Дипломат особого назначения

— И ты здесь? — недовольно буркнул Олег.

— Я!

— Какая удача, монсеньор! — сказал Хамп дель Райг, потирая руки. — Тут есть даже огонь!

— Я собрал вас всех здесь… — низким голосом провозгласил Баген.

— Герт! Лестницу! — скомандовал монсеньор.

— Я мигом, — отозвался Герт, исчезая, и до Олега донесся лишь слабый его смешок. — Да вот только кто по ней поднимется?

Эдор, наконец, привык к свету и, уставившись на монсеньора, затрясся от удивления:

— Монсеньор?? И вы здесь? Ваш замок пал?..

— Редкостное сборище идиотов, — констатировал дель Райг.

— Во главе с нами, — буркнул Олег. Он почувствовал, что ему нравится сидеть, привалясь к стене, ничего не делать и смотреть на весь этот бедлам.

— Я собрал вас всех здесь, — снова проговорил Баген, — силой своего духа я собрал вас, чтобы вы держали ответ перед Вечностью.

— И меня тоже, брат? — воскликнул Эдор, прослезившись.

Герт бросил сверху веревочную лестницу; она угодила прямо в пламя и мигом вспыхнула.

— Идиот! — в один голос закричали Хамп и монсеньор; монсеньор — отчаянно, Хамп — весело.

— Извиняюсь, — сказал Герт. — Костерок-то погасить нужно…

И плеснул сверху воды.

Каменный мешок наполнился паром. Пламя не пострадало, но лестница погасла.

Монсеньор тут же вскочил и, выставив свой меч в сторону Олега, стал пятиться к лестнице.

Олег и не пошевелился. А Хамп дель Райг быстро выставил вперед левую ногу.

Монсеньор споткнулся, зашатался и, хватаясь за воздух, упал прямо в огонь. Одежда его вспыхнула; раздался рев боли.

Олег поднялся и вяло оказал монсеньору первую помощь.

Хамп дель Райг хохотал во все горло. Герт вторил ему мысленно, лицом оставаясь серьезным.

— Довольно! — сказал Баген строго.

И Хамп дель Райг впервые в жизни перестал смеяться не по своей воле.

— Ты! — сказал «видящий насквозь». В наступившем полумраке Олег увидел, как его костлявый палец вытянулся в направлении монсеньора.

Тот упал на колени, отбросив меч. Олег понял, что он действительно собирается каяться.

Какая чушь, да что же это такое?

Немного погодя Олег сообразил, в чем дело. Баген владел бессловесным гипнозом, и владел неплохо. Вспомнилась рукопись из лаборатории — там упоминалось подобное.

— Говори! — воскликнул Баген, как ударил.

— Я, Ганс Фиржих орт Трит, — глухо заговорил монсеньор, — вот уже сорок весен живу смертью других…

Олег слушал эту пепельную исповедь, бесконечное марево смертей, насилия, огня, и медленно проникался жалостью. Такой убогой, однообразной, плоской жизнью жил казавшийся грозным и великим монсеньор, ничего не добившийся и ничего не желающий…

— Я сжег за последний месяц сорок фанатиков, я разрушил семь деревень, я поджег Могучий лес… — словно хвастался монсеньор, ибо больше нечего ему было сказать, и голос его звучал как из-под земли. — Я не заслуживаю даже смерти.

Интересно, думал Олег, часто ли здесь такое происходит? И еще одно было интересно ему, о чем он даже и думать не смел, — неужели и его, землянина, вызовет на исповедь странный старик? А может быть, он и есть посланник, и это наконец контакт? Но ведь он должен понимать, что я не поддамся гипнозу…

— Что ты можешь предложить во искупление?

Монсеньор затрясся, рыдая без слез.

— Я могу лишь одно — воевать. Но разве смерть искупит смерть?

— Быть может. Думай! Ты? — Баген указал на Эдора.

— Я, Эдор Крон дир Панал, Хранитель знаний, всю жизнь провел за книгами, перелистывая мудрость веков…

Хранитель знаний говорил уверенно, на подъеме, как будто давно ждал этой исповеди и тщательно к ней готовился.

— Я ничего не сделал никому; я не смог применить мудрость наосов… Я не заслуживаю даже жизни.

— Что ты можешь предложить во искупление?

— Я могу лишь копаться в мудрости — я бессилен создать ее. Я ничего не могу.

Эдор упал на пол, обхватив голову руками.

— Можешь и ты. Думай. Ты?

Олег с интересом следил за пальцем Багена. На этот раз он нацелился в широкую грудь Хампа дель Райга.

— Я, Хамп дель Райг, — заговорил тот каким-то чужим голосом, — всю жизнь перехожу с места на место, оставляя их чуть беднее, чем нашел…

Перед Олегом вновь пронеслась целая жизнь. Мечта детства о далеких странах, ненасытная жажда нового — и полное отсутствие возможности изменить что-то, позиция вечного странника, всегда вмешивающегося, наблюдающего, убивающего — но ничего не меняющего… Олег опечаленно вздохнул.

— Помощь моя оборачивалась гибелью, наказание — пощадой. Я прошел по миру, словно меня не было. Я недостоин забвения…

— Что ты можешь предложить во искупление?

— Я могу лишь ошибаться. Руки мои пусты.

Хамп скрежетнул зубами; воздел руки к потолку — и уронил вниз.

— Даже ты не потерял будущего. Думай! — сказал Баген.

Теперь, значит, моя очередь, подумал Олег. Или Герта.

— Ты! — сказал исповедник.

И палец, описав дугу, уперся в собственную грудь Багена. Олег опять не угадал, но зато догадался — все говорят одинаково, будто кто-то говорит за них! Баген — посланник, он устроил эту демонстрацию, чтобы показать, что такое человек — с «их» точки зрения? Нашел кому показывать…

— Я всю жизнь молился. Я недостоин даже рая! — вскрикнул Баген и уронил голову на грудь. — Что я могу предложить во искупление? Я могу молиться — слова мои легки, — голос его звучал глухо. — Я могу говорить за других — однако они не слышат своей правды! Но даже я не теряю надежды! Думай!

Он гордо поднял голову. Теперь его палец смотрел на Олега.

— Ты!

Что сказать? — молнией пронеслось в голове Олега. Разрушать начатое Багеном дело не хотелось, он уважал этого старика, «видящего насквозь», но куда-то подевались все нужные слова…

Слезы выступили на глазах, и Олега захлестнул вихрь жалости к себе. Он заговорил, как все, витиевато, внятно, истово:

— Я всю жизнь действовал. Я делал, что мог. Я делал даже больше. И вот я перестал действовать; я стал наблюдать. И ничего не изменилось! Я не заслуживаю даже осуждения… — Что за чушь, подумал Олег, что за чушь я несу, вроде бы про то, но какими словами! Великий Космос! Да этот Баген сумел-таки захватить контроль над речью!

Миг — и Олег привел себя в норму.

— Что ты можешь предложить во искупление? — все так же спросил Баген.