Дикий. Его неудержимая страсть

— Ладно. Сейчас скину адрес. Только пожалуйста никому.

— Мхм, — непонятным писком прилетает в ответ. — Так, тут что-то Иваницкий хочет от меня, жду адрес, Мариш.

И скидывает вызов. Отправив ей свое местонахождение, бросаю телефон на диван, а сама смотрю за окно. По стеклу сбегают мокрые дорожки, подоконник подрагивает от порывов ветра и яростных капель дождя, а я даже куртку не взяла с собой. Захватила только ветровку и кофты. Нужно бы вернуться, собрать оставшиеся вещи, но одна только мысль о том, чтобы войти в нашу бывшую с Матвеем квартиру заставляет обхватить себя руками и захотеть спрятаться от всего мира. Наверное, именно это я сейчас и делаю. Прячусь. Правда, не от всего мира, а от одного единственного человека, и не понимаю, я хочу, чтобы он меня нашел, или нет. Скорее нет, чем да. Я не привыкла быть слабой, но сейчас почему-то именно такой себя и ощущаю.

Разве если человек решил уйти, не должен подняв голову, не оглядываясь шагать вперед? Разве не обязан быть уверен в своем решении и быть готовым к столкновению с прошлым? Если да, то почему мне так чертовски плохо?

Погрязнув в своих мыслях, под монотонный стук дождя я не заметила, как задремала. Разбудил меня звонок в дверь. Неужели я проспала несколько часов?

По серому небу непонятно какое время суток за окном, поэтому даже не спросив «Кто?», будучи в полной уверенности, что это подруга, открываю дверь.

Сердце, как от резкого удара, взметается к горлу и начинает отчаянно биться, когда покрытые коркой льда синие глаза придавливают меня к стене.

Глава 32

Включаем Ренату Штифель — Опускаю оружие

Kristina Si — Тебе не будет больно

Макс Фадеев — Останься

Матвей тяжелым шагом входит внутрь, вырывая у меня из окаменевшей руки дверную ручку, и захлопывает дверь.

Что он здесь делает? Господи, я думала, у меня есть люди, которым я могу доверять, а оказывается черта с два. Одна из них взяла и не выполнила своего обещания.

Переведя дыхание, смело встречаюсь с Кешновым глазами. Лана права. Таким он не выглядел уже давно. Даже когда проблемы на работе заставляли его злиться, это была другая злость. Не настолько бесконтрольная. Челюсть стиснута, в выражении лица отчетливое желание меня убить.

— Собирай вещи, Ри, мы едем домой.

Припечатывает низким звериным голосом, не отрывая от меня взгляда исподлобья. Рано. Слишком рано. Мне нужно было хотя бы три дня, чтобы перевести дыхание и не быть перед ним настолько оголенной в своих эмоциях.

— Мой дом теперь здесь, — отвечаю и, развернувшись, захожу в зал, но не успеваю пройти вглубь.

Матвей рывком разворачивает меня к себе, обхватив пятерней локоть.

— У тебя один дом.

— Да. Этот. В нашем с тобой меня уже ничего не держит.

Любимые губы, которые всегда умели приносить столько запредельного удовольствия и которые я так любила кусать, складываются в тонкую линию, а перекошенное гневом лицо склоняется ко мне. Я даже не пытаюсь вырвать руку. Зачем? Он все равно перехватит, а на скандал у меня сил нет.

— Рина, я же сказал, что мы поговорим, а приезжаю домой — тебя нет. Как, мать твою, это понимать? — рявкает, грубо встряхивая меня за руку.

— Я устала разговаривать с самой собой, Матвей, — осторожно тяну руку, и Кешнов, бросив взгляд на место, которое с силой сжимает, ослабляет захват.

Отхожу в сторону, засунув руки в карманы джинсов.

— Что значит с самой собой? Рина, ты свалила ни черта не объяснив. После недоразумения кинула меня, заставляя искать по всему городу.

— Я не заставляла тебя искать меня. И даже хотела бы, чтобы не нашел, — в черных, как бездна, зрачках вспыхивает пламя. Матвей делает шаг в мою сторону, я же остаюсь стоять на месте, безотрывно смотря на него. — Я устала, просто устала.

— От чего?

Кажется, он действительно не понимает, заставляя меня с горьким смешком уронить лицо в ладони, а потом снова посмотреть на него.

— Я же говорила тебе, но ты, похоже, даже не слышал!

— О боях? Мне казалось, мы утрясли этот вопрос.

— Обо всем и многократно!

— Сделай одолжение и объясни еще раз, — серьезные глаза щурятся.

Киваю. Хорошо, если он так хочет услышать самые банальные вещи, то пожалуйста.

— Я устала быть удобной, — говорю на выдохе. — Устала быть понимающей. Быть просто куском мебели, который можно иногда трахать, и не считаться с моими просьбами, — ноздри Матвея расширяются, уголок губ нервно дергается, но я скажу все, о чем он сам так настырно просит. — Я устала от того, что начала забывать, как это засыпать со своим мужчиной. Как ужинать с ним вместе, смотря какой-нибудь идиотский фильм. Как проснуться утром и не обнять холодную пустую подушку, а прижаться к тебе и не почистив зубы поцеловаться. Устала видеть полные сочувствия глаза Аси и ее парня, когда мы втроем идем в кино или выбираемся в клуб. Да, Матвей, мне обычно плевать на все эти мелочи, но я не железная. Я тоже человек, а не диван или телевизор, о котором можно вспоминать только при необходимости. Я хотела видеть тебя рядом чаще, чем пара минут в день. Неужели я так много просила?

— Рина, я работаю, — ответ просачивается сквозь плотно сжатые зубы. — Твоя Ася и ее пацан учатся, и все, о чем им нужно заботиться, это как не обосраться на экзамене. А у меня до хрена проблем, которые сами себя не решат, а если их не решу я, они нас с тобой загонят на дно.

— Да мы уже на дне, — не выдерживаю и развожу руками. — Ты уверен, что дело только в работе? Я ведь не слепая и все прекрасно вижу!

— Что ты видишь?

— Вижу, как тебе нравится все это. С каким блеском в глазах ты дерешься, а потом утопаешь в признании и славе. Как весь светишься, когда выходишь на ринг под ошалелый свист и скандирование этого долбаного "Кэш".

Как же я ненавижу это прозвище! Всеми фибрами души!

— У меня долги, Рина. И на ринг я выхожу только из-за них!

— Да неужели? Если бы дело было только в долгах, ты бы взял деньги, которые я тебе предлагаю. Обрыл бы все вокруг и нашёл нормальных, хороших бойцов. Но ты делаешь это сам и не говори мне, что тебе это не нравится. Ещё как нравится, потому что человек не будет делать то, что ему противно. Тебе далеко непротивно сидеть в клубах с этими моральными уродами, на чьих коленях каждый раз находятся новые бабы, и корчить из себя подобного им. Ты тащишься от того, что уважаем ими и что тебя стали звать в те места, куда раньше дорога была закрыта.

— Я тебя каждый раз зову с собой, но ты сама выбираешь оставаться дома.

— Конечно выбираю, потому что проводить столько времени в компании людей, которые мне противны, никогда не стану. Для них же нет ничего святого. Ни семья, ни жена и дети их не держат. Они сорят бабками, считая себя царьками мира сего. И ты становишься таким же! Похожим на них. Не замечаешь, как скатываешься на их уровень. Тебе кажется, ты поднимаешься выше, но не в моих глазах.

Теперь выдыхает Матвей, нервно проводит ладонью по волосам и резко сокращает между нами расстояние.