Дипломаты (2 часть)

Он определенно желал выказать расположение к Репнину.

Николай Алексеевич неотрывно наблюдал, как Северцев тут же вызвал дежурного и заказал Москву, как позвонил в город и просил сообщить Кедрову, что приехал Репнин, как зажег спиртовку и подогрел чай. «Да неужели он делает все это ради Анастасии? – подумал Репнин. – Не было бы Настеньки, не удостоился бы я такого внимания».

– Прошлый раз вы как-то неожиданно уехали из «Золотого якоря», – сказал Репнин. – Очевидно, все важное, что скапливается за день, приходит вечером? – добавил он не без умысла.

Казалось, Северцев был рад этому вопросу – очевидно, он догадывался об истинной причине репнинского великодушия, столь неожиданного и явного.

– Вслед за событием идет донесение, не зависимо от того, когда событие происходит. – Северцев улыбнулся горько. – А иногда опережая его, – добавил он, подумав.

– Опережая? Каким образом? – Репнин хотел растормошить собеседника, вызвать на более активный разговор.

Северцев достал трубку – она и прежде помогала овладеть собой.

– Вот хотя бы сегодняшнее сообщение из Ярославля, – заметил он и кротко посмотрел на Репнина. – Там распространился слух о восстании. – Он продолжал смотреть на Репнина, точно дожидаясь, какое впечатление это произведет на него. – Удар по нашим войскам из Ярославля грозил бы нам большими бедами.

– Потерей Вологды? – спросил Репнин осторожно, он не переоценивал своих военных познаний.

– Не только Вологды. – очень живо отозвался Северцев, его уже увлек этот разговор. – Всего русского Севера! – Он зажег трубку и неторопливо выдохнул первое облачко дыма. – Представьте себе такую перспективу: отсекается Север и создается в своем роде белая республика под эгидой союзников. Нет задачи проще: ворота за рубеж рядом – до Архангельска и Мурманска рукой подать. – Он шумно выдохнул следующее облачко, трубка раскурилась. – Даже дипломатов присылать не надо, они здесь.

Репнин придвинул стакан с чаем, отхлебнул – чай был крепким, очевидно. Северцев заваривал его по своему вкусу, для ночной работы только такой и годился.

– Не мог бы я задать вам еще один вопрос? – вдруг спросил Репнин, не поднимав; глаз. – Примите его как вопрос частный, мне просто хочется знать ваше мнение.

Северцев остановил трубку у самых губ – о чем еще хотел спросить Репнин?

– Да, пожалуйста.

Репнин отпил добрых полстакана чаю – он был действительно крепок, этот чай, его приятно было пить.

– Вы верите в то, что нам удастся склонить дипломатов переехать в Москву?

Северцев припал к своей трубке, и клубы дыма один за другим поднялись над его головой и застлали все вокруг.

– Вот вам мое мнение, частное: все будет зависеть от того, как закончится эта авантюра в Ярославле. В какой мере им удастся организовать силы, на которые можно было бы опереться. – Он на миг умолк, словно раздумывая, говорить ему то, что он хотел сказать, или повременить. – Учредительное собрание было бы для них находкой, просто находкой, – заключил он значительно.

Репнин привстал от неожиданности – все, что сейчас произнес Северцев, перекликалось с тем, что говорил Репнину сегодня Френсис.

– Вы сказали, Учредительное собрание?

Коротким жестом Северцев разгреб облако дыма, как разгребают ветви дерева.

– Я сказал, находкой…

Репнин подумал: однако этот фронтовой офицер был провидцем. Но тут же прогнал эту мысль: не превозносит ли он Северцева? Но сейчас же остерег себя: а почему все-таки Репнин не признает это качество за Северцевым? Не потому ли, что?.. Нет. Настенька тут ни при чем.

– Я полагаю, что здесь не те причины… – произнес Репнин в ответ на реплику Северцева. – Не те… – повторил он, а сам подумал: не от недостатка ли мужества он отказывался признать правоту Северцева?

Вошел красноармеец-телеграфист: нарком Чичерин был на проводе.

Репнин перешел в соседнюю комнату. Аппарат точно ждал его прихода и отозвался торопливым стуком. В этом стуке, как в говоре, была своя интонация, неторопливая, разумная.

– У аппарата наркоминдел Чичерин.

– У аппарата уполномоченный Наркоминдела Репнин.

Аппарат умолк на минуту. Репнин словно увидел, как Георгий Васильевич пододвинул блокнот и быстро обозначил вопросы к Репнину: первый, второй, третий… Ничего не забыть, все выяснить, хотя времени в обрез – на столе лежит неоконченное письмо Воровскому в Берлин (Вацлав Вацлавович выехал туда третьего дня по оперативным делам Наркоминдела), дипломатическая почта уходит утром.

Чичерин. Как вас встретила Вологда? Как встретил Кедров? Кого видели из дипломатов?

Репнин. Вологда и Кедров были гостеприимны. Сегодня вечером говорил с Френсисом.

Ну конечно, Георгий Васильевич отодвинул неоконченное письмо Воровскому и, быть может, перевернул страницу – она отвлекает.

Чичерин. Не находите ли вы, что позиции Френсиса и Нуланса тождественны?

Репнин. В главном – да. В деталях – нет.

Георгий Васильевич выдернул страничку с вопросами и положил перед собой, блокнот передвинул ближе – все существенное надо записать.

Чичерин. В деталях? Каких именно? Распространяется ли это на вопрос о переезде в Москву?

Репнин. Несомненно. Как мне кажется. Нуланс отвергает эту перспективу категоричнее и решительнее, чем Френсис.

Чичерин. Тогда какова позиция Френсиса? Что в ней для нас привлекательно? Как нам надо себя вести? Коротко.

Какова же все-таки позиция Френсиса? Да есть ли разница во мнениях Нуланса и, Френсиса? Очевидно, есть. Но какая? Быстро и коротко… Коротко, коротко!

Репнин. Френсис не отвергает перспективу переезда дипломатов в Москву. Возможно, из тактических соображений. В какой мере это искренне, покажут события этих дней.

Чичерин. Вы сказали, события? Что вы имеете в виду?

Ах, эта жесткая интонация разговора по прямому проводу. Аппарат выморозил все, что копилось в отношениях между людьми годы и годы. Начисто выморозил и обратил в железо, от прикосновения к которому кожа сползает с рук. Будь это даже просто разговор по телефону, появились бы и тепло, и темп, и интонация, и объемность живой речи. Нет, это только так казалось, что железный стук аппарата имеет разумную интонацию.

Репнин. Очевидно, события в Ярославле.