ибо какое бы презрение мы ни выказывали в отношении лохматых морд наших далеких предков, утрата волосяного покрова означала также и утрату многих эволюционных преимуществ. Отсутствие волосяного покрова делает людей более чувствительными к ультрафиолетовому облучению. Нам трудно переносить холод без одежды [122] . Из-за отсутствия меха мы кажемся маленькими, как, например, слепыш кажется маленьким, а эскимосская лайка – нет (если, конечно, ее не побрить).
122
Thornhill, R., and Palmer C. T. 2000. A Natural History of Rape: Biological Bases of Sexual Coercion. Cambridge, Mass.: MIT Press.
С точки зрения генетики для того, чтобы «облысеть», не требуется больших изменений в геноме; вполне возможно, для этого достаточно изменений в одном гене. Вообще утрата признаков дается легко, доказательством чему служит множество пород «голых» домашних животных, включая собак, кошек и даже кур. То, что естественный отбор породил очень мало лысых млекопитающих (и ни одного вида лысой птицы), говорит о том, что меховой покров практически всегда полезен. У млекопитающих, живущих в джунглях, есть мех. Почти все норные животные имеют волосяной покров. Даже почти все водоплавающие млекопитающие покрыты мехом! Мех – это чудо и прелесть. Для того чтобы животное его утратило, надо, чтобы сложились такие условия, при которых либо поддержание мехового покрова начнет слишком дорого обходиться, либо безволосым животным станет легче спариваться, либо лохматые звери – спаси их Бог – начнут чаще умирать.
Первый вопрос, который мы должны задать авторам паразитической теории утраты меха, заключается в следующем: неужели избавление от эктопаразитов настолько выгодно, что стоит солнечных ожогов на пляже, озноба в зимнюю непогоду и неловкости, которую мы подчас испытываем, стоя голышом перед зеркалом? Паразитическая теория опирается отнюдь не на тот вред, который причиняют нам сами паразиты. Укусы блох вызывают зуд, но в остальном они абсолютно безвредны (в этом отношении блохи похожи на некоторых наших кишечных паразитов), если не считать случаев, когда блох становится чересчур много. Блоха кусает нас, отсасывает немного крови, закусывает ее омертвевшей тканью эпидермиса и скачет дальше по своим делам. У шимпанзе и горилл иногда бывает столько эктопаразитов, что на коже образуются язвы, как, вероятно, и у наших далеких предков. Инфицирование этих язв может привести к смерти животных, но случается такое нечасто. Убивают, как правило, болезни, для которых эктопаразиты служат переносчиками. Клещи переносят пятнистую лихорадку, энцефалит, тиф, киасанурскую лесную болезнь, эрлихиоз, болезнь Лайма, астраханскую клещевую лихорадку – и это далеко не полный список. Вши переносят возвратный и сыпной тиф. Блохи переносят чуму. Под угрозой таких болезней избавление от меха реально могло увеличить продолжительность жизни – во всяком случае настолько, чтобы успеть спариться и оставить потомство. Возможно также, что волосяной покров способствует возникновению болезней, для которых не нужны переносчики. Бактерии могут вольготно жить в меху, и именно поэтому, пытаясь вырастить свободную от бактерий морскую свинку, Джеймс Рейнирс, о котором я рассказывал в первых главах, брил беременных свинок. Возможно, что именно по этой причине у птиц, питающихся падалью, голова лишена перьев. Этот признак появлялся у стервятников трижды и каждый раз независимо. Первый раз это произошло в Новом Свете, второй раз – в Старом Свете (стервятники Европы и Азии – потомки аистов), а в третий раз этот признак развился у неуклюжего аиста марабу.
В этой связи Чарльз Дарвин задал простой вопрос: почему в такой ситуации люди сбросили волосяной покров, а другие млекопитающие – нет? Дарвин совершенно справедливо утверждал, что если носительство эктопаразитов предрасполагает к смертельно опасным болезням, то это касается не только человека, но и других животных. Стал бы, например, голый медведь – как ни смешно представить себе такое зрелище – меньше страдать от блох? Но голых медведей не существует в природе, более того, нет даже медведей с редким мехом. Ответ на этот парадокс может быть сведен к двум особенностям, которые отличали группы древних людей от групп, например, медведей.