Дипломатический иммунитет (Дипломатическая неприкосновенность)

– Точно. Иди!

Ройс неохотно удалился. Майлз дождался, пока дверной проем пересекут линии голубоватого света, которые означали, что барьер включен, затем наклонился, расстегнул контейнер и стянул его с напряженного, дрожащего тела Бела. Даже сквозь перчатки голая кожа Бела была обжигающе горячей.

Пропихнуть платформу в ванную и одновременно протиснуться туда самому оказалось делом нелегким, но наконец Майлз пододвинул Бела к самому краю бака, заполненного водой со льдом. Подъем, скольжение, всплеск. Майлз обругал платформу и кинулся через нее к ванне, чтобы удержать голову Бела над водой. Тело Бела дернулось от шока; Майлз испугался, что от его сомнительного лечения у жертвы случится сердечный приступ. Он отпихнул ногой воздушную платформу, чтобы не мешалась. Сейчас Бел пытался свернуться клубочком – куда более ободряющая реакция, чем та кома с распахнутыми глазами, которую он наблюдал до сих пор. Распрямив одну за другой его согнутые конечности, Майлз придерживал их под ледяной водой.

Пальцы Майлза онемели от холода, но не там, где они касались Бела. Эта зверская процедура почти не повлияла на температуру гермафродита. И впрямь неестественно. Но по крайней мере жар у Бела перестал усиливаться. Лед заметно подтаивал.

Уже несколько лет минуло с тех пор, как Майлз последний раз мельком видел Бела обнаженным, в душевой или когда тот надевал или снимал космическую броню в раздевалке боевого корабля наемников. Пятьдесят с лишним – еще не старость, тем более для бетанца, но все же годы явно сказывались на Беле. «На всех нас». В бытность их дендарийцами Бел, изъявляя свою неразделенную страсть к Майлзу, не раз подкатывал к нему с полушутливыми предложениями, которые Майлз, наполовину сожалея, отвергал. Сейчас Майлз искренне раскаивался в своей тогдашней сексуальной сдержанности. До глубины души. «Мы не должны были упускать свой шанс, пока были молоды и красивы, и даже не осознавали этого». А Бел на свой ироничный манер был красив, живя и непринужденно двигаясь в крепком, здоровом и грациозном теле.

Сейчас бледную кожу Бела испещряли красные пятна; его плоть, скользившая и поворачивающаяся в ледяной воде под беспокойными руками Майлза, имела необычную структуру: местами вспухшая, местами помятая, как битый фрукт. Майлз звал Бела по имени, опробовал на нем свой лучший командирский тон – «адмирал Нейсмит приказывает тебе», рассказал пошлый анекдот, но ничто не пробило безжизненный ступор гермафродита. Не очень-то хорошая это идея – плакать в защитном костюме, почти такая плохая, как блевать в скафандре. Ни глаза утереть, ни высморкаться.

А когда кто-то неожиданно трогает тебя за плечо, ты подскакиваешь как ошпаренный, и на тебя глядят как на ненормального сквозь твою и его лицевую пластину.

– Лорд Аудитор Форкосиган, с вами все хорошо? – произнес одетый в защитный костюм хирург с «Принца Ксава», становясь рядом с ним на колени у края ванны.

Майлз сглотнул, пытаясь взять себя в руки.

– Я пока в порядке. А вот этот гермафродит в очень тяжелом состоянии. Я не знаю, рассказали вам что-нибудь об этом…

– Мне сказали, что, возможно, я буду иметь дело с разработанным цетагандийцами биологическим оружием в активной фазе, которое пока убило троих и оставило одного выжившего. То, что кто-то выжил, заставило меня усомниться в первом утверждении.

– А, тогда, значит, вы еще не видели Гуппи. – Майлз сделал глубокий вдох и вкратце пересказал историю Гупты, или по крайней мере все ее биологические аспекты, имеющие отношение к делу. Пока он говорил, его руки не переставали опускать руки и ноги Бела под воду и посыпать его пылающую голову и шею полурастаявшими льдинками. Наконец он завершил рассказ: – Не знаю, что позволило Гупте перенести эту заразу, притом, что все его друзья погибли, – может, его земноводная генетика, а может, он сделал что-то особенное. Гуппи сказал, что от их мертвой плоти шел пар. Я не знаю, откуда берется весь этот жар, но это не может быть просто лихорадка. Я не мог скопировать генетическую структуру джексонианца, но я подумал, что могу хотя бы повторить уловку с баком воды. Дикое знахарство, конечно, но мне казалось, что времени уже мало.

Обтянутая перчаткой рука протянулась мимо него, приподняла веки Бела, тронула его здесь и там, надавливая и прощупывая.

– Вижу.

– Это очень важно, – Майлз снова глотнул воздуха, пытаясь выровнять дрогнувший голос, – …очень важно, чтобы этот пациент выжил. Торн не просто какой-нибудь житель Станции. Бел раньше был… – Он вдруг понял, что не знает, какая у хирурга категория допуска к секретной информации. – Если портовый инспектор умрет у нас на руках, это будет дипломатическая катастрофа. То есть, еще одна. И… и он спас мне жизнь вчера. Я обязан ему… Барраяр обязан…

– Милорд, мы сделаем все, что в наших силах. Здесь моя лучшая группа; мы все берем на себя. Пожалуйста, милорд Аудитор, не могли бы вы выйти отсюда и позволить своему человеку продезинфицировать вас?

В дверях ванной возник еще один одетый в защитный костюм доктор или медтехник, который протянул хирургу лоток с инструментами. Майлзу волей-неволей пришлось отойти в сторону, когда первая игла для проб вонзилась в невосприимчивую плоть Бела. Пришлось признать, что для него здесь нет места, даже при его малом росте. Он ретировался.

Запасную койку в палате сделали лабораторной стойкой: третий человек в защитном костюме быстро выставлял на нее внушительную на вид коллекцию оборудования, которое доставал из нагроможденных на воздушной платформе ящиков и контейнеров. Второй техник вернулся из ванной и принялся скармливать частички Бела всевозможным химическим и молекулярным анализаторам, стоящим на одном конце койки, в то время как третий расставлял на другом еще какие-то устройства.

Напротив двери в палату, прямо за молекулярным барьером стоял в ожидании Ройс. Он держал в руках мощный лазерно-акустический дезактиватор – знакомая модель барраярского военного образца. Он приглашающе поднял руку; Майлз ответил утвердительным жестом.

Он мог бы и дальше донимать медиков, но знал, что этим ничего не добьется. Он будет только отвлекать их и путаться под ногами. Майлз подавил лихорадочный порыв объяснить им, что за прежнюю отвагу и любовь Бел заслужил право жить. Что толку? С таким же успехом он мог бы препираться с самими микробами. Даже цетагандийцы еще не изобрели оружие, которое, прежде чем сразить своих жертв, разбиралось бы, кто из них достойные люди, а кто нет.

«Я обещал позвонить Николь. Боже, зачем только я это пообещал?» Узнать о нынешнем состоянии Бела наверняка будет куда страшнее, чем не знать ничего. Он повременит со звонком еще немного, хотя бы до первого доклада хирурга. Если к тому времени появится проблеск надежды, он поделится ею с Николь. Если надежды не будет…

Он медленно прошел через гудящий молекулярный барьер и поднял руки, поворачиваясь под еще более мощным лучом ультразвукового очистителя/лазерной сушилки дезактиватора Ройса. Ройс обработал его со всех сторон: Майлз подставлял ему и ладони, и пальцы, и подошвы, и – с некоторой опаской – внутреннюю сторону бедер. Костюм защищал его от воздействия дезактиватора: голую кожу он бы мерзко обжигал, оставляя красноту и взорванные волоски. Он не дал Ройсу знака «хватит!», прежде чем тот не прошелся по каждому квадратному сантиметру поверхности. Дважды.

Ройс указал на пульт на рукаве Майлза и проорал сквозь стекло шлема:

– Я включил внутреннюю комм-связь корабля, милорд. Если переключитесь на нее, то можете слышать меня через двенадцатый канал. Медики на тринадцатом.

Майлз торопливо включил встроенный в шлем комм.

– Слышишь меня?

Теперь голос Ройса прозвучал прямо у него над ухом.

– Да, милорд. Намного лучше.

– Переходную трубу уже отсоединили? «Идрис» вывели из стыковочных захватов?

Ройс немножко сник: