Дикое поле
Шрифт:
Думай, думай. Миша! Лови мысль, ищи.
О чем он еще-то размышлял? О! О словах булгарина. Об упыре кровавом… упырше! Белый халат, белая повязка… да-да-да… белая палата, крашеная дверь… Нет, это Багрицкий… не о нем надо думать. А о ком? Ну, конечно же — о женщине! О той самой, с красивыми ногами и в белом халатике, что брала кровь. Женщина! Медсестричка чертова… не Алия ли часом? Да пусть даже и не она, пусть другая… но это ведь современная женщина, ему, Ратникову, современная и которая вынуждена какое-то время здесь жить. И что, она все время сидит где-то взаперти?
Надо лишь ее найти, точнее — поймать на какую-то приманку. На какую именно — вот об этом нужно подумать! Кстати, если уж употреблять рыбацкие термины, то почему бы не использовать в качестве блесны подозрительного новгородца Окуня Рыбакова? Он ведь как-то связан с приказчиком… а приказчик — допустим — с людокрадами, с торговцами человеческими органами, а значит — и с медсестрой.
Ищите женщину, как говорят французы, — шерше ля фам!
Только с Окунем этим очень осторожно надо… не выдать бы себя, не спугнуть бы дичь. Окунь. Окунь Рыбаков. Не зря ведь он про ханский караван спрашивал! Хочет побыстрее вывезти приготовленных на органы рабов?
Почему бы и нет?
Хотя, может, он и не при делах вовсе. Женщину надо искать, медсестру эту чертову! Тогда, наверное, все вопросы проясняться и главный — с браслетиками. Как-то ведь надо будет вместе с Артемом отсюда выбираться. Артем… Йисут этот проклятый… Черт! Парня ведь еще нужно выручить.
Решив срезать путь у излучины реки — так было к усадьбе ближе, молодой человек поворотил коня и, спустившись к заснеженной пристани, увидал собравшуюся там чем-то взволнованную толпу.
Кто-то что-то говорил, кто-то крестился, явно было видно — что-то случилось.
— Эй, парень, — спешившись, Ратников схватил за рукав пробегавшего мимо мальчишку. — Что там такое-то? Стихийный митинг против повышения цен за услуги ЖКХ?
— Чего?! — парнишка захлопал глазами.
— Что там такое?
— А-а-а… Иштыма, приказчика господина Эльчи-бея, в проруби выловили. Мертвого.
— Да что ты говоришь!
Михаил аж зубами скрежетнул — вот это была новость!
— И что — совсем мертвый?
— Совсем, совсем.
— И это точно — приказчик Иштым!
— Да точно! Его тут все знают, он здесь, у пристани, когда-то жил.
— Ладно, беги, брат…
Сунув мальчишке маленькую зеленую бусину, кое-где игравшую роль мелких денег, Ратников спустился ближе к реке…
Иштым! Да-а… правильно парень сказал — мертвее мертвого.
— И как же так получилось-то, люди добрые?
— Да говорят, ехал на тот берег, да лошадь поскользнулась на льду. Приказчик в седле не удержался — и прямо в прорубь.
Прямо в прорубь — вот так-то! Как-то он уж очень удачно упал. Теперь и впрямь все концы — в воду.
Глава 14
Зима 1246 года. Сарай
КОСИЛ ЯСЬ КОНЮШИНУ…
— Колька Вонючка? Фу-у-у… Не будем мы его иск… А это правда — дирхем? Настоящий?
— Хочешь — на зуб попробуй! Только смотри, не проглоти, — усмехнувшись, Ратников швырнул серебряху рыночным мальчишкам, с которыми давно уже стоял на углу — болтал, пытаясь выведать кое-что важное. Кое-кого отыскать пытался.
— Уу-у! Настоящий! — один из пацанов подхватил брошенную монетку, куснул и, едва не сломав зуб, растянул в довольной улыбке щербатый рот.
— Я смотрю, ты частенько дирхемы на вкус пробуешь!
— Так ведь и надо — у нас тут не забалуешь!
— То не только у вас… — Ратников чуть не сказал — «в Орде», но быстро поправился, — «…в татарах».
А получилось бы нечто типа временнообязанных крестьян, едущих на заработки куда-нибудь в Санкт-Петербург: «Вы откель, люди добрые? Да с Ленобласти. А куда путь держите, страннички? В Ленинград-город, к барыне!»
Так обычно в советские времена «исторические» романы и стряпали, изображая жадных и властолюбивых князей-«братков» «крупными государственными деятелями», озабоченными «внешней и внутренней политикой Древней Руси». Скажи такое, к примеру, хоть тому же Александру Грозны Очи, так он и не поймет, о чем и речь.
— Ты, осподине, тут маленько постой. Мы счас…
— Маленько постою, — ухмыльнулся молодой человек. — А не дождусь вас, так без дирхема останетесь.
— Хэ! Так вот же он, дирхем — у нас!
— Один — да. А второй — вот он! — вытащив вторую монетку, Миша пустил зайчика прямо самому наглому в глаз.
Мальчишка прищурился, склонив вихрастую голову набок:
— Ой, осподине… Вправду, ежели Вонючку приведем, дашь?
— Чтоб мне сдохнуть! — Ратников размашисто перекрестился на дальнюю колокольню. — Ну, что встали-то, пионеры юные, головы чугунные?
— Какие головы, осподине?
— Бегите уже, говорю — долго вас ждать не буду.
Лениво потянувшись, Михаил шумно вздохнул и, запрокинув голову, посмотрел в высокое морозно-голубое небо. Ах, какой чудесный выдался нынче денек! Солнечный, искристый, так, что на сугробы смотреть больно. И снег — чистый-чистый, но вовсе не белый, а разноцветный, совсем, как на картинах импрессионистов, переливающийся всеми оттенками радуги: под ногами — голубоватый, на крышах — сияющее-золотой, на ветках деревьев — жемчужно-розовый, под полозьями пронесшихся мимо саней — изумрудный… это все — на солнце, а в тени — темно-голубой, пурпурно-фиолетовый, синий…
— Привели, осподине. Дирхем давай!
— Хм… — Оторвавшись от вдумчивого созерцания снега, молодой человек скептически оглядел подбежавших ребят и усмехнулся. — Ну и кто из вас Колька?
— Я Колька.
Выступивший вперед подросток казался постарше и посерьезней других, темный кафтан его был подпоясан узеньким щегольским шнурком, серые глаза смотрели внимательно и даже с некоторой затаенной насмешкой.
— Значит, ты…
— Да. Золотарь. Недоросли Вонючкой прозвали — не от большого ума.