Дикое поле

— Сегодня, господин, пойдем. Мой друг самаркандец, надеюсь, еще не уехал.

— А что, мог уехать?

— Мог, господин, — управитель развел руками. — Ведь уж почти месяц прошел.

— Ну, тогда пошли… точней — поехали. Возьмем на конюшне лошадей.

— Господин, позволь сказать, — вдруг замялся Рахман. — Я, видишь ли, не очень-то хорошо держусь в седле. Давай, ты поедешь, а я пешком рядом пойду? Только быстро не скачи.

— Пешком, говоришь? — Михаил ухмыльнулся и махнул рукой. — Ну, как знаешь — хозяин-барин.

Так и двинулись: Ратников неспешно трусил на гнедом коньке, управитель шагал рядом.

— И далеко нам добираться? — скосив глаза, поинтересовался молодой человек.

— О, нет, господин, недалеко. Сейчас вернем к рынку, потом — по улице Медников, с нее — на Работорговую улицу — очень красивая, широкая улица, вся в каштанах — а там уже рядом и постоялый двор Косого Абдуллы. Там обычно и останавливается мой друг самаркандец.

— Хм, самаркандец… — Михаил хмыкнул. — Имя-то у него есть?

— Все его так и зовут — Анвар Самаркандец. Он хороший человек.

— Ладно, посмотрим — что за хороший… Куда сейчас?

— Вон, господин, налево, мимо стройки.

— Да тут везде стройки! Весь город — сплошная стройка, вот гастарбайтерам повезло!

— Что ты сказал, господин?

— Так… о своем. Строят, говорю, много.

— Да уж, — Рахман охотно закивал. — Много! Сарай — большой город, а ведь вроде недавно начал строиться. В прошлое лето еще ни вон тех домов не было, ни этих. И ту мечеть совсем недавно построили.

— А вон ту церковь, рядом?

— Вместе, за один раз и выстроили.

— То-то я и смотрю — похожи.

Молодой человек усмехнулся: действительно, церковь и мечеть выглядели ну не то, чтоб как близнецы-братья, но как творение одного зодчего — точно! И купола — что у мечети, что у христианского храма — одинаковы, и колокольня на минареты очень похожа. И украшена — что та, что другая — красивой поливной керамикой, кстати — бирюзовой.

— Вах, эту плитку тоже Самаркандец привез. Из Ургенча.

— Почему ж не из Самарканда?

— Ту, что у нас — из Самарканда, а эта — из Ургенча, — со знанием дела пояснил домоправитель и вдруг заискивающе улыбнулся. — Господин, может, щербету у разносчиков купим? Вкусный у них щербет.

— Щербет? — не сразу врубился Миша. — Что еще за щербет?

— Вон как раз и разносчик. Я позову?

— Зови, ладно.

Щербет оказался вкусным — густым, кисло-сладким, тягучим. Оба путника выпили аж по две фаянсовые чашки. Кинув разносчику медяшку, зашагали дальше, благо и недалеко уже оставалось идти.

Работорговая улица напоминала типичный парижский бульвар, какой-нибудь Распай, Монпарнас, бульвар Итальянцев… Такая же широкая, мощеная, с аккуратно посаженными по обеим сторонам деревьями — каштанами и платанами. Не хватало только сине-зеленой таблички с названием и номером округа.

И так же на бульваре… сиречь на Работорговой улице хватало различного рода забегаловок — устроенных прямо под открытым небом небольших закусочных — харчевен. Посетители — в большинстве своем степенные купцы и приказчики в чалмах и длинных полосатых халатах — неспешно пили шербет из больших чашек, ели, что-то негромко обсуждая. Вкусно пахло жареной рыбой, и Ратников, проезжая мимо, ощутил вдруг какое-то непреодолимое детское желание забраться с удочкой в камыши да просидеть там весь день напролет в полном одиночестве, наедине со своими мыслями. Эх, найти бы Артема! Неужели, они сейчас вот встретятся? Вот совсем осталось чуть-чуть…

— Сюда, господин! — останавливаясь, Рахман указал на коновязь возле распахнутой настежь большой двухстворчатой двери. — Внутри — постоялый двор Косого Абдуллы, а здесь — харчевня. Заходи, господин, там все и узнаем.

Мухой вылетевший из харчевни служка, проворно привязав лошадь, изогнулся в угодливом поклоне:

— Прошу, любезнейшие господа, заходите! Нынче у нас чудесная осетрина под белым и красным соусом!

— Да некогда нам есть!

— Вах-вах, — укоризненно покачал головой Рахман. — Не закажем — ничего не узнаем.

— А что нам тут узнавать? — Миша заволновался. — Нам Самаркандец нужен.

— Вот про него сейчас и спросим. И про людей его.

Уселись здесь же на улице, под платаном — скрестили ноги на застеленной пестрым ковром веранде, покушали жареной рыбы — и в самом деле вкусно, запили: Миша — вином, мусульманин Рахмат — все тем же щербетом. Потом позвали хозяина, Косого Абдуллу.

— Вах, Абдулла-джан, — домоправитель, перейдя на родной язык, быстро о чем-то заговорил, на что хозяин постоялого двора — кривобокий косой мужичок с коричневым, словно глина, лицом и заметно косящими глазами — довольно кивал.

— Анвар Самарканди, э? Вай… Вай! Йок Самарканда йок.

— Что? — подозрительно перебил беседу Ратников. — Уехал, что ли, дружок твой?

— Не дружок он мне, так, земляк просто, — Рахман покачал головой. — Косой Абдулла говорит — да, уехал. Недели две тому как.

— Шайтан! — Михаил не сдержался, выругался. — Что, мальчишку он с собой увез? Да и был ли мальчик?

Ратников спросил кабатчика напрямик, по-тюркски.

— Мальчик? Ах, да, был у него такой смешной, светленький. Темар звали. Нет, Анвар Самаркандец с собой его не увез, за день до отъезда проиграл в кости! Ух, и игра же была, вах! Кому проиграл? Так Фирузу-Ишди, серебряных дел мастеру. Фируз, вишь, поставил на кон свое лучшее блюдо — и выиграл! Вах, выиграл!

Михаил вскинул глаза:

— Так, значит, мальчишка сейчас у этого самого Фируза? А где он живет?

— В квартале ювелиров, где же еще-то, уважаемый, вах?!

Минут через двадцать Ратников и Рахмат входили в квартал ювелиров, разместившийся вдоль тихих и уютных улочек, засаженных тенистыми платанами и высокими пирамидальными тополями. На углу, рядом с выложенным розоватой мраморной плиткой, колодцем, что-то деловито достраивали. Судя по крикам гастарбайтеры были русскими.

— Эй, парень! — не слезая с коня, Михаил подозвал водоноса. — Где живет серебряных дел мастер Фируз-Ишди?

— Фируз-серебряник? — мальчишка покопался в носу и лениво мазнул рукой. — А вон его мастерская, за тем забором. Ну, слышите — где молоточки бьют.

Туда и пошли. Ратников спешился, привязал у забора лошадь, тем временем домоправитель вежливо постучался в ворота:

— Мастер Фируз-джан дома ли? Дома… Скажите, что к нему пришли по очень важному делу.