Димитрий

Ежевечернее при Димитрии собирался совет. Мнишек был сердечным желудочком и мошной, властолюбивые Вишневецкие – головами гидры и предсердием. Плоть и кровь заговора должен был составить украинский и северорусский народ. Прельстительные письма летели на Дон, претендент именовался сыном первого белого царя. Казакам давали полную независимость, жалование чрезмерное за свержение раба и злодея. Атаманы Андрей Корела и Михайло Нежакож ехали с кругом посодействовать. Пан Михайло Ратомский, остерский староста, ехал по киевской дороге волновать Новгород – Северские пределы, звал рассеянных разбойников Хлопка под знамена претендента. По России, в самой Москве. Скоро обнаружились прельстительные письма, подписанные четкой хитрой вязью – Димитрий Иоаннович.

В московских Кремлевских теремах засиделась еще одна красавица-невеста. Прекрасная Ксения Борисовна Годунова и мечтала, и гадала, и на воду глядела, перед зеркалами сидела, полуночами ковыряла расплавленный воск: каков суженый? Папаша томил расчетливым безжениховьем. И этот не тот, и тот недостоин. В отличие от предпоследнего тронного Рюриковича, бравшего себе и сыновьям жен из россиянок, Борис Федорович упорно подыскивал единственной дочери иностранца. Свояк Феодор был ему не указ, венценосная сестра Ирина – дело прошлое. Насмотрелся, поднаторел, ходя в Борьках при Иоанне Васильевиче. Уверялся, тому русские бабы на безрыбье доставались: то полька-шведка откажет, то Елизавета Английская с племянницей хвостами вертанут. Детинец же у Грозного, видел в бане, был ломовой, непробиваемую плеву и британской королевы бы осилил. Воцарившись, Борис хотел у великого предшественника брать лучшее, себя обманывал – утрировал. Вот и склонился он первым матримониальным выбором к шведскому принцу Густаву, сыну Эрика XIV. Тому сначала один дядя, потом другой не давали править. Задняя мысль была, подобно Магнусу, подчинить ему Ливонию.

Принц Густав охотно засобирался на Русь из Торна, где жил изгнанником на содержании кузена Сигизмунда, не прозревавшего готовящейся черной неблагодарности. На границе, в Великом Новгороде и Твери, по всей дороге ждали Густава царские чиновники и делегации духовенства, готовились звоны, прикупалась снедь для застолий.

В Грановитой палате после приложения к дланям Бориса и десятилетнего наследника Феодора, принц Густав, знавший несколько европейских языков, он прославился и как выдающийся ученый-химик своего времени, разразился пространной приятной речью. После обедал с царем, сидя за столом особенным. Кравчий подливал до остекленения глаз, чашник подкладывал до потери небом чувствительности. Принца уложили в колесницу и отвезли в отдельный каменный дом. Густав был авансирован от Бориса драгоценными сосудами, чашами, слугами. Как второй Бомелий получил необходимые химикалии для удовлетворения высочайшей блажи.

Ксения видела шведского принца. Принц глянулся. Она примерила его мужем. Отчего нет? Улыбчив, внимателен. Ест вилкой с двумя зубцами в левой руке. Без конца говорит комплименты – заграница, не отечественное хамье. Отец спросил, она ответила. Уже дерптские и нарвские пленники, обломки прежней войны, прижившиеся в столице, авансированные пригородными поместьями присягали новому Ливонскому королю, вдруг идею похерили. Улыбчивый принц не соблюдал главного, из-за чего его ввезли, что было важнее Ливонской короны. Он в открытую жил с немкой, привезенной из Данцига. Скандал. Обманувший надежды должен быть наказан. Принцу объявили: он безвыезден из России как познавший тайн. Химик бунтовал. Распаленный вином, он угрожал царскому медику, де сожжет Москву сильнейшим изобретенным порохом. Борису горячку передали. Он немедля отобрал у принца подаренную в удел Калугу, забрал дом, слуг, чаши, послал жить и строиться в сгоревшем Угличе. Упрямый ученый уехал с любовницей. Ксении внушили шведа забыть. Густав сменил Углич на Ярославль. Ярославль и Кашин.

Не прошло года после отставки шведского принца, как сговорили принца датского Иоанна, младшего сына усопшего Фредерика и брата короля Христиана IV. И сват и новые сватаемые тем более не могли не помнить о Магнусе. Иоанн приходился ему племянником. С Густава на Иоанна Годунов перекинул прежние ливонские проспекты.

На день предложения жених Ксении под штандартами Испании карал бурлящие Нидерланды. Утомленный уленшпигелями принц на шести кораблях поспешил в арендованную нами Нарву.

В Ивангороде Иоанна приветствовали пушечным боем, стрельцы стояли в ружье, чиновники в парадном платье – отрядами, бояре и дьяки клали к ногам восемьдесят серебристых соболей. Сопровождавшие датские сенаторы наперебой с московскими послами жужжали в уши королевича о его светлой будущности. Царь Борис превзошел Иоанна Великого (Грозного) в склонности к иноземщине: англичане вымучили беспошлинную торговлю, на кою скупился предшественник, германцы и шведы платят таксу вполовину, в Немецкой слободе иностранный анклав выстроил протестантскую божницу. Четверо молодых людей уехали учиться в Лондон – великолепный знак к открытию высшей иностранной школы в Москве. Число иноземцев в войске увеличено.

Перспективы блистательные, и принц не скучал. На ночь глядя любил проехаться верхом, прокатиться по глади русской речи. Охотился. Все с беседою. Брал уроки славянских обычаев у боярина Салтыкова и дьяка Власьева. В Бронницах принц получил очередные Борисовы дары: штуки азиатского шелка, усыпанные жемчугом зимние шапки, золотые цепи, сабли, отделанные бирюзой и яхонтом, кушаки и пояса. Было 1 сентября. Похвалив новогодние подарки, Иоанн поднял здравицу, желая московскому монарху долголетия. Борису донесли: этот покладистее будет Густава.

18 сентября ночевали в Тушине, 19 – го въезжали в столицу. Принц ухал верхом на вороном статном красавце. Снимал круглую с полями и пером шляпу, приветствовал народ, по доброй воле, из любопытства стекшийся. Развлечением гасили голод. Не обошлось без управления. В первые ряды приказчики поставили получше одетых. Жаждущих гостинцев просителей отодвинули гробы. Строжайше запретили погребальным командам по Тверской дороге не ездить. Опухшие трупы на задворках складировать. Под Китай-городом с утра выдавали по лишней московке (полкопейки) в одни руки, что не обошлось без обычной сутолоки и драки. Пару человек столкнули в реку, притопили в Неглинке.

Веско бил царь-колокол, водруженный в звонницу Ивана Великого. Сия беспримерная колокольня была открыта набожным Борисом двумя годами ранее. Он ею открыл новый европейский XVII век.

В Китай-городе принцу выделили лучший гостевой дом. На другой день караван ввез царский обед: сто золотых блюд с яствами, множество кубков и чаш с винами и медами. 28 сентября явили торжественное представление. От дома принца через Васильевский спуск, через Красную площадь, на площади Кремлевской до красного крыльца стояли, делая проход, богато одетые стрельцы. По нему ехал принц с датчанами. У высокого красного крыльца Иоанна встречали князья Трубецкой и Черкасский, держали принцу стремя. На лестнице ждали Василий Шуйский и Голицын. В сенях – председатель Думы Мстиславский с окольничими и дьяками.

Царь и отрок-царевич сидели в Золотой палате. Оба в бархатных порфирах, унизанных крупным жемчугом. В коронах и нагрудниках сияли яхонты и алмазы подавляющей величины. Когда вошел с поклонами принц, царь и наследник встали, поочередно с троекратными поцелуями обняли чужестранца, сделав неуместными возможные земные поклоны. Варвар Иоанн (Грозный) по настроению заставлял послов и на коленях к себе ползти.

Ксения на цыпочках, половица не выдаст, пробиралась с девичьей половины, очаровываясь иноземным лоском, гладким ликом в обрамлении кучеряшек бороды, русыми, искусно разложенными волосами, прикрывавшими смуглую шею, падавшими на умеренно широкие плечи. Известный храбростью датчанин Иоанн не был великаном, в боях брал уменьем, гибкостью. Ксения восхищалась его стройностью, выгодно отличавшей от легко полневших отечественных военачальников. Синий взгляд принца был добр. Разговаривая, он весь отдавался беседе, глядел в глаза, что опять же выгодно отличало. Понравился.

Обедали в Грановитой палате. Царь посадил жениха за свой особый с наследником стол. Таковой чести никому прежде не оказывалось ни Иоанном Васильевичем, ни Феодором Иоанновичем. Сие правило соблюдал Борис с Густавом.

Принц Иоанн боковым взором наблюдал серебряную столешницу, атласный балдахин, расшитый золотыми коронами. Из вещей его смущало чрезмерное количество часов с боев, явно выставленных, чтобы показать неотставание прогресса, из людей – наследник. Белое опухшее от сна или детских шалостей лицо выражало притворную или искреннюю покорность воле казавшегося благодушным отца. Феодор излучал полную лишенность собственной воли. Согласное покачивание головой и поддакивание отцу делали его смешным. Однако позволить себе насмешничать принц не мог. Он приехал заключать выгодный брак. И вот два монарха огромной могущественной страны, ныне подточенной голодом, лебезили перед младшим сыном прекрасной, но не самой влиятельной страны Европы. Борис и Феодор сняли с шей алмазные цепи и надели на Иоанна. Сконфуженному принцу нечем было отблагодарить. А вот уже придворные с экивоками преподнесли ему два золотых ковша, украшенные яхонтами, несколько серебряных сосудов, штуки драгоценных тканей, английских тканей, сибирских мехов, шубы на три русские зимы. Ошеломленный роскошью и количеством подарков жених засомневался в красотах невесты. Принц видел: дам на московском празднике жизни не было. Оставалось ждать конца изобильной восточной фиесте. Ничего для чресл, все для неба и тщеславия – таково начало нескончаемых пиров, к которым следовало привыкнуть. Принц не рассчитывал на здоровье: отточенная в сражениях мышца крепка, но желудок! Царь требовал от кравчего подливать, неуваженьем было принцу отказываться. От царского стола и снизу от придворных непрерывно звучали здравицы. Невозможно было не пить за Данию и Россию, за Его величество и Его высочество.