Дипломат

– Где-то в «сферах» идут серьезные разговоры, – сказал Кромвелл. – У меня не было времени разузнать толком, как и что, но я думаю, что мы и в самом деле скоро услышим решение.

– Что-то вы тут сегодня все очень мрачно настроены, – сказал Асквит не столько для Кромвелла, сколько для Мак-Грегора. – Просто не знаю, что бы вы стали делать, если бы в парламенте запретили пользоваться столь полнозвучными, истинно феодальными эпитетами. Я-то, грешным делом, думал, что вы, лейбористы, вывели их из употребления.

– Ничего не поделаешь, феодальная обстановка действует, – пошутил Кромвелл и сам остался очень доволен своим остроумием.

Мимо проходил давешний консерватор, знакомый Асквита; увидя их, он подошел, обратился к Кромвеллу, назвав его по имени, затем, приятельски опершись на его плечо, поклонился Кэтрин, кивнул Мак-Грегору и осведомился у Асквита о здоровье Джейн.

– Том, – сказал он Кромвеллу. – Вы в среду едете в Ливерпул с торговой делегацией?

– Кажется, еду, Джеф, – ответил Кромвелл.

– Пожалуй, и я с вами поеду, – сказал консерватор. – Только умоляю занять мне место у окна и лицом к паровозу, Я, кажется, единственный человек на свете, которого укачивает в поезде. Мы еще увидимся, Джон, – сказал он Асквиту, а остальным пожелал доброй ночи.

Когда он ушел, Кэтрин испытующе поглядела на бледное, напряженное лицо Мак-Грегора, но ничего не сказала и снова занялась салатом. Почти тотчас же Мак-Грегор встал из-за стола.

– Здесь холодно, – сказал он. – Я пойду обратно в зал. – Это было так внезапно, что даже Кэтрин удивилась.

– Удовольствие небольшое, слышать, как тебя на все лады поносят в палате, – сказал Кромвелл, глядя ему вслед. – Если Мак-Грегора передадут в руки Службы безопасности, это для нас, социалистов, будет позор на всю жизнь.

– Что с ним, Кэти? – спросил Асквит. – Я думал, что он это примет легче.

Кэтрин оглянулась и увидела, как Мак-Грегор поспешно нырнул в дверь.

– Не знаю, – встревоженно бросила она. – Просто не знаю.

– Что ж удивительного, – сказал Кромвелл. – Ему все-таки здорово достается.

Асквит кивнул. – Еще бы!

– По-моему, у него вообще опустились руки, – сказала Кэтрин. – Он утратил веру в то, что сделал. Что бы там ни постановили, для него это будет только очередная насмешка судьбы. Такое у него сейчас настроение.

– Подите к нему, – сказал Асквит.

Кэтрин покачала головой. – Я сейчас ничем ему не могу помочь.

Им больше не о чем было говорить, и, не дожидаясь конца перерыва, они вернулись на свои места. Мак-Грегор уже был там и сидел прямой и словно застывший рядом с «герцогиней». Кэтрин и Асквит сели впереди и молча стали ждать начала дебатов о внешней политике.

Зал постепенно наполнялся; звонок возвестил об окончании перерыва, вошел спикер, члены палаты встали, снова сели – и начались дебаты. После всех формальностей вновь наступил долгожданный момент; достоуважаемый член палаты от Ломбарди встал и обратился к палате с речью. В одной руке он держал пенсне, другой ухватился за лацкан своего пиджака. Во всем его облике была какая-то театральная старомодность, и его рыкающая речь разносилась по палате, точно отзвуки далекой, но надвигающейся грозы.

– Джентльмены, – прорычал он. – Обстоятельства требуют, чтобы дело Мак-Грегора было разрешено именно здесь, в палате. Это позорное дело вполне закономерно привлекло наше внимание, потому что оно является как бы сгустком той проблемы, которая должна стоять в центре сегодняшних дебатов о внешней политике. Эта проблема, сэр, сводится к одному: можем ли мы допустить, чтобы коммунизм оказывал влияние на решение наших важнейших дел? Мы, представители консервативной партии, чрезвычайно обеспокоены тем, что лейбористское правительство, повидимому, совершенно не способно бороться с этой опасностью ни в Англии, ни за границей. И вот сейчас нам приходится наблюдать поразительное явление – государственный чиновник, явно коммунистически настроенный, оказывает поддержку и содействие иностранцам, а лейбористское правительство ничего или почти ничего не предпринимает по этому поводу. Требуя дисциплинарных мер против Мак-Грегора, мы требуем, чтобы правительство в конце концов уяснило себе ту опасность, которая угрожает английской демократии. Что станется с Англией, если подобным людям будет позволено порочить наших официальных руководителей и подрывать наш международный авторитет? Давно уже пора нашим друзьям социалистам перестать смотреть сквозь пальцы на это зло. Английский народ не для того вручил им власть, чтобы они передоверяли наши дела коммунистическим бунтовщикам или разным мак-грегорам, которые сами недалеко ушли от коммунистов; и не для того, чтобы они терпели их. При попустительстве социалистов эти люди пробрались в самую гущу нашей общественной жизни, в политические партии, в профсоюзы, в печать, в университеты, даже – увы! – в ряды духовенства! Более того, они наводнили государственные учреждения своими приспешниками, которые ухитряются получать ответственные дипломатические поручения и потом компрометируют своих начальников вероломными публичными заявлениями. Я требую, чтобы этому был положен конец! Демократия и свобода слова в нашей стране не пострадают, если мы выгоним из наших государственных учреждений коммунистов и их последователей. Более того, именно ради защиты демократии и свободы слова мы должны уничтожить их влияние. Это относится не только к нашей внутренней, но и к нашей внешней политике, потому что мы являемся оплотом западной демократии и все будущее государств запада зависит от той бдительности, которую Англия сумеет проявить в своей стране и за рубежом. И я требую, чтобы наше правительство начало со своей страны, ради укрепления наших позиций на международной арене. Я не настаиваю на том, чтобы деятельность красных, о которой я говорю, была официально объявлена вне закона; для этого еще не пришло время. Для борьбы с коммунистической угрозой достаточно пока, если лейбористское правительство, осознав лежащую на нем ответственность, начнет чистку – да, чистку! – правительственных учреждений, изгоняя и преследуя по суду всех лиц, разделяющих коммунистические убеждения или имеющих связи с коммунистами. Пусть первым будет упомянутый Мак-Грегор. Может быть, он и не коммунист, но он являет собой наглядный пример того зла, о котором я говорил. Мы теперь в нашей повседневной жизни на каждом шагу сталкиваемся с такими мак-грегорами – людьми, прямо или косвенно находящимися под влиянием коммунистических идей. Это ему было доверено участие в правительственной миссии, самой значительной правительственной миссии со дня окончания войны. И это он теперь пытается сорвать результаты этой миссии и дискредитировать лорда Эссекса – выдающегося и благородного дипломата, чье личное достоинство и безупречную репутацию хотел бы втоптать в грязь этот испорченный молодой человек. Если дать волю подобным молодым людям, до чего же мы дойдем?! От мак-грегоров нельзя отделываться смехом. Они вовсе не глупы. Они дьявольски хитры и умеют злоупотреблять своим высоким служебным положением. И далеко не все они – мелкие пешки, вроде этого Мак-Грегора. Среди них есть видные деятели, профессора, ученые, инженеры, издатели, крупные специалисты. В наших научных учреждениях их особенно много, и оттуда мы должны изгнать их в первую очередь, потому что там они особенно опасны. Каждый англичанин имеет право критиковать правительство, но, чорт возьми, никто не давал ему права злоупотреблять свободой слова для того, чтобы нападать на английский образ жизни. А мы все чаще и чаще слышим, как люди науки, искусства, интеллигенты, пользуясь возможностью свободно выражать свои взгляды, кричат о том, что лояльность ущемляет подлинную свободу. Что же, значит, эти люди гнушаются лояльностью? Так имеют ли они право высказывать свои мнения, вести свою работу, оставаться на свободе, наконец, если они не верны интересам нашего государства и общества? На это я отвечаю: нет, сэр! Одной из прерогатив свободы является лояльность, а эти люди, занимающиеся коммунистическими нападками на Англию и на империю, нелояльны. Их деятельность является изменнической не только по отношению к лейбористскому правительству, но и по отношению к британской короне. Вопрос, таким образом, выходит за рамки политики отдельных партий. Мы должны объединиться для того, чтобы распознать этих людей и изгнать их из нашей среды. Мы должны сорвать с них маску либерализма, показать, какова истинная цена их так называемым прогрессивным и разумным воззрениям. Мы, консерваторы, предлагаем правительству свою поддержку в любых мероприятиях, направленных против этих чудовищ. И прежде всего мы требуем чистки, чистки всего государственного аппарата! Мы требуем изгнания мак-грегоров, которые подрывают наши устои в Англии и за границей! Мы даем правительству возможность установить сотрудничество с нами в этом вопросе, прежде чем выносить его на суд английского народа. По той позиции, которую сейчас займет правительство в отношении Мак-Грегора, мы будем судить о его добрых намерениях. Вот вам удобный случай; посмотрим, сумеете ли вы им воспользоваться. Правительство должно выбрать между лордом Эссексом и Мак-Грегором, между выполнением национального долга и предательством национальных интересов. Глаза всего мира устремлены сегодня на этот зал, и судьба Англии зависит от того, как поведет себя правительство в этом вопросе. Выбирайте, джентльмены! Проявите перед лицом истории свое мужество или свое безрассудство.

Достоуважаемый член палаты от Ломбарди закончил речь глухим ворчанием и затем сел на свое место при одобрительных возгласах со всех сторон.

– Изумительный человек, – сказала Мак-Грегору сидевшая рядом «герцогиня». – Просто потрясающе: такое красноречие, и при этом столько достоинства, силы, решительности, благородства!

Мак-Грегор вежливо кивнул, продолжая думать о своем; он спрашивал себя, уцелело ли еще хоть что-нибудь от его веры в британскую честь и в британские установления. Вот только что здесь выступал человек, к которому Мак-Грегор привык относиться с глубоким уважением, «великий ломбардец», которого уважала вся Англия, вне зависимости от партийной принадлежности и политических убеждений; и этот человек надругался над честностью и справедливостью. Мак-Грегору не так тяжела была самая сущность предъявленных ему незаслуженных обвинений, как то, что они исходили от этого человека; если такое могло произойти в палате общин, тогда, значит, можно всего ожидать, и пусть себе «герцогиня», сидящая рядом, называет «великого ломбардца» изумительным и благородным. Для Мак-Грегора теперь благородство и честь стали пустыми словами.

В разных местах стали вскакивать новые охотники выступить, но один маленький рыжий лейборист уже начал говорить, и спикеру осталось только представить его собранию: член палаты от шотландской промышленности.

– Мистер спикер, – выкрикнул этот оратор с характерным акцентом жителя Глазго, – мы только что выслушали образчик травли «красных», едва ли уместный даже в пресловутой комиссии Дайса в Америке и уж, во всяком случае, не достойный члена английской палаты общин. Просто удивительно, как легко слетает слово «коммунист» с проворного языка нашего достоуважаемого сочлена. Он, не задумываясь, бросает это слово по адресу Мак-Грегора лишь для того, чтобы дискредитировать честного человека, отважившегося рискнуть своим общественным положением ради обнародования нескольких вопиющих фактов. Он употребляет это слово так, как его употребляли нацисты, клеймя им всякую либеральную идею, всякое прогрессивное начинание, всякую необходимейшую политическую реформу. Наша палата должна как следует продумать только что выслушанную речь и, не теряя времени, определить свое отношение к ней. Методы травли «красных», применяемые нашим достоуважаемым сочленом, давно уже стали излюбленным оружием реакционеров и поджигателей войны. Во всем мире подобные «благородные личности» стараются сделать из коммунизма пугало, чтобы можно было каждому свободомыслящему человеку приклеить ярлык коммуниста или сочувствующего коммунизму. Всякий, кто борется за элементарные свободы, – коммунист, а коммунистов, видите ли, необходимо изгонять отовсюду. Ученый, борющийся за свободу научного исследования, учитель, борющийся за право учить детей, политический деятель, борющийся за право осуществлять преобразования, рабочий, борющийся за право объединяться в профсоюзы, дипломат, борющийся за мир, – все они именуются «красными». Но «красные» эти люди или нет, они отстаивают элементарные человеческие права, следовательно, наш достоуважаемый сочлен, сидящий напротив, объявил войну именно элементарным человеческим правам. Борьба идет, друзья мои, и сейчас, в этой палате, это борьба не за человека по фамилии Мак-Грегор, а за человека вообще. Начнем с преследования «красных» в государственных учреждениях, и вы увидите, что кончим мы тем, чем кончили Германия и Италия. Сначала Мак-Грегор, а потом все мы до одного – все те, кто сидит с этой стороны зала. Я слышу смех на скамьях оппозиции, но кого может обмануть смех консерваторов? Консерваторам не скрыть ни своего прошлого, ни своих истинных намерений, а нам не скрыть своих. Если мы допустим, чтобы спор о Мак-Грегоре превратился в прецедент, на основании которого можно будет увольнять и порочить государственных служащих, – мы, социалисты, можем считать себя обреченными. Не Мак-Грегора нам, социалистам, нужно клеймить. Наши бичующие слова должны быть адресованы лорду Эссексу. Не Мак-Грегор проводит политику, которая, в сущности, является изменой социалистическим принципам. Этим занимается лорд Эссекс. Лорд Эссекс показал себя неуклонным последователем имперской политики, направленной на подавление всякой попытки социальных преобразований. Не уничтожать нам нужно Мак-Грегора за то, что он разоблачил лорда Эссекса; мы должны поддержать его и встать на его защиту, потому что Мак-Грегор – мужественный, честный человек; он настоящий англичанин, не то, что этот специалист по политическим интригам. А если мужественное поведение Мак-Грегора повлечет за собой дипломатический провал, так это наша вина. Это мы, социалисты, оставили руководящие государственные посты в руках чиновников-консерваторов и позволили им руководить нашей внешней политикой. По какому праву такой человек, как Эссекс, является представителем социалистического правительства? Разве он социалист? Разве у него есть что-нибудь общее с социалистами? Нет, он самый неистовый, оголтелый консерватор. А другие наши дипломатические представители за границей – социалисты? А наши так называемые советники в Форейн оффис – социалисты? Отнюдь нет! Все они – консерваторы. Консерваторы по рождению, по состоянию и по той политике, которую они проводят. Если уж говорить о чистке, то прежде всего нам нужно избавиться от этих людей. Пользуясь своим влиянием, они определяют наш внешнеполитический курс, к полному удовлетворению оппозиции. А этот курс таков: заискивание перед Соединенными Штатами и непримиримая борьба с Россией. И вот, когда появляется такой человек, как Мак-Грегор, который обличает их истинные намерения, нас призывают жестоко расправиться с этим человеком; и кое у кого из наших лейбористских министров хватает наглости соглашаться на его осуждение. Что же мы за социалисты после этого? Мак-Грегор – вот кого мы должны поддержать сегодня, а не «выдающегося и благородного дипломата» лорда Эссекса. Не нужно нам Эссекса! Какую бы мы там политику ни проводили, ясно, что Мак-Грегор говорит правду. Я очень мало знаю о Мак-Грегоре, но того, что я о нем знаю, достаточно. Я знаю, что на него оказывают чудовищный нажим, чтобы заставить взять назад свое письмо, но он, как человек твердых убеждений, не поддается. И вот теперь ему грозят бесчестьем, называют трусом и предателем. Стыд и срам старому демагогу, который сидит напротив, за то, что он позволил себе эти безответственные выражения. Нечего кричать мне «долой», я все равно буду говорить! Этот человек, Мак-Грегор – не интриган. Он не трус, не предатель и не политический оппортунист, вроде достоуважаемого джентльмена напротив, что так гордо держит свою убеленную сединами голову. Мак-Грегора даже нельзя заподозрить в чиновничьем карьеризме. По иронии судьбы, он был демобилизован и направлен в департамент по делам Индии консерваторами из коалиционного правительства, которые, очевидно, решили, что от такого блестящего молодого человека будет больше пользы в департаменте по делам Индии, чем в армии. В самом деле, это молодой человек, владеющий тремя или четырьмя восточными языками, с биографией, безупречной даже с точки зрения консерваторов. Лорд Эссекс сам выбрал его себе в помощники, отправляясь в Москву, потому что Мак-Грегор долго жил в Иране и на этом основании считался хорошо осведомленным в иранских делах. Мак-Грегор – не политик, не дипломат, не чиновник; он ученый-геолог и подает надежды в этой области. Но, кроме того, он еще честный человек, он воевал и отличился на войне, был удостоен Военного креста, несколько раз упоминался в донесениях с фронта, имеет два ранения. Он не добивался участия в дипломатических миссиях в Москву или в Азербайджан. Он вообще никогда не имел определенных политических интересов. И я заверяю вас, друзья мои, что человека, подобного Мак-Грегору, не так легко опорочить. Вы можете заклеймить его, изничтожить его здесь, в палате, но для многих из нас он навсегда останется героической фигурой на фоне безмолвствующего большинства; мужественным человеком, не побоявшимся заговорить в такое время, когда очень многие честные люди не подают голоса, боясь пострадать за свою честность. Если мы захотим опорочить этого человека за его честные и авторитетные суждения, значит, мы сами потеряли элементарную честность. Пусть Мак-Грегор формально нарушил правила и подлежит наказанию, но ведь мы – верховное судилище в стране, и наш приговор обязателен для всех. Мы не смеем лишить этого человека его доброго имени. Мало того, мы не смеем, осудив Мак-Грегора, тем самым санкционировать начало повсеместной травли «красных». Если мы это сделаем, значит мы распишемся в том, что принимаем политику консерваторов. Нам сейчас представляется возможность показать себя социалистами, показать себя хоть раз мужественными и решительными людьми. Если мы осудим Мак-Грегора, история осудит нас.

Шотландец сел на свое место среди полной тишины. Не раздалось ни одного одобрительного возгласа.

– Этот человек подкуплен московским золотом, – сказала «герцогиня», наклонясь к Мак-Грегору. – Его самого надо судить как предателя. Подумать только, что таких людей избирают в парламент и они дышат одним воздухом с мистером Черчиллем, с мистером Иденом, с этим изумительным ломбардцем!

– Да, – вежливо сказал Мак-Грегор: он был человек воспитанный.

Его порадовало все же, что выступление седовласого государственного мужа не осталось без ответа. Своей речью этот старый лицедей вызвал у Мак-Грегора глубокое отвращение. Очень хорошо, что на эту речь кто-то ответил. Но в то же время Мак-Грегор отлично понимал, что, какие бы слова ни произносились в его защиту, на решение вопроса это никакого влияния не окажет. Не эти речи решат судьбу Мак-Грегора. Она решается в другом месте. Верховное судилище страны вовсе не здесь. Оно находится совсем в других неведомых стенах, за запертыми дверьми, куда Мак-Грегору никогда не проникнуть даже взглядом.

То, что он видит здесь, – лишь грандиозная бутафория, за которой скрывается настоящее, тайное средоточие власти.

Зал между тем пришел в волнение, на местах разгорелись споры и перебранки, и спикеру пришлось повысить голос, чтобы перекричать общий шум. Наконец ему удалось с помощью угроз кое-как восстановить относительный порядок.

Мак-Грегор не отрывал глаз от министерских скамей: он ждал возвращения Бутчера. Мак-Грегор сам себе удивлялся, как он может сидеть тут и слушать, когда каждое слово, произносимое в зале, только подчеркивает его поражение. Ему уже было все равно, с чем придет Бутчер, – только бы он пришел и все разрешилось. Это испытание было сверх его сил. Казалось, что ничего хуже речи «великого ломбардца» быть не может; однако когда его соседка «герцогиня» вслух возблагодарила бога за то, что существует столь высокое учреждение, как палата общин, позволяющее «великому ломбардцу» пребывать на посту духовного руководителя нации, – Мак-Грегор вдруг повернулся к ней и со злостью выпалил: – Ничего в этом учреждении нет ни высокого, ни духовного, и если в этом человеке воплощен наш национальный разум, значит мы дураки, а все те, что заседают там, внизу, – скопище лицемеров!