Диковинки Красного угла

Бабушка, уткнувшись в платок, только рукой махнула, и вдруг обхватила его, прижала к себе и зарыдала в голос. Дед, уткнутый ей в грудь, чего-то бурчал неразборчивое и сопел.

Когда они разъединились, Зоина мама спросила, напряженно думая:

– А то, что было здесь, не помнишь?

Дед задумался, будто вспоминая что-то.

– Нет, – сказал он, покачав головой. – Чего ж помнить, когда не было меня.

– А сны видел?

– Да чего ж видеть, коли нечем видеть?! А еще эта, кто ты там, забыл?

– Я мойщица полов. Да и оттуда выгнали.

– Так валяй сюда, в санитарки ко мне... А вообще нет, я теперь уйду отсюда. Возьмешь, Зойк?

Бабушка, отирая щеку, как следует долбанула его в лоб, однако улыбнулась.

– А сон я сегодня видел. Крест тот, нательный мой, всю ночь перед глазами стоял.

– Это он охранял тебя, – сказал отец Севастьян.

– От кого?

– Есть от кого.

– И будто звон такой, хрусталик о хрусталик...

Вздрогнула мама:

– Чего?!

– Ага, а потом уж он сплошняком гудел, чуть кишки мои не вывалились, ажно испугался.

Доселе Зоина мама стояла напротив деда, а теперь села. Оперлась локтями на колени и молча стала созерцать пол. Глядя же в пол спросила:

– Голос какой слышен был? Ну, будто и кишки твои говорят?

– Да, голос не голос, а... не помню уже, но уж так навалилось!

Возвращенное мамино "я", которое скоро может отняться назад ("Как отняться?! Не-ет, не отдам!"), сейчас трепетало: вернувшийся дед должен быть только таким, каким он был до того, как сгореть горячкой. По-другому быть не могло. Очнувшись, он должен был потребовать водки, а услышав про Псалтырь – схватиться за топор. Но вернулся он... в то же время, что вернули сейчас мне, в мое родное "я"...

Вернули? Родное? Кто вернул?! Кто дал, что сделалось родным, а потом... а потом сама и выкинула, а взамен...

Встал перед глазами черный круг с черноголовом в середине. Вскочила Зоина мама и так глянула в направлении круга, что он сгореть бы должен, но пасть черноголова тихо хихикнула:

– Ты чего это?

– Все!!

раняешь?

– Я жду, – отчеканил человек в дубленке и горько усмехнулся. – А девочка – плоха. На постель ее надо.

– В больницу надо, – сказала мама, она плакала, глядя на лицо дочери и как-то очень странно смотрела на свой хлыст.

– Не надо в больницу, – сказал человек в дубленке. – Перед Новым годом никто ею заниматься не будет, а после – тем более. Домой надо, а я травматолог сносный... И вообще.

– Поможешь?

– Уже помогаю.

– Да что ж там в казино было-то?! Сейчас пойду всех перещелкаю!

И тут как раз подбежал запыхавшийся "киллер". Увидев лежащую на снегу Зою, испуганно замигал, затем зло сморщился и сказал:

– Вот гад.

– Да что там было-то?!

И "киллер", запинаясь и перескакивая с темы на тему, начал рассказывать...

–... Что, правда, онемел?!

– Онемел, Юль Петровна, онемел! И статуэтка эта! Ничего Зойка не кидала и доллары сами загорелись! А Зойка, оказывается, столько знает!

– Это не я, – все обернулись на голос. – Это не я, – Зоя улыбалась, – это Дух Святой.

– Бредит, – сказал человек в дубленке.

– Нет, не бредит, – сзади него стоял Сева-Севастьян.

Человек в дубленке потер переносицу и сказал :

– М-да...

Сева подошел как раз тогда, когда "киллер" начал рассказывать. Он поверил каждому его слову. И ему страшно стало.

– Кстати, рекомендую, – сказала Юлия Петровна, обращаясь к человеку в дубленке, – киллер.

У человека в дубленке слегка поднялись брови и он вопросительно взглянул на мальчика.

– Да ладно вам, Юль Петровна, – он опустил голову. – Илья я. Я больше не буду.

– И я Илья, – сказал человек в дубленке, подавая бывшему "киллеру" руку.

– А когда у вас день рождения? – спросила тихо Зоя.

– Да неделю назад был.

– Тогда у вас завтра именины. Завтра день Ильи Муромца.

– О! – сказал весело человек в дубленке. – А я и не знал.

– Теперь знайте. Я тоже не знала, что у меня сегодня именины.

– Поздравляю.

– Отпраздновали... – проскрежетала Юлия Петровна.

– А вы крещеный? – Зоя опять обратилась к Илье из Альфы.

– Крещеный.

– Завтра в храм обязательно приходите и на литургии постойте.

Илья из Альфы потер переносицу и сказал: "М-да".

– Сев, а я тебя видела на последней литургии на земле.

– Чего?! – теперь Сева по-настоящему испугался.

– Служил ее отец Севастьян. А я и не знала, что вы с мамой к нему ходите. А потом мы встречали Спасителя. Он был на белом коне. Он всех нас знает.

– Вот именно, – сказала Юлия Петровна с печальным оттенком в голосе.

С тем же оттенком и еще более значительно мама быстро глянула на Юлию Петровну и тут же отвела глаза.

– Все-таки бредит, – проговорил Илья из Альфы.

– Я не брежу, Илья Муромец.

– Я не Илья Муромец и взять его теперь негде, – мрачно произнес Илья из Альфы.

– Сев, а хозяин один ее бил? – спросила Юлия Петровна.

– Бил один, а там еще учительница рядом бегала, ей тоже чуть не досталось.

– А-а-а, ей бы не мешало...

– Свидетелей вполне достаточно, чтоб засудить его, – сказал Илья из Альфы. – Ну а все их бандитские нажимы, шантаж и угрозы я беру на себя. Команда Альфа еще жива.

Тут Зоя оттолкнулась рукой и села.

– А и действительно, я-то тоже! Давай-ка я тебя на руки возьму.

– Нет, Илья Муромец, меня на руки не надо. Мне лучше, я сама... – и тут видно ей стрельнуло в позвоночник и она со стоном упала опять на снег, откуда и подхватил ее на руки Илья из Альфы.

– Нет, я засуживать его не буду, – сказала мама, всхлипывая. – Я его пристрелю как бешеную собаку.

– Сашенька, уступи его мне. Я его по-снайперски, с чердака. Причем, я убивать его не буду, я его пулей в позвонок, как он ногой Зайку. Пусть пока не сдохнет, лежмя лежит и думает.

Тут Зоя едва не вырвалась из рук Ильи из Альфы:

– Юль Петровна, мама, Илья Муромец! Если вы что-нибудь ему сделаете, я... Я из дому уйду. Мамочка, если мы здесь не будем прощать, то Он нас там не простит, – она так выговорила "там", что даже Илья из Альфы поежился. – Я видела Его... И отец Севастьян крикнул Ему: «Вот я, Господи, а вот дети мои". Ничего больше не нужно. А я хотела крикнуть: «Вот я, Господи, а вот мама моя!" Мамочка, – Зоя заплакала, – тебя там не было... И вас, Юль Петровна, не было.