Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана

Во втором положении я исходил из концепции, не нашедшей должного внимания у специалистов, хотя она и затрагивалась неоднократно в недавние годы. Речь в ней шла, хотели бы мы того или нет, о гипотетической возможности применения атомного оружия против нас. Эту мысль я высказал на заседании комитета по вопросам национальной обороны 23 января 1947 года. Я не ставил даже в связи с этим вопроса о необходимости дальнейшего совершенствования атомного оружия. Поскольку было достигнуто международное соглашение о выводе его из национальных арсеналов, запрещении его производства и использовании другими странами, то я считал, что в нашу святую обязанность должно входить поддержание своего превосходства в этой области как лучшая защита нашего населения от возможных атомных ударов вероятного противника.

Тем не менее я уточнил, сказав, что народ нашей страны никогда не даст санкции на неспровоцированное и агрессивное применение такого оружия против других народов мира.

Исходя из этих двух положений - необходимости принятия доктрины о ведении ограниченных войн и невозможности применения атомной бомбы в качестве оружия, - я приступил к разработке концепции об использовании наших вооруженных сил в мирное время, основу которых должны были составлять небольшие по численности, компактные и находящиеся в состоянии постоянной боевой готовности части, способные нанести эффективные удары даже на удаленных от нас театрах военных действий. Конечно, это было еще не все, что нам требовалось. Мы должны поддерживать способность "к быстрой мобилизации всех сил и средств в случае возникновения опасности развязывания большой войны". Кроме того, нам необходимо иметь "небольшие мобильные силы" в качестве отрядов особого назначения, сформированных из всех трех видов вооруженных сил, способных вступить в боевые действия уже через небольшой промежуток времени.

При этом надо исходить из того, что передовая линия обороны Америки должна находиться на расстоянии нескольких тысяч километров от ее берегов. Мы уже имели к тому времени определенное число передовых баз, но, по всей видимости, потребуется создание новых - как на островах, так и полуостровах других континентов, которые можно было бы использовать в период военных приготовлений... Главная же задача вооруженных сил заключается в том, чтобы служить средством устрашения и сдерживания. Если мы не будем располагать такими вооруженными силами, то всегда найдутся непокорные люди, пытающиеся захватить изолированные объекты в надежде, что мы не сможем ничего против них предпринять, и, рассчитывая на безнаказанность, будут совершать другие дела, даже похваляясь потом ими...

Говоря более конкретно о вопросах совершенствования наших вооруженных сил, следовало исходить из необходимости укрепления корпуса морской пехоты, усиления взаимодействия всех видов и родов войск и формирования частей повышенной боевой готовности. Об этом говорилось почти за три года до вероломного начала коммунистами военных действий в Корее. А в 1947 году приняли решение о сотрудничестве военного колледжа, министерства иностранных дел, комитетов конгресса и командования Пентагона в деле контроля за осуществлением реальных мер по укреплению вооруженных сил.

Глава 13.

Доктрина Трумэна

Как-то в начале 1947 года, когда я еще был в военном колледже, Дин Ачесон, недавно назначенный заместителем государственного секретаря, пригласил меня к себе и сказал, что генерал Джордж Маршалл, ставший госсекретарем, намеревается создать в своем департаменте нечто вроде отдела планирования, наподобие оперативного управления, к которому он привык в военном министерстве. Вполне возможно, намекнул Ачесон, что возглавить его предложат мне. Я не совсем понимал, каковыми будут задачи этого отдела, но и тот этого не знал.

Когда 24 февраля Ачесон снова позвонил мне, я уже не слишком удивился. В своем кабинете он рассказал мне о политическом кризисе, разразившемся в результате решения британского правительства прекратить помощь Греции, и попросил меня принять участие в работе специальной комиссии, которую создадут для изучения проблем оказания помощи Греции и Турции.

Комиссия собралась в тот же день и приступила к работе под председательством моего старого друга и коллеги по Риге и Москве Лоя Хендерсона, ставшего к тому времени начальником ближневосточного отдела министерства иностранных дел. Недолго размышляя, я пришел к выводу, что вопрос должен пойти либо об оказании помощи Греции и Турции, либо об оставлении их одних. Хендерсон заявил, что вопрос в принципе уже решен исполняющим обязанности госсекретаря (Маршалл находился в это время с визитом в Москве), поэтому в задачу комиссии входила разработка деталей и рекомендаций для президента и генерала Маршалла, а также объяснений и обоснований для других ведомств, конгресса и общественности. Я высказал свое мнение о целесообразности оказания помощи этим странам, поскольку другого выбора не было. К такому консенсусу пришли и все остальные, и мы подготовили необходимые рекомендации. Домой я возвратился довольно поздно с чувством удовлетворенности, что участвовал в решении исторической для Америки проблемы. Правда, я несколько переоценил значение своего влияния на коллег в тот вечер, однако последующая моя работа убедила меня, что я действительно обладал способностью реально влиять на принятие тех или иных решений.

Джозеф Джонс в своей отлично написанной книге "Пятнадцать недель", опубликованной нью-йоркским издательством "Харкот, Брейс и компания" в 1955 году, подробно описал проходившие тогда дискуссии, консультации, уточнения и самую настоящую борьбу, развернувшуюся в правительстве, пока президент не представил через две недели в конгресс свое послание, получившее позднее название доктрины Трумэна. Как известно из книги Джонса, за день до этого из Госдепартамента в Белый дом поступил окончательный текст этого послания. 6 марта я отправился в департамент, чтобы ознакомиться с документом. То, что я увидел, меня нисколько не обрадовало. Язык и слова, которыми он был написан, не исходили из-под пера Хендерсона и его помощников. Текст составили по инициативе отдела департамента по общественным связям в подкомиссии государственного военно-морского координационного комитета, исходившей, видимо, из соображений придать посланию президента более грандиозный и радикальный характер. (На этом вопросе я остановлюсь ниже.) Направившись к Хендерсону, я опротестовал этот документ (Джонс упоминает об этом в своем книге), представив ему свой альтернативный проект, текст которого у меня, к сожалению, не сохранился. Нашел ли мой протест необходимую поддержку, не помню. Во всяком случае, было уже поздно. Заниматься коллективной отработкой документа никто не захотел, хотя он и имел историческое значение.

Боясь допустить неточности в изложении фактов, я внимательно просмотрел все свои бумаги и нашел, к счастью, некоторые записи, позволяющие детально осветить кое-какие вопросы моего отношения к сложившейся тогда обстановке. Мы в военном колледже использовали, например, кризис, разразившийся в то время в Греции, в качестве основы для рассмотрения сути самой проблемы. Слушателям предлагалось, в частности, изложить свое мнение по принятым президентом решениям. Кроме того, я рассматривал с ними весь комплекс вопросов в связи с представлением президентом своего послания в конгресс. 14 марта, через два дня после направления послания, я прокомментировал его, увязав с проблемами, стоявшими перед колледжем, а 28 марта - обосновал правильность принятого решения в связи с действиями англичан. В найденных мной записях речь об этом и шла.

Прежде всего я одобрил вывод, к которому пришли многие члены правительства, о том, что "если не принять никаких мер для поддержки некоммунистических сил в Греции в сложившейся ситуации, то коммунисты смогут очень быстро прийти к власти и установить там такую же тоталитарную диктатуру, как и в других Балканских странах". Я не разделял взгляда на такое развитие событий, при котором приход коммунистов к власти "имел бы немедленные катастрофические последствия для западного мира". Я полагал, что русские и их западноевропейские союзники сами находились в столь бедственном положении, что не могли не только управлять Грецией, но и оказывать ей экономическую помощь. А вследствие этого подобная ситуация обернулась бы для них бумерангом, что проявилось бы в форме серьезных экономических трудностей и целого ряда проблем, которые Запад мог бы успешно использовать в своих интересах. Вместе с тем я считался и с возможностью, что коммунистическое правление там может оказаться "успешным и длительным, что в конечном итоге усилит позиции Советского Союза как нашего вероятного противника". Но более важным было, однако, то, какое влияние подобный ход событий мог оказать на соседние страны.

В этой связи я рассматривал ситуацию в Турции, которая коренным образом отличалась от положения в Греции. Серьезного коммунистического проникновения в Турцию не отмечалось, не наблюдалось там и широкого партизанского движения во время войны. Туркам фактически нечего было опасаться. И я считал, что "если турки сохранят спокойствие, проводя свою внутреннюю политику достаточно правильно, то не будут втянуты в переговоры с русскими на двусторонней основе, не затрагивая никаких сложных вопросов, как, например, проблему проливов; они, скорее всего, сохранят иммунитет к русскому давлению, пусть даже временный и непрочный". Но если они окажутся в окружении стран, подверженных коммунистическому влиянию, то сохранить свой статус для них будет трудно. Поэтому оказание помощи Греции было необходимо и с точки зрения сохранения стабильности в Турции.

Следует подчеркнуть, что при этом не предусматривалось оказания специальной помощи самой Турции. Акцент делался на моральном и дипломатическом аспектах, и ни о каких военных приготовлениях речи не шло. Вот поэтому я и был недоволен тем, что в послании президента конгрессу предлагалась помощь не только Греции, но и Турции. Я подозревал, что под этим подразумевалась в первую очередь именно военная помощь. Пентагон явно намеревался воспользоваться сложившимися обстоятельствами, чтобы протащить программу оказания Турции военной помощи, тогда как для Греции предусматривалась только политическая и экономическая помощь. По моему мнению, следовало, конечно, учитывать советскую угрозу, но в первую очередь в политическом плане, а не в военном; тут же просматривалась совершенно иная картина.