Динамит пахнет ладаном
Шрифт:
Схватив девку за волосы, он выставил ее перед собой. Толкнул, шагнув в комнату и держа ствол над ее плечом.
В темной комнате он сразу увидел Хелмса, тот скрючился под столом, закрывая голову руками. Не видя противников, Захар наугад пальнул в один угол, в другой. Зазвенело разбитое стекло. Из угла ударила вспышка, и жаркая струя прошлась по волосам Гурского. Пуля впилась в косяк над головой, и он отступил, прикрываясь девкой. Снова выстрелил пару раз, и боек звонко щелкнул по пустой гильзе.
Назад!
Захар отскочил к стене, вытаскивая из-за пояса второй
Гарри и Майк ворвались в соседний номер, выхватывая из-под полы обрезы дробовиков. Они принялись палить через тонкую стенку.
— Майер! Майер! — задыхаясь, кричал Хелмс.
Руки его подломились, и он припал лицом к ковровой дорожке, высоко отставив зад.
«Зачем ему Майер?» — успел удивиться Захар, снова подкрадываясь к распахнутой двери номера. Он выстрелил еще трижды, прежде чем заглянуть внутрь.
Балконная дверь была распахнута, и ветер трепал прозрачную занавеску. Захар огляделся — в комнате никого. Он подошел к балкону и увидел, что этой стеной отель выходит на пустырь. Где-то в темноте стучали, удаляясь, копыта нескольких лошадей.
— Вот оно что! — громко, потому что уши заложило от стрельбы, сказал Гурский. — Хотели через балкон смыться. И ведь смылись, подонки! Хорошо, что я хоть одного уложил. Полковник, гляньте, может он еще живой?
— Майер! — раздался в ответ отчаянный вопль Полковника.
«Да что такое!» — с досадой подумал Захар.
Он вышел из номера, перешагнув через убитого рейнджера, который лежа казался еще больше.
Над трупом склонился Гарри.
— Точно в висок, Зак, — сказал он. — Отменный выстрел.
— Два отменных выстрела, — отозвался Майк, разглядывая кого-то, лежащего вдоль стены. — Здесь — точно между глаз.
— Приятно иметь дело с хорошим стрелком, — сказал Гарри.
— Да. Когда он на твоей стороне, — отозвался Майк.
И только теперь Захар увидел, что вдоль стены в коридоре лежит Тихомиров, и из-под его головы растекается красная блестящая лужа.
— Хватит зубоскалить, — устало произнес полковник Хелмс, отряхивая брюки. — Гарри, Майк! Пошлите кого-нибудь по следу. У них там стояли лошади под балконом. Зак! Исчезни! Сейчас появится маршал, я сам с ним разберусь, а тебе незачем тут мелькать. Исчезни.
«Исчезни! — возмущенно повторил Захар, спускаясь по лестнице. — Исчезни. После того, как я спас его шкуру! Ну и ладно. Ну и исчезну. Пожалеешь, когда меня рядом не окажется, ох, и пожалеешь!»
25. Огонь в ночи
Он слишком хорошо знал, как выглядят убитые. Едва заметив лежащего за порогом Медвежонка, Орлов понял — всё кончено. Надо уходить.
Все кончено. Но надо ли уходить?
«Вера ждет», — вспомнил Орлов. Надо уходить.
Пули носились по комнате, как бешеные осы. Картечь пробила стену и разнесла зеркало вдребезги. Грохот стоял неимоверный. Спрыгнув с балкона, Орлов оттолкнул лестницу, приготовленную для Хелмса.
— Ты один? — спросил
Кливленд.— Один. Медвежонок убит.
И они умчались к реке, ведя за собой двух лошадей без всадников.
Брод, отмель — и снова назад. Запутав следы, они вернулись в лагерь.
Вера ничего не спросила, и Орлов ничего не стал рассказывать.
Он нашел в сумке Медвежонка флягу с текилой и пошел прочь от костра.
— Ты куда? — окликнула его Вера.
— К реке.
— Ужин готов.
Ему было трудно говорить. Но он подумал, что Вера ни в чем не виновата. Незачем ее обижать. И сказал:
— Ешьте без меня. Не ждите.
Он спустился к воде и забрался на валун, окруженный камышами. Жадно припал к фляге. Текила обожгла горло.
Всё кончено. Надо уходить.
Он попытался обдумать то, что случилось. Но никаких мыслей не было. Была только боль и горечь.
Он чувствовал внутри себя зияющую дыру. Текила лилась в пустоту. Хмель не брал Орлова.
Журчала вода, обтекая валун. Перешептывались камыши. От этой безмятежной тишины ему хотелось заорать во весь голос. Хотелось стрелять. Хотелось взорвать к черту весь мир.
Он вдруг обнаружил, что бредет по колено в воде вдоль берега, размахивая пустой флягой.
— Я здесь, — услышал он голос Веры. — Иди ко мне.
Она сидела на песке у воды, закутавшись в одеяло. Орлов сел рядом, и она набросила край одеяла ему на плечи и голову.
— Дождь, — сказала она. — Промокнешь.
Дождь? Он провел ладонью по лицу и волосам. Мокро. Дождь.
— Я проиграл, — сказал Орлов. — Пытался блефовать. И проиграл. Медвежонка убили.
— Жаль его, — отозвалась Вера.
— Я ошибся. Всё напрасно. Я говорил с Хелмсом так, словно за мной стоит армия. «Мы такие, мы сякие, мы сами заберем ваш динамит, мы вас в пыль сотрем…» — Он потряс флягой возле уха и с отчаянием убедился, что она пуста. — Нет ничего. Ничего не осталось. Я просто забыл, что ничего не осталось. Вера! Говорю без фанфаронства, на войне я ходил по турецким тылам, как по собственному огороду. Спокойно, нагло. Потому что у меня за спиной стояли полки. Меня могли прихлопнуть, как муху! Но за мной шли колонны, конца-края не видно, пехота, драгуны, артиллерия. Их сила была моей силой. А здесь я кто? Никто. Раздулся, как пузырь. «Нам нужен динамит, и мы его возьмем!» Кому — нам? Нет никого.
Вера опустила голову на его плечо. Дождь стучал по одеялу, холодные капли скатывались по разгоряченному лицу.
— Ты все правильно сделал, — сказала она. — Не кори себя. Эти люди не верят словам. Их можно убедить только делом.
— Их можно убедить только пулей.
— Убьешь его? Тебе станет легче? А как же вагон с динамитом? Как мы его найдем без Хелмса?
Она спросила об этом так просто, будто речь шла о пропавшей безделушке. Подумаешь, всего-навсего один вагон динамита. Да только вот незадача — без Хелмса его не найти. Если б не вагон! А так-то, делайте, Павел Григорьевич, с вашим Хелмсом все, что душе угодно. Хоть целуйтесь, хоть на шпагах бейтесь. Но вагончик-то сыскать надобно, уж не обессудьте, граф…