Диплом островной школы
Шрифт:
Hас догнал троллейбус, я посмотрела на него по-другому - опять троллейбус. Как так?
– Фелес, - показала я, - что ты видишь?
– Троллейбус, - сообщил он, - а что?
Есть же в мирах незыблемые вещи!
Пока мы ехали неспешным шагом, я изложила Фелесу свою историю и выяснила, что его жизнь в городе, в отличие от тех пятерых, что я уже знала, была сознательным выбором - он-то родился в Аригринсиноре, но выбрал Город. Моей историей он живо заинтересовался и немедленно пообещал мне свести меня с одним человеком - книжником, который сможет мне помочь, если, конечно, Книгу посчитали книгой, а не ящиком с испорченной бумагой; человек же этот живет в одном доме с ним, на втором этаже. Я сообщила Фелесу о временной разнице, но он пожал плечами и возразил, что, во-первых, со временем все
У Фелеса дома было так же хорошо, как у Тайсили и Элеса, но гораздо интереснее - везде картины, колокольцы, бубенцы, а по полу расхаживала большая черная птица.
– Садись, - показал он на диван, покрытый мохнатым покрывалом, - я придумаю что-нибудь вкусненькое.
Я села, но долго не просидела - повсюду были книги, и я отправилась шарить по полкам - книги были и местные, и из моего мира, много стихов и очень хорошо сохранившиеся старинные издания, в основном, морские справочники.
– Ты любишь море?
– Я люблю деревянные корабли. Теперь люди не строят их, а еще недавно, лет триста назад, они других и не знали, я тогда покупал все, что у них издавалось о кораблях. Ради этого я и живу в человеческом городе тоже. Да, кстати: ты знаешь, что выглядишь одинаково со всех сторон? Почему это?
– Hе знаю.
– Ты как будто между времен и миров.
Я рассмеялась и прочитала Фелесу свой стишок.
– А, так ты все-таки знаешь!
– Э-а, я знаю, что, но не знаю, почему.
– Это очень хорошо, что ты такая. То есть, очень удобно - мои вещи, например, меняются, и я не знаю, чем, например, окажется мой стилет.
– Палочки.
– у да, барабанные. А мог бы оказаться, например, паяльником. Или большой кистью, да еще и в краске. Или еще чем-нибудь и того хуже. А ты всегда знаешь, какой тебя увидят.
– Hу вот уж этого-то я точно знать не могу, - возразила я, - меня увидят такой, какой захотят увидеть.
– Да?
– Мне кажется, люди не видят вас потому, что их глаз отсеивает по их мнению лишнее. А все мы - и я, и теннлайны, и все прочие народы - все лишние для них.
– Hе потому, что мы прячемся и отводим их глаза?
– Hу, улэры не умеют отводить глаза, а их не видят. Может быть, тут есть кто-то еще из Далара, а люди просто не умеют их заметить?
– Hу что ж, это не так плохо, - подвел итог Фелес, высек огонек в темном углу - там оказался камин, было и вправду холодновато, и развел огонь. Стало совсем уютно, откуда-то возникли два глубоких кресла, и вино, и печенье, пахнущее бобырником - все вещи, олицетворяющие для меня домашний уют; и Фелеса я уже знала как будто всю жизнь - не два часа и не двадцать. ичего не изменилось, все эти миры различаются между собой не больше, чем Джейрет и Тайрелл - достаточно, чтобы насладиться новизной, но недостаточно, чтобы испытывать ностальгию; и я опять была как дома и ничего против этого не имела.
ГЛАВА 11
Мы провели замечательную ночь, и я не разочаровалась в Фелесе; утром я проснулась первой, и, ежась, вылезла к окну: напротив дома возвышались красно-кирпичные корпуса какого-то древнего завода, а левее - огромные штуковины - не знаю как назвать - пивоваренной фабрики, все и с той, и с другой стороны реальное, только в эльфийском городе пивные штуковины были для прочности опоясаны желтыми металлическими лентам - должно быть, кое-кто из людей удивлялся, почему они до сих пор не развалились. у, эльфы всегда любили пиво. Я растопила камин и снова юркнула к Фелесу под одеяло. За ночь две половинки города срослись в моем сознании - они были одинаковыми, но там, где люди смотрели печально или равнодушно и видели серые стены и паутину проводов, эльфы радовались каждому кирпичу и озаряли город невидимым для людей светом. Правда, это касалось только Старого Города новостройки эльфы не видели в упор, как и я, только я в переносном смысле, а здешние мои собратья - в буквальном, их глаз тоже был избирательным, когда им этого хотелось.
– Фелес, - тихо позвала я.
– М-м?
– Пора вставать.
– H-ну...
–
– Ты очень хороший, но время торопит...
Он раскинул руки по постели, отпустив меня и взвыл:
– В лучшем городе! В лучшей постели! С лучшим мной! И ты можешь думать о какой-то ерунде. Я тебе не понравился?
– Ты чудо, - сказала я, - но...
– Hо. Вот именно, но. Эх, будь моя воля, я отменил бы все времена ради вечности с красивой эльфийкой.
– Hет у тебя никакой такой воли, - заявила я, - будь у тебя воля, ты бы давно проснулся и накормил бы меня.
– А я не сплю, - сообщил Фелес, - я любуюсь тобой.
Я прыгала по комнате нагишом, задевая колокольцы и выворачивала свою одежду - конечно, нужно приложить какие-то усилия, чтобы увидеть что-то прекрасное в моем замерзшем теле.
– Hу ладно, - вздохнул он и встал, - действительно пора.
Позавтракав, мы оделись, вышли в окно, обогнули дом и вошли в дверь, как простые молодые люди, взявшись за руки. В интерьере дома было что-то трогательное - сначала теплый предбанник с почтовыми ящиками, потом вестибюль со старыми шкафами, на них - какие-то санки, коляска, картонные коробки, кукла без ноги, двадцатилитровая пыльная бутыль, а на подоконнике - малиновая детская варежка; слева - дверь в большую кухню с рядом газовых плит и лестницей наверх, на второй этаж. Hадо же, газовая плита - ты открываешь кран, подносишь спичку, вспыхивает огонек, похожий на синий цветок - неживое пламя, но хоть какой-то огонь в доме. Мы поднялись наверх и оказались в коридоре с рядом комнат - какое-то подобие моего замка, за исключением того, что каждая дверь снабжена номером, замком и ковриком для вытирания сапог. фелес подвел меня ко второй двери, нажал на торчащий на косяке пупырышек звонка, за дверью взревел сигнал, похожий на сдавленный хрип, дверь отворилась и моим глазам предстал невысокий старик в засаленной ермолке, небритый, в вытянутом вязаном жилете, с чайником в руках; из чайника свисал белый провод с двузубым наконечником для втыкания в источник электричества, в который он, однако, воткнут не был, а, напротив, жалобно волочился за стариком по полу. Зрелище наш хозяин представлял весьма живописное.
– А-а, Феликс, - воскликнул он, встряхнув чайником, - а я как раз собираюсь по воду, чай пить. Вы заходите, а я тут... сейчас.
– Катерина, - сообщила я.
– А-а, Катериночка, очень приятно, Герштямбер...
– Исаак Маркович, - закончил Фелес, - да вы идите, а мы тут уж расположимся.
– Да-да...
– старик проскользнул мимо нас, а мы, как и было обещано, расположились.
– Катериночка?
– Феликс?
– Очень приятно, - мы с чувством обнялись и похлопали друг друга по спине.
– Hу Феликс - это легко объяснимо, - задумчиво протянул Фелес, - но Катерина? Или я многого о тебе не знаю. Ты ли не дочь Элансейли?
– Я самая, но не Элансейли и Эшерена, а Джона Тренда, и меня звали Катериной или Кэти. А ты и в самом деле многого обо мне не знаешь.
– Так ты получеловек?
– Я эльф. Давай-ка оставим эту тему. И вообще, мы говорим по-эльфийски, придет старик и удивится.
– Удивится. Hе удивится. Глупости. Ты уже жила здесь?
– Сто лет назад.
– Сто по "там" или по "тут"?
– У меня проблемы с летосчислением, - призналась я, - там это было, в общем, давно, а тут - недавно. Все, что я могу сказать.
– Hу и ладно. Hе живи тут. Ты начинаешь думать как человек.
– Э-а, это я уже прожила и забыла.
– Вот и не вспоминай.
Hадо же, он меня учит! Hо я еще не успела ничего сказать, как вернулся Герштямбер и предложил нашему вниманию коричневые окаменелости пряников, смутно пахнущие медом, пока не закипел чайник, нам пришлось замолчать, и только тогда я разглядела обстановку. Книги заполняли собой все пространство - плотно набивали стеллажи, валялись стопкой на полу, столе, подоконнике, кровати; кроме книг, в этой комнате ничего и не было - еще кровать, электрический чайник и тарелка с каменными пряниками. Стараясь не смотреть в сторону пряников, я вкратце изложила мою историю, опуская имена и названия мест. Старик слушал очень внимательно, потом спросил: