Дилемма всеядного: шокирующее исследование рациона современного человека
Шрифт:
«У фермеров, которые сталкиваются со все более низкими ценами, есть только один путь. Если они хотят поддерживать свой уровень жизни, оплачивать свои счета и обслуживать свои долги, то единственный выход – производить больше». Для того чтобы семья фермера выживала, в ее бюджет каждый год должно поступать определенное количество денежных средств. Если цена кукурузы падает, то единственный способ остаться при своих – это продать больше кукурузы. Поэтому фермеры, говорит Нейлор, отчаянно пытаются повысить урожайность – любым путем. Они губят свои земли, они вспахивают и засевают неудобья, они применяют все больше азота – и все для того, чтобы выжать из своей земли еще несколько бушелей кукурузы. Но чем больше бушелей произведет каждый фермер, тем ниже упадут цены, раскручивая еще один виток порочной спирали перепроизводства.
«Свободный рынок никогда не действовал в сельском хозяйстве и никогда не будет действовать, – говорит Нейлор. – Экономика семейной фермы сильно отличается от экономики компании. Когда цены падают, компания может уволить людей, может остановить заводы, может выпускать меньше гаджетов и т. п. В конце концов рынок найдет новый баланс между спросом и предложением. Но спрос на продукты питания не эластичен; люди не едят больше только потому, что еда стоит дешево. А увольнение фермеров не способствует сокращению предложения. Вы можете меня уволить, но нельзя уволить мою землю, потому что найдется какой-то другой фермер, которому больше нужны деньги или который думает, что будет вести хозяйство лучше, чем я. Он придет и будет возделывать эту землю. Даже если я выйду из бизнеса, моя земля будет продолжать производить кукурузу».
Но почему кукуруза, а не что-то еще? «Здесь, в Айове, мы находимся в нижней части промышленной пищевой цепи. На этой земле мы производим энергию и белок, которые в основном потребляют животные. Выращивание кукурузы – наиболее эффективный способ производства энергии, выращивание соевых бобов – самый эффективный метод получения белка». Возможность перехода на какие-то другие культуры Нейлор грубовато отвергает: «Что я буду здесь выращивать? Брокколи? Салат? Мы вдолгую вкладываемся только в кукурузу и сою. Единственный покупатель сельхозпродукции в городе – элеватор, и он платит мне только за кукурузу и соевые бобы. Что говорит мне рынок? Он говорит: выращивай кукурузу и соевые бобы – и точка. Так же поступает и правительство, которое рассчитывает свои различные выплаты и субсидии на основе урожайности – чего? Кукурузы!»
Так «чума дешевой кукурузы» распространяется все дальше и дальше. Она способствует обнищанию фермеров – как здесь, так и в странах, в которые мы экспортируем кукурузу. Она губит землю, загрязняет воду и в конце концов обескровливает Федеральное казначейство, которое теперь тратит до пяти миллиардов долларов в год, субсидируя дешевую кукурузу. Но, несмотря на то что эти субсидии идут к фермеру (и составляют сегодня почти половину чистого дохода фермы), казначейство субсидирует на самом деле покупателей дешевой кукурузы. «Правительство всегда будет управлять сельским хозяйством, – говорит Нейлор. – Остается только один вопрос: управлять в чьих интересах? Сегодня это делается в интересах Cargill и Coca-Cola – и уж точно не в интересах фермера».
После обеда, когда мы с Джорджем продолжали обсуждать сельскохозяйственную политику (не думал, что я могу заниматься этим так долго), внезапно зазвонил телефон. Билли, соседу Джорджа, нужен был человек на огромную кукурузную сеялку. Пока мы добирались до места, Нейлор успел немного рассказать мне о Билли. «У него есть все эти последние игрушки: двенадцатирядная сеялка, семена от компании Roundup Ready, новый комбайн от компании John Deere и т. п., – Джордж закатил глаза. – В общем, Билли в долгах как в шелках». Джордж считает, что сумел выжить на ферме и не скатиться в долговую яму только потому, что нянчился со своим антиквариатом – комбайном и трактором – и не поддался соблазну расширить дело.
Простоватый человек лет пятидесяти в бейсбольной кепке, из-под которой торчали седые волосы, Билли показался мне достаточно веселым парнем, особенно с учетом того, что он все утро провозился с порвавшимся тросом трактора. Пока они с Джорджем разбирались с поломкой, я осмотрел его сарай, действительно набитый самой современной сельхозтехникой. Я спросил Билли, что он думает о кукурузе Bt, которую сеет. Этот сорт – продукт генной инженерии, он сконструирован так, что сам производит свой собственный пестицид. Билли подумал и сказал, что это лучший сорт. «Я с этих семян получаю по 220 бушелей
с акра (11 тонн с гектара. – Ред.), – похвастался он. – Что ты на это скажешь, Джордж?»Джордж собирал с акра чуть меньше двухсот бушелей. Но он был слишком вежлив, чтобы сказать, что в пересчете на акр он почти наверняка получит больше денег, вырастив меньшее количество кукурузы, но затратив на это меньше денег. Но в Айове право хвастаться всегда принадлежит человеку, собирающему самый большой урожай, даже если этот урожай его разоряет.
В ангаре, расположенном через дорогу, я заметил блестящий хромовый «нос» автотягача с прицепом и спросил Билли, зачем он ему. Он объяснил, что взял подработку – перевозки на большие расстояния, чтобы сохранить ферму на плаву. «Придется немало поездить, чтобы заплатить за все эти игрушки», – усмехнулся он.
Джордж бросил на меня гордый взгляд, в котором читалось: «Ну, что я тебе говорил?» Но мне стало жалко Билли – особенно когда я подумал, сколько еще ему предстоит сделать, чтобы сохранить свою ферму. Я вспомнил строчку американского Генри Дэвида Торо: «Люди стали орудиями своих орудий». А может быть, этот фермер, наматывая ночные мили на межштатной автомагистрали № 80, все-таки задумается о том, как он дошел до жизни такой и на кого сейчас на самом деле работает? На банк? На компанию John Deere? На Monsanto? На Pioneer? На Cargill? Двести двадцать бушелей кукурузы с акра – это поразительное достижение, но оно не принесло Билли такого процветания, как этим компаниям.
Ну и, конечно, есть еще сама кукуруза. Если бы она могла иметь собственное мнение, то, несомненно, подивилась бы абсурдности этой ситуации и порадовалась бы большущей удаче, которая ей привалила. Ведь кукуруза стала исключением из обычных законов природы и экономики.
А в эти законы встроены жесткие механизмы, мешающие дикому, бесконтрольному распространению вида по планете. В природе популяция схлопывается и гибнет, когда у нее не остается запасов пищи. На рынке переизбыток товара угнетает цены до тех пор, пока либо рынок не поглотит этот излишек, либо дальнейшее производство товара не потеряет всякий смысл. И только кукурузу люди освободили от любых ограничений: даже если выращивание кукурузы означает для них верное разорение, они все равно увеличивают ее производство с максимально возможной скоростью.
Глава 3
Элеватор
В один весенний день я посетил элеватор в городе Джефферсон, штат Айова, куда Джордж Нейлор каждый год в октябре сдает свою кукурузу. Над городом висело светло-серое небо, моросил дождь. В этой части штата Айова каждый элеватор представляет собой заметную вертикаль, которую видно на много миль вокруг. Наш элеватор выглядел как тугая связка из бетонных башен без окон и дверей. В тот дождливый день серое небо почти не контрастировало с башнями, делая их большие цилиндры едва видимыми. Что выделялось на пути следования моей машины, которая с грохотом перевалила через железнодорожный переезд и въехала под бело-зеленый знак «Iowa Farmers Cooperative», – так это ярко-желтая пирамида размером с цирковой шатер, притулившаяся у основания элеватора: гора зерна мокла под дождем.
В прошлом году в этой части Среднего Запада случился небывалый урожай, и увиденная мной куча представляла собой последние из миллионов бушелей кукурузы, которые переполняли элеваторы с октября. Даже сейчас, спустя семь месяцев, кукуруза в Айове по-прежнему была в избытке. Я тщательно осмотрел устройство, похожее на портативный эскалатор, которое перебрасывало тонны кукурузы через стенку открытого железнодорожного вагона. Обходя гигантскую кучу, я обнаружил, что золотые зерна кукурузы встречались здесь повсюду: они были втоптаны в грязь шинами и сапогами, плавали в лужах дождевой воды, раздавленными блинчиками лежали на стальных рельсах. Большая часть этого зерна предназначалась для птицефабрик и перерабатывающих заводов, так что о его чистоте и сохранности никто особо не беспокоился. Тем не менее при виде такого количества пищи, валяющейся в липкой грязи, я не мог не почувствовать в глубине души смятение и тревогу…