Дикий мир нашего тела. Хищники, паразиты и симбионты, которые сделали нас такими, какие мы есть
Шрифт:
Научный подход Торнхилла заключается в следующем: он исследует организм в общем контексте, а результат применяет к другим организмам. Торнхилл много лет изучает скорпионницу (получившую свое название из-за огромных размеров гениталий самца, напоминающих по форме жало скорпиона) и других насекомых, например водомерку. С самого начала своих исследований Торнхилл распознал в примитивных решениях насекомых потребности и решения, характерные и для человека. Торнхилл считает, что и наша ужасающая вульгарность, и наши величайшие духовные взлеты коренятся в эволюции. Разум, считает Торнхилл, это единственное, что удерживает нас на поверхности, не дает утонуть в море инстинктов, но мы не достигли совершенства в пользовании разумом и проникаем с его помощью лишь в самые поверхностные слои безмерно глубокого подсознательного мора.
В 1983 году Торнхилл стал известен благодаря ставшей классической книге по энтомологии «Эволюция органов размножения у насекомых», написанной им в соавторстве с Джоном Элкоком. Книга представляет собой оригинальный трактат о половой жизни наших меньших братьев, в котором описаны и сведены воедино все способы соития насекомых, будь то в песке, в воздухе, на древесной коряге или даже под водой [125] . В 2000 году Торнхилл испортил свою репутацию, опубликовав книгу, в которой, воспользовавшись моделью, разработанной им и Элкоком для понимания изнасилований у насекомых (а это явление распространено у таких видов, как постельные клопы, – у нас под одеялом подчас
125
Thornhill, R., and Alcock, J. 1983. The Evolution of Insect Mating Systems. Cambridge, Mass.: Harvard University Press.
126
Thornhill, R., and Palmer C. T. 2000. A Natural History of Rape: Biological Bases of Sexual Coercion. Cambridge, Mass.: MIT Press.
Кори Финчер стал аспирантом в университете Нью-Мексико в 1999 году. Он планировал заниматься брачными ухаживаниями у гремучих змей. Половая жизнь этих змей очень сложна и увлекательна, и Финчер решил досконально разобраться в ее деталях. Но все пошло не так, как он планировал, – отчасти из-за трудностей, присущих работе с гремучими змеями, а отчасти из-за того, что Финчер заинтересовался другой темой. В науке легко отвлечься от заданного маршрута – ведь вокруг столько неизведанных дорог. Финчера отвлекла болезнь. Везде, куда бы он ни бросил взгляд, он замечал какую-нибудь болезнь. Молодому ученому стало интересно, как биологические виды спасаются от болезней. Чем больше он читал о болезнях, тем больше удивлялся, как животные вообще умудряются сохранять здоровье. Однако для диссертации надо было найти более подходящую тему, и Финчер сосредоточился на водомерках, пойдя по стопам Торнхилла, который тоже работал с ними за несколько лет до этого. Финчер с успехом справился с задачей и получил степень магистра. Тем не менее он продолжал читать о болезнях. Углубившись в проблему, он понял, что у большинства животных – будь то гремучие змеи, водомерки или обезьяны – есть иммунная система, так же как и у людей. Но у животных есть и то, что позже было названо поведенческой иммунной системой, то есть набором реакций, которые делают менее вероятным сам факт заболевания [127] . Финчер заинтересовался вопросом, существует ли у людей подобное поведение – либо подсознательное, либо настолько глубоко погребенное в культурных нормах, что люди, придерживаясь его, сами не сознают, что делают что-то полезное. Вскоре Финчер принялся за докторскую диссертацию. На этот раз он был гораздо смелее. Оставив змей и водомерок, он хотел понять великую историю болезни как таковой, ее связь с историей, культурой и поведением человека. Торнхилл смотрел на эротические игры насекомых и видел за ними половые отношения людей. Финчер смотрел на водомерок, бегающих по поверхности пруда, и видел за ними долгую историю людей, историю их бегства от болезнетворных организмов.
127
Термин «поведенческая иммунная система» был введен в научный обиход несколько позже Марком Шаллером, но сама идея существовала уже давно, хоть и несколько расплывчато.
Финчер знал, что как только люди начали селиться в более-менее постоянных деревнях, патогенные микроорганизмы, вызывающие инфекционные болезни, стали разнообразнее и многочисленнее. Как только мы перестали двигаться с места на место, недуги просто навалились на нас. Это происходило примерно в те же времена, когда люди утратили свой волосяной покров, а вместе с ним – хотя бы частично – и своих эктопаразитов. Однако новые заболевания возникали практически столь же часто. Всего двести лет назад, несмотря на отсутствие волосяного покрова и на почти полное отсутствие блох и вшей, на людях паразитировало больше болезнетворных организмов, чем на всех хищниках Северной Америки вместе взятых. Процесс этот продолжается и теперь. Даже в наши дни каждый год огромное число патогенных микроорганизмов переходит к нам от их прежних основных хозяев. Многие из этих микробов передаются и от человека к человеку. Чем выше плотность населения, тем легче микроорганизмам распространяться среди нас. Правда, один только факт, что мы до сих пор существуем, позволяет предположить, что у нас есть много способов справляться с угрозой. Возможно, некоторые из них являются поведенческими. Люди или целые сообщества, владеющие новыми и эффективными способами справляться с новыми страшными патогенными организмами, имеют больше шансов на благополучную жизнь.
Можно придерживаться тактики уклонения. Люди могут просто уйти из опасного места. Если достаточно быстро сняться со старого места и перейти на новое, то не все болезни смогут за нами угнаться. Коренные жители Америки пришли на наш континент через Берингов пролив и смогли стряхнуть с себя наихудшие человеческие болезни (они нагнали индейцев в 1492 году, когда Колумб поднял паруса над кораблями, набитыми больными матросами). Но совершенно необязательно двигаться быстро. Мои собственные исследования показали, что число различных заболеваний в данном месте и их распространенность (число случаев каждого заболевания) зависят от климата. В холодных и сухих районах количество и распространенность болезней меньше. Например, малярия – если взять одно заболевание из многих сотен – передается людям одним-единственным видом комара. Единственное, что надо сделать для того, чтобы навсегда избавиться от малярии, – это покинуть место, где водится комар Anopheles maculipennis, просто переместившись в более холодные широты и поднявшись на возвышенность.
Есть и еще один способ: изменить наше поведение по отношению друг к другу. Если общественные отношения и оседлый образ жизни предрасполагают к заболеваниям, то, следовательно, нам надо так изменить наш стиль общения, чтобы он привел к противоположному эффекту. Например, мы можем искать друг у друга паразитов. Это неромантично, но блохам и вшам романтика чужда. Обыскивание – это старый и эффективный способ уменьшения заболеваемости. Так поступают крысы, голуби, коровы, антилопы и обезьяны. Если голубям не давать обыскивать друг друга, то они вскоре сплошь покрываются вшами. Если не давать делать это коровам, то количество клещей на них увеличивается в четыре раза, а вшей – в шесть раз. У антилоп есть специальный зуб, который называют «зубным гребнем». Единственное назначение этого зуба – вычесывать паразитов из шерсти другой особи (еще одно доказательство того, что паразиты настолько дорого обходятся организму, что ради борьбы с ними он изменяется морфологически) [128] . Многие животные обыскивают себя и друг друга несмотря на то,
что это занятие отнимает у них массу времени. Крысы проводят таким образом около 40 процентов своего времени, хотя его можно было бы потратить на поиск еды или полового партнера. Обезьяны-ревуны тратят четверть потребленных ими калорий на истребление мух. Ясно, что обыскивание – это форма поведения, которое помогает уменьшить число паразитов (и снизить вероятность переносимых ими заболеваний). Это поведение может разниться в зависимости от вида животного и от местности, где оно обитает.128
Превосходный, хотя и слегка устаревший обзор реакций животных на паразитов и связанные с ними болезни, см. Hart, B. L. 1992. Behavioral Adaptations to Parasites: An Ethological Approach. Journal of Parasitology 78: 256–265.
Финчер задумался и о других формах поведения, которые могли бы повлиять на наши шансы заполучить ту или иную болезнь; о формах, запрограммированных в нашем мозге или внедренных в нашу культуру. Естественно, мы прихлопываем мух, удаляем вшей и переезжаем с места на место. Но переезды трудны, а при многих заболеваниях, если микроб уже внедрился в организм хозяина, обыскивание не помогает. Например, выискивая паразитов, невозможно предупредить малярию или любую другую болезнь, которая передается не с помощью эктопаразитов. В первую очередь Финчера интересовало, существуют ли какие-то формы человеческого поведения и культурных обычаев, влияющие на вероятность контакта с возбудителями болезней; то есть существуют ли формы поведенческого иммунитета. В сообществах насекомых особи иногда образуют внутри колоний более мелкие группы, что уменьшает вероятность передачи заболеваний. В некоторых муравьиных сообществах обязанности «гробовщиков» исполняет очень немногочисленная группа особей, что позволяет ограничить число муравьев, контактирующих с мертвыми телами. У муравьев как минимум двух видов заболевшие рабочие покидают муравейник и в одиночестве умирают в отдалении от него, где отсутствует риск заражения других насекомых. Финчер решил выяснить, не придерживаются ли и люди таких же форм поведения – пусть даже и подсознательно. Другими словами, он решил выяснить, не уступаем ли мы в интеллектуальном развитии муравьям. Кроме того, Финчер хотел понять, существует ли зависимость между актуальными формами человеческого поведения и частотой контактов с болезнью.
Большой шаг в верном направлении был сделан в 2004 году. Джейсон Фолкнер, аспирант, работавший в психологической лаборатории Марка Шаллера в университете Британской Колумбии, предположил, что ксенофобия (неприязнь к чужим) возникла первоначально как средство контроля над распространением инфекционных заболеваний. Фолкнер предположил, что если какая-то болезнь достаточно широко распространена, то ксенофобия может защитить нас от передачи этого заболевания от племени к племени. Вероятно, именно по этой причине «других» – и история подтверждает это – часто описывали не только как страшных и опасных, но также как грязных и больных. Эти «другие» всегда были полны вшей, блох и крыс. По Фолкнеру, наша неприязнь к другим является универсальным эволюционным признаком и должна быть сильнее всего выражена в местностях с неблагополучной эпидемиологической обстановкой, так как, создавая социальные проблемы, ксенофобия в этой ситуации спасает человеческие жизни. Что, если, рассуждал Фолкнер, ксенофобия возникла как специфическая и полезная форма недовольства, как эмоция, единственная ценность которой заключается в том, чтобы предохранить нас от болезней?
Финчер ознакомился с работой Фолкнера и решил соединить его предположение со своей идеей, более развернутой и умозрительной. Забыв о водомерках, он принялся постигать историю человечества. Возможно, это было слишком амбициозно, но надо плохо знать Торнхилла, чтобы подумать, что он стал отговаривать своего молодого коллегу. Финчер читал статьи по антропологии, социологии и, конечно, энтомологии. Особое внимание он обращал на основные атрибуты человеческой культуры и поведения, которые отличались друг от друга в разных обществах, в частности на чувство индивидуализма. Антропологи уже давно заметили, что есть культуры, в которых господствует, так сказать, ковбойский стиль жизни и где индивид действует, исходя из своих собственных интересов; есть также культуры, в которых индивиды действуют, в первую очередь исходя из интересов своего клана. Эта разница между культурами индивидуалистов и коллективистов прослеживается в глобальном масштабе и является более глубокой, чем разница в способах добычи средств к существованию, в брачных обрядах и системах табу. Во многих племенах бассейна Амазонки интересы семьи или клана настолько же важны для индивида, как его собственные интересы. В таких культурах, которые называют коллективистскими, различаются не отдельные индивиды, а группы индивидов. Отклонения от групповых норм порицаются или не допускаются вовсе. Индивидуальное творчество и подчеркивание личностных особенностей не считаются важными, а в ряде случаев даже осуждаются. Финчер, совместно со своими единомышленниками (в основном западными индивидуалистами, число которых постепенно росло), предположил, что коллективизм мог возникнуть в ответ на распространение инфекционных болезней, когда «традиционное» групповое поведение, скорее всего, могло помочь в снижении заболеваемости, а индивидуализм, как нечто новое и непроверенное, мог произвести и противоположный эффект. Возможно, индивидуализм и все, к чему он приводит – к героям-одиночкам, амбициозным биологам и даже к демократии, – возможен только в тех обществах, которые избавились от угрозы инфекционных болезней.
Тем временем в Британской Колумбии наставник Фолкнера Марк Шаллер и его молодой сотрудник Дэмиэн Мюррей занялись вопросом о том, не является ли ксенофобия, а также такие формы поведения, как экстраверсия и сексуальная открытость, объектом влияния болезней. Так же как в случае с ксенофобией, интроверсия и сексуальный консерватизм представляются неплохими средствами социальной профилактики распространения болезней. Совместными усилиями Финчер, Торнхилл, Шаллер и Мюррей пришли к выводу о том, что ключевым элементом разницы между культурами и индивидами практически всегда является заболеваемость теми или иными болезнями. Именно болезни сделали нас такими, какие мы есть сейчас. Во всяком случае, в сей факт твердо уверовали все эти ученые мужи, будучи до мозга костей индивидуалистами, рожденными в обществе с низкой распространенностью инфекционных болезней.
Некоторые связи между заболеваемостью и поведением и в самом деле безупречны. Например, люди, живущие в аграрных районах тропиков, регулярно выискивают друг у друга вшей, чем очень редко занимаются жители Нью-Джерси или Кливленда. Эта разница обусловлена разным количеством эктопаразитов в этих местах. Никто не будет искать заведомо отсутствующих вшей в волосах родственника, но что можно сказать о других формах поведения, которые глубоко связаны с нашим представлением о собственной идентичности? Отличаются ли они друг от друга в зависимости от уровня заболеваемости в тех районах, где мы родились? Свиной грипп стал уроком, показавшим, что, вероятно, это так. В 2009 году над человечеством нависла новая угроза – свиной грипп, вызываемый штаммом H1N1. Каждый, кто хотя бы иногда включал телевизор, знал, что надо проявлять бдительность. И что стали делать люди? В Мексике люди перестали целоваться, приветствуя друг друга при встречах. Мало того, они перестали здороваться за руку. В некоторых городах отменяли авиарейсы, в частности из регионов с неблагополучной эпидемиологической обстановкой. Другими словами, люди ограничили физические контакты с незнакомцами. То есть стали ксенофобами и, как муравьи, разделились на мелкие группы. Общественные активисты стали призывать к отмене авиарейсов из других стран. Люди, конечно, не перестали обнимать своих детей и целовать супругов, они просто стали избегать незнакомцев и больше думать о своем коллективе, о своем, так сказать, племени.